Да и куда бежать-то? Кругом незнакомая местность и темень хоть глаз выколи. Что я, собственно говоря, уже чуть и не проделала с собственным глазом, наткнувшись в темноте на торчащий из кустов сук (или то было дерево? Не поняла… Но не суть. А суть в том, что бежать нам некуда). Так что оставался только один вариант: попасть в здание, разбив окно (нехорошо, конечно, проникновение… опять же, но не до жиру, быть бы живу). И там, спрятавшись в его глубине, найти телефон, чтоб вызвать полицию. Ну или, может, если нам повезет, здание стоит на сигнализации, и тогда полиция явится сама. А нет, так там наверняка полно помещений, где можно спрятаться и отсидеться до утра, а уж утром-то кто-то из сотрудников да явится на работу, все ж завтра будний день вроде бы. В любом случае, по сравнению с нашей возможной тесной встречей с господином, имеющим в своем арсенале два отличных тесака, вариант провести энное количество времени в кутузке за хулиганство явно выглядел предпочтительней.

Но нам повезло: откуда-то из глубины помещения, не торопясь, с недовольным выражением лица (тут я его понимаю. На его месте я б тоже не видела причин для радости, чай не наследство привалило, а две встрепанные, чумазого вида девицы), выплыл охранник и вальяжно, вразвалочку, пошел к двери. От радости мы буквально приплюснули свои физиономии к стеклу, подпрыгивая и отчаянно жестикулируя. Охранник наконец пересек большой, ярко освещенный холл и достиг двери. На вид ему было лет около тридцати. Чуть выше среднего роста, с явно наметившимся брюшком. Темноволосый, коротко стриженный, с несколько оплывшей физиономией, на которой наметилась одно-двухдневная щетина, и поросячьими глазками, взгляд которых, однако, был достаточно цепким и внимательным. Чуть наклонив голову и скептически осмотрев нас, нервно переминающихся с ноги на ногу за дверью, охранник, решившись, чуть приоткрыл ее.

– Что?.. – Его вопрос так и завис в воздухе, поскольку мужчина заметил почти нависшую над нами черную фигуру неизвестного «поклонника» с парой громадных ножей в руках.

Больше ни слова не говоря и не задавая дурацких вопросов (за что мы были ему благодарны), он резко втянул нас внутрь помещения, захлопнув дверь прямо перед самым носом (или что у того там…) у нашего преследователя. Мы попытались перевести дух, но, как оказалось, рано. Рука охранника, потянувшаяся было к рации, так и замерла в воздухе. Да и сам он просто застыл, чем-то напоминая статую вождя мирового пролетариата у Финляндского… Его глаза округлились, физиономия вытянулась. И было отчего: не сбавляя хода, неизвестный стал просачиваться в стык между створками дверей. Этот процесс напоминал что-то среднее между расплющиванием его фигуры, с последующим ее протискиванием в дверной зазор и превращением им самое себя в нечто, наподобие тумана или плотных клубов густого черного дыма, проникающего во все щели входной двери.

Прошло несколько мгновений, и темный силуэт начал собирать себя в середине залитого светом холла здания «Почты России». Так и не успевший вызвать подмогу охранник вышел из ступора и быстро подтолкнул нас в сторону лифта и лестницы. На ходу, пятясь и не спуская глаз с неожиданно ввалившегося в охраняемое им помещение субъекта, прикрывая нас собой и одновременно подталкивая в указанном направлении, он достал из висящей на боку кобуры пистолет и поднял его. Маньяк бесшумно скользнул в нашу сторону, поудобней перехватив мачете. Охранник выстрелил…

У меня каким-то остаточным, при почти парализованной мозговой деятельности от страха, грохота выстрелов и откуда-то взявшейся пыли, в голове промелькнула мысль: «Зря он патроны тратит, наверное. Не уверена, что тварь, просачивающаяся в щели и не отбрасывающая тени, восприимчива к пулям, ну разве что к серебряным? Только вряд ли они у этого парня есть. Надо ему драпать с нами».

Я уже хотела было высказать эту здравую идею мужику, но не успела. Посмотрев на охранника, я увидела, что каким-то непостижимым образом на полу, в том месте, где он все еще стоял, стало медленно растекаться большое ярко-красное пятно. А потом что-то хлюпнуло и упало на пол, с неприятным и каким-то шипящим шлепком. Упало и застыло неопрятной розово-красной кучкой со странным запахом, прямо перед носками его ботинок.

«Какие-то красные канатики…» – отметил ма-аленький, каким-то чудом сохранивший возможность рассуждать, уголок моего сознания. А потом я завизжала! Визг был громкий, но недолгий. Подруга резко толкнула меня. Я опомнилась, замолчала, и мы вдвоем, не сговариваясь, рванули в сторону: подруга – лифта, а я – лестницы… Перепрыгивая через ступеньку, скользя на кафеле и оставляя на нем мокрые грязные следы ног, я мчалась по лестнице с такой скоростью, что рисковала вылететь в одно из этих огромных, уходящих в пол окон при прохождении очередного лестничного поворота. Кое-как вписываясь в них, я лихорадочно пыталась сообразить: «Куда мне спрятаться?!! Где подруга?! Че ее понесло в лифт?! Да и вообще, какого (!!)… тут только три этажа и закрытый на амбарный замок вход на чердак?!» – последнее я оценила, уткнувшись носом в этот самый замок.

За спиной послышался звук открывающего двери лифта. Я в ужасе подскочила на одном месте и ме-е-дленно развернулась на этот звук. По виску холодной дорожкой скатилась капля пота. В дверях поднявшегося на третий этаж лифта стояла моя подруга, смотрящая на меня круглыми от ужаса глазами. Мы в унисон облегченно выдохнули и, радостно пища, бросились в объятия друг друга. После чего порывистым движением схватились за руки и пристально, изучающе заглянули в глаза друг другу: страх, еле сдерживаемая паника, но и готовность побороться за свою жизнь – вот что я увидела в ее наполненных подступившими слезами глазах. Думаю, в моих она увидела то же самое, потому что, облегченно выдохнув, мы синхронно обернулись в сторону лифта и лестницы, переведя затем взгляд на огромное в старинном стиле окно. «Может, туда сигануть?» – промелькнула шальная мысль, которую мы тут же отмели. «Куда туда-то? В темноту и неизвестность? Нет уж! Хватит. Набегались». И снова повернули головы в сторону лифта: «Не вариант». После чего опять посмотрели друг на друга. Затем, одновременно повернув головы, уставились на закрытую дверь, ведущую в коридор, за стеклом которой виднелось множество дверей, закрывающих какие-нибудь комнаты… Это был вариант.

Свет на лестнице вдруг стал тусклым. Потянуло холодом. Откуда-то дунуло потоком холодного и какого-то очень плотного воздуха. Вздрогнув, я дернула за ручку двери, ведущей в коридор. Она начала открываться. Обрадованные, мы было двинулись в проход, но… не успели.

Ни я, ни подруга не заметили и не услышали, как за нашими спинами бесшумно выросла длинная фигура в черном. Тупо глядя на накрывшую нас черную тощую тень, я так и не успела понять, почему тело приятельницы вдруг так напряглось, чуть изогнувшись назад? Недоумевающе посмотрела на нее и с ужасом увидела торчащий у нее из груди блестящий острый кусок стального лезвия в обрамлении круглого ярко-красного пятна, начавшего вдруг проступать на голубой ткани пальто моей подруги.

Красное пятно все увеличивалось и увеличивалось в размере, а я стояла, не в силах ни вздохнуть, ни закричать, ни пошевелиться, ни отвести от него взгляд. Ноги словно приросли к полу. Казалось, мир вокруг перестал существовать, оставив мне только эту острую блестящую точку, образовавшуюся над белой продолговатой пуговицей, крепко пришитой к небесно-голубого цвета пальто моей приятельницы.

Преследователь тем временем легко приподнял ее на этом лезвии, отчего ее ноги перестали касаться земли. И не спеша, вдумчиво поводил ею туда-сюда перед моим носом. «Как шашлык на шампуре…» – глухо и отстраненно подумала я, следя взглядом за амплитудой движения моей подруги, насаженной, как бабочка на булавку, на лезвие ножа этого ненормального… В висках набатом стучала кровь, щеки начали пылать. Голова приятельницы бессильно болталась из стороны в сторону перед моими расширенными от ужаса глазами. И тогда я вдруг разозлилась. И все! Мир изменился: исчез страх, исчезла дрожь в руках и ногах, исчезла слабость. Их место заняла холодная, звенящая ярость (гораздо более подходящая этому случаю). Видимо, психолог бы сказал, что я преодолела в себе комплекс жертвы. Перестала ею быть. Да, стала человеком, а не овцой, которую готовились зарезать.

Я подняла глаза на убийцу и посмотрела прямо ему в лицо, вернее, в то место, где оно, по идее, должно было быть. Но увидела только темноту с двумя пылающими малиновым пожаром щелями вместо глаз. Впрочем, теперь это не имело никакого значения, поскольку передо мной стояло только искаженное болью лицо моей подруги, ее открытый в безмолвном крике рот. Я видела лишь красную струйку крови, стекающую из уголка некогда такого притягательного и желанного для мужских поцелуев рта. Видела испачканный кровью ее же точеный подбородок. Я смотрела и видела перед собой лишь ее нежно-розовые губы, ставшие вдруг сухими и растрескавшимися. Я смотрела ей в лицо и видела боль и непонимание, застывшие в огромных василькового цвета глазах, да разметавшиеся, словно крылья ангела за спиной, золотистые кудри. Нормальные человеческие чувства во мне вдруг окончательно растворились, оставив вместо себя яростную ледяную пустоту, точный холодный расчет и мгновенно принятое Решение – убить.

Убить без оглядки на возможности и последствия. Убить бесповоротно. Убить даже без намека на колебание. Такие понятия, как могу – не могу, умею – не умею, страшно, больно, исчезли из моего восприятия, словно их там никогда и не было. Первобытные инстинкты, присущие любому живому существу – страх за жизнь, инстинкт самосохранения – просто испарились без следа. Все, заложенное Природой, подпитанное социумом, перестало существовать, превратившись в чистое, ничем не замутненное, гладкое, как хорошо начищенный клинок, Намерение – уничтожить. Полностью. Стереть это… с лица Мироздания. Я поняла, что буду сражаться и сражаться до конца, и не потому, что хочу выжить, а потому что сделаю ВСЕ, ВСЕ и даже больше, чтобы только – Убить… это…

Душу наполнило холодной расчетливой яростью. Возникло ощущение, что мышцы тела видоизменились и увеличились. По моим расчетам выходило, что не будь эти мышцы ментальными (какое интересное слово всплыло из подсознания), то фигурой я б стала походить на медведя, вставшего на задние лапы. Клетки тела словно разделилась надвое, и одна из этих частей оставалась человеческой, а другая стала принадлежать хищнику.

Изменились и взгляд, и сознание: я смотрела на мир глазами зверя, разум воспринимал поступающую от такого взгляда на окружающее информацию и анализировал ее с точки зрения хищника, и только как будто с внутренней стороны сетчатки глаза, на маленьком ее кусочке, окружающее по-прежнему виделось человеческими глазами, да в дальней части мозга еще оставался кусочек человеческого восприятия и анализа, поступающей извне информации. Мои глаза загорелись красным огнем, притом настолько ярким, что отсвет этого пламени отражался в бежевых плитках пола. Но все эти изменения собственной личности лишь откладывались в мозгу в виде информации, никак не сказываясь на моем изменившемся восприятии мира.

А далее я…

А ничего я далее не сделала – просто не успела. Потому что в эту самую минуту моей готовности к броску кусок стены слева от меня вдруг поплыл кругами. Его структура начала как бы чуть расплываться, становясь полупрозрачной на вид. Мы с «ниндзя» замерли на месте, полуобернувшись к ней. Правда, возникшее вновь явление не дало мне повода выпустить убийцу из своего поля зрения. Казалось, мозг превратился в какого-то киборга, настолько четко воспринималась им информация, настолько точно просчитывались варианты развития событий. Замечалось и слышалось все: от тиканья настенных часов в холле первого этажа до шелеста пролетевшего мимо окна листа, что сорвался с дерева и теперь, кружась, падал на землю; был виден и рисунок движения тела Тени, с его чуть заметными намеками на изменение положения; и темное пятнышко коричневатой грязи на кафельном полу, и оставленные нами мокрые грязные следы на нем же; и чуть отстающее с правого края крепление лампы дневного света на потолке. Остро ощущался запах: от кислого-враждебного запаха преследователя, до возникшего вдруг запаха озона и добавившегося к нему запаха дорогого мужского одеколона. И это все не только очень четко ощущалось, но и анализировалось тут же, выдавая, такое ощущение, что спинным мозгом, интересующие меня сведения, прям как по запросу. Все эти чудеса, а обычно я рассеянная бестолочь по жизни, замечались мной краем сознания, не отвлекая от главного…

И главное, вернее, главный – появился из расплывшейся стены и предстал перед нашими, гневно сверкающими разными оттенками красного, очами.

Почему я решила, что появился именно Главный? А не знаю, просто проснувшиеся инстинкты оценили его как главного среди нас. Хотя на вид это был вполне себе безобидный невысокого роста мужичок. Этакий добродушного вида дядечка средних лет, смугловатый, гладко выбритый, розовощекий, с толстым брюшком, в махровом халате зеленого цвета и коричневых шлепанцах на босу ногу (ноги, к слову, были довольно густо покрыты черной шерсткой, что в изобилии кучерявилась и на его голой груди, виднеющейся в разрезе запахнутого халата). С носом-картошкой на круглой физиономии, с пухлыми щечками и густыми, черными, сросшимися на переносице бровями. Ко всему этому, почти домашнему, виду добавлялась лысоватая голова, которую обрамляли черные, коротко постриженные кудряшки.

Так вот, этот выскочивший как чертик из табакерки к нам на площадку, посверкивающий лысиной, средних лет товарищ никак не производил бы впечатление Хозяина Положения, если б не исходящая от него Сила и не пронзительный взгляд черных, глубоко посаженных, недобро сверлящих тебя глаз. И это была не просто Сила, это была СИ-ЛА, с большой буквы: от нее скручивало пополам и о-о-очень хотелось забиться куда-нибудь подальше, в уголок (да побыстрей!..). Да так там и замереть, свернувшись калачиком. В надежде, хотя и тщетной, что тебя не заметят… Да и его глаза… Они были не просто антрацитово-черные. В них плескалась Тьма, в любой момент, казалось, готовая вырваться наружу… А его цепкий пронзительный взгляд просто «резал» Пространство.

В маленьких пухлых руках с коротковатыми толстыми, покрытыми черной растительностью пальцами вновь прибывший держал меч. Обычный такой меч, ничего особенного (на мой взгляд, хотя я совсем в них не разбираюсь): не очень длинный, довольно узкий. Что меня поразило, так это сталь (или не сталь?), из которой он был сделан: бело-голубая, с угольно-черным растительным орнаментом по всему лезвию и темно-серой рукояткой.

Видимо, вновь прибывший сделал шаг и взмахнул мечом. Видимо, потому что его движений я просто не успела увидеть. Заметила лишь нечто смазанное, состоящее из зеленого, белого, голубого и черного, скользнувшее мимо меня к преследователю… Воздух словно уплотнился. Стены, пол – все стало видеться несколько размазанным, дрожащим. Звуки исчезли.

Я почувствовала, что как-то перемещаюсь к лестнице, притом по воздуху, притом сама по себе: ноги приподнялись над полом, тело согнулось дугой (видимо, дядька меня толкнул). Мне кажется, что, скорей всего, я летела к стенке спиной, потому как видела свои вытянутые руки и ноги. А вот живот при этом был вогнут внутрь, что заставило попу несколько оттопыриться и смягчить приземление, как потом выяснилось… Но это выяснилось… лишь потом. А пока я осознавала себя зависшей и медленно плывущей в метре над полом, по направлению к стене, в плотном, словно состоящем из нескольких прозрачных полос полотен, воздухе, в странной позе. Тело мертвой подруги, с растекшейся под ней желтоватой лужицей мочи, лежащее на полу (Черный успел стряхнуть ее с лезвия), медленно оставалось позади и чуть ниже моих задранных вверх ног. Я успела заметить, как распадается на отдельные черные тусклые капли маньяк, как находящийся в середине того, что когда-то было телом убийцы, меч не давал возможности этим каплям стечься обратно. Они словно натыкались на невидимый барьер вокруг него и были вынуждены, замерев на какое-то время, начать оседать на пол.

А затем… моя спина коснулась стены ( судя по всему, я долетела до места назначения…), после чего организм стек по ней и плюхнулся на пол, точно на пятую точку (не, ну дядечка снайпер не снайпер, но мечет девушек весьма точно… Да и я с посадкой не подвела – приземлилась конкретно на мягкое место, в конкретно заданный угол, со всем возможным стараньем, после преданного им моему телу ускорения).

И… в тот же миг, когда мое тело плотно осело на пол рядом с лестницей и упрочилось в этом положении, окружающее пространство словно взорвалось: лопнули клубящейся тьмой капли, составляющие когда-то тело убийцы. После чего пролились на пол черной тусклой смолой, застывая в щелях между плитками. Со звоном вылетели наружу оконные стекла, оставив после себя в оконной раме лишь острые, торчащие наружу прозрачные иглы стекла. Вид окон теперь напоминал какие-то экстравагантного вида рамы, подготовленные для еще ненаписанной картины неизвестного художника-авангардиста. Вернулся звук. И я, словно со стороны, услышала собственный невнятный писк, что-то типа:

– И-и-и…

И несколько удивилась, осознавая, что эти звуки издаю именно я. А осознав это, стремительно вскочила и рванула прочь, буквально скатываясь вниз по лестнице. Умчалась, не глядя на мужика, молча стоявшего с полуопущенным мечом в руке и с некоторой долей интереса провожающего меня глазами. Летела сломя голову, не оглядываясь и ничего не слыша от подкатившего к горлу тошнотворного страха. Бежала, не думая о мертвой подруге, оставшейся лежать на площадке третьего этажа.

Пролетая холл, краем глаза заметила и мертвого охранника, и что стрелки часов перевалили за двенадцать: «Золушка, бля… Припозднилась с бала, однако, мать твою. Вон и туфля отваливается по ходу пьесы (полуоторванная подошва ботинка хлюпала и замедляла мое продвижение к выходу). Только вот догоняющего меня прЫнца мне дожидаться чего-то неохота…» – решила я, с шумом и грохотом вылетая за дверь.

А дальше, дальше был сумасшедший бег в темноту, не разбирая дороги. Я мчалась, преодолевая все возникающие на пути препятствия. Мчалась, не соображая, куда бегу, лишь бы бежать, лишь бы подальше от этого страшного места, от пережитого ужаса, от понимания безвозвратности потери близкого человека. Мчалась так, что ветер свистел в ушах. Мчалась, пока были силы и легкие были способны вдыхать холодный и по-осеннему горьковатый воздух. Мчалась, пока вдруг не опомнилась, оказавшись сидящей за мусорным бочком. Там и пришла в себя, снова получив возможность соображать. Затем нашла в себе силы встать. Нашла в себе силы вспомнить прошедшее. Нашла в себе мужество осознать потерю. Вот только слез у себя НЕ нашла. Не было их – слез. Глаза оставались сухими, а внутри поселилась жесткость.

Я глубоко вздохнула, еще раз попыталась отряхнуть в разы потяжелевшее от воды, грязи и недостатка у меня сил пальто. Немного нервным движением поправила сползшую на правое ухо шапку на голове. Оставив на ней «чуде-е-есные» грязные следы пальцев. Представила себе, как сейчас выгляжу… и, пренебрежительно хмыкнув, раздраженно дернула плечом: «А, п-плевать… я хотела…» После чего прерывисто выдохнула и решительно шагнула из мягкой, успокоительной темноты приютившего меня угла туда… под яркий, безжалостный свет фонарей: «Всем выйти из сумрака!»¹ ( Хи…)

Мои глаза полыхнули желтым огнем. Или показалось?