Весь день из моей головы не выходила картина, на которой каким-то невероятным образом оказалась я. Неужели в одном из путешествий в прошлое я захочу, чтобы меня запечатлели на полотне? Но зачем? А может, это и не я вовсе? Вдруг, это какая-то моя дальняя родственница, которая так невозможно похожа на меня?..
Артур все утверждал, что не сталкивался раньше с подобным и что это невероятное сходство. Но мы с Шарлин все отрицали. Говорили, мол, нет, она совсем не похожа, да и волосы у нее вон какие белые, а у меня рыжеватые. Он и не понял, что девушки на картине в париках, поэтому в скором времени отстал.
На одной из перемен я повела Шарли в башню, чтобы мы смогли собственными глазами увидеть ту картину. Мы поднялись по каменной лестнице и оказались в небольшой комнатке с вытянутыми узкими окнами, которые были наглухо закрыты. На стенах сохранилось огромное количество картин и фресок; мы смогли их рассмотреть, включив фонарики на телефонах. Эту башню используют под склад, поэтому пол заставлен коробками с хламом. На стенах висело с десяток разных картин, которые, возможно, не вписались в интерьер лицея или были оставлены тут пылиться по каким-то другим причинам. Неизвестны годы создания этих невероятных произведений, но они не выглядели сильно испорченными от времени, хотя, возможно, их просто отреставрировали.
Кое-как отыскав нужное полотно, я стала рассматривать так называемую себя и сидящую рядом девушку. Лица других людей были прорисованы плохо, потому что внимание композиции сосредотачивалось только на дамах. На «мне» красовалось пышное платье персикового цвета, подол и рукава которого были расшиты золотыми узорами. Высокую прическу украшали перья, а юбку платья усыпали многочисленные пёстрые цветы.
Другая девушка была наряжена в желтое платье с большим количеством оборок. Лица не было видно, так как она сидела вполоборота. Мы о чем-то мило беседовали, причём художник очень постарался передать мою заинтересованность этим разговором. Что же в будущем меня ждет? Неужели я буду вот так спокойно сидеть в шикарном платье и позировать художнику? Значит, вскоре я должна буду отправиться во времена, когда в моде были огромные белые парики? Как мне подготовиться к такому путешествию? Хотя бы морально… Представить не могу, что еще случится! От неизвестности по коже пробежались холодные мурашки страха.
– Посвети, чтобы я сфотографировала, – попросила я.
Шарлин помогла сделать множество снимков картины со всех сторон, после чего я немного успокоилась. Теперь у меня есть информация, чтобы подготовиться к этому путешествию. Надо будет ее как следует изучить.
***
После занятий я отправилась домой, терзаемая волнением. У меня появилась фобия того, что я вот-вот исчезну и окажусь в двадцать третьем году, чтобы сбить с ног мужчину с ящиком цветов. Прохожие будут кидать на меня косые взгляды, и мне придётся желать лишь одного – провалиться сквозь землю.
К счастью, до дома я дошла без происшествий, поэтому, тяжело выдохнув и кинув школьную сумку на пол, решила расслабиться в своей комнате. Через полчаса обещала прийти Шарлин и занести платье своей мамы, а пока у меня появилась возможность немного отдохнуть.
Взяв с ажурного прикроватного столика увесистую книгу, я расположилась на кровати и посадила рядом Паскаля. Он прижался ко мне и сладко заснул, а я постаралась углубиться в чтение, чтобы отключиться от внешнего мира.
Буквы прыгали, а строчки переплетались между собой, словно змеи. Мои мысли покрыло белое полотно, на котором пестрыми цветами возникали дамы в роскошных пышных платьях. Я прикрыла глаза и решила унестись по течению своего воображения, которое стало рисовать меня в персиковом одеянии, бегущую по зеленому лугу. Огромный парик на голове мне даже не мешал. Вслед несся мужчина в черном полосатом жилете. В его руках был ящик цветов, который он тут же подкинул, и стебли разлетелись, словно огромные бабочки. Бутоны приземлились на траву и усыпали зеленый холст всеми цветами радуги. Мы бежали по лугу и счастливо смеялись. Нам было хорошо в этом месте. И как бы нелепо это ни выглядело со стороны – мужчина в одежде из 1920-х и девушка в платье эпохи рококо – нам было все равно. Для счастья и время не будет преградой.
Мою волшебную и легкую дрему прервала неожиданная боль в грудной клетке. Неужели это происходит во второй раз за день? Я соскочила с кровати, откинув книгу и кролика, которые лежали на моих коленях, и почувствовала, как исчезаю. Сон развеяло моментально. На этот раз я заметила, что во время перелёта абсолютно не дышу. Но длится это не более пяти секунд – за это время мир вокруг меня успевает кардинально поменяться.
Вместо привычных обоев с цветочками и кроличьей клетки появились однотонные бежевые стены с золотым отливом. Их украшала лепнина и вьющиеся по верху розетки в виде лилий. На такие стены и картины не нужны – они сами как произведение искусства. В центре комнаты лежал ковер красно-золотого цвета, на котором стоял белый ажурный столик с креслами, обтянутыми белоснежным шелком. Окно было завешено шторами с рисунками попугайчиков и райских птичек.
Я развернулась и увидела в углу, где должен быть шкаф-купе, огромную алую кровать, вышедшею словно из сказки о принцессе. У нее был навес, который поддерживали две золотые колонны, и балдахин с кисточками. И почему у меня такой нет? Наверняка там удобно спать! Как же я завидую той, кто тут живет…
Судя по пышности интерьера, комната оформлена в стиле рококо, а значит, я попала примерно в восемнадцатый век. Девушки на картине ведь были из этой эпохи? Я даже не успела поискать информацию! Собиралась заняться этим вечером. Путешествия во времени надо мной явно издеваются. Но что теперь поделать… Только изучать, как тут все устроено.
Удивительно, но привычный для меня особняк стал совсем чужим. И хоть размеры комнаты были такими же, она казалась в два раза больше. А еще все выглядело чистым и новым. В моем времени полы и потолки источают запах сырой древесины, потому что дом никто не ремонтировал несколько десятков лет, а здесь пахло иначе – я бы сказала, дом вдыхал и выдыхал жизнь, наполняя ею всех своих обитателей. Я не могла этого не ощутить. От этого нового и невероятного чувства стали подкашиваться ноги, а пестрота и красочность окружения так впечатляли, что голова шла кругом.
На подкошенных ногах я двинулась к двери. Возникло ощущение, будто я ступаю по облакам – до того чувствовала себя легкой и невесомой. Этот интерьер словно поглощал меня и делал совсем неприметной.
Я с трудом раскрыла рельефную бело-золотую дверь и оказалась в коридоре. Было темно, но я могла бы идти по нему и с завязанными глазами, потому что выросла в этих стенах. Я не смогла разглядеть интерьер коридора в этом времени, но зато, спустившись с лестницы, увидела зал, который поражал габаритами и пестротой. Тут не было перегородок, как в нашем времени. Это сейчас зал разделен на несколько комнат, но здесь… Я словно оказалась в музее, куда мы ходили в коллеже[1], но там все было иначе и по сравнению с представшей картиной казалось искусственным.
С потолка свисали две невероятных размеров хрустальные люстры, которые сразу же бросились мне в глаза. Капельки хрусталя, которыми декорировали эти светила, походили на прозрачные капли дождя, застывшие на века. На люстрах горели свечи и, казалось странным, что две противоположности – лед и пламя – соединились в одном предмете. Никогда вживую не видела подобный способ освещения!
Помещение, стены которого были словно вылеплены из мрамора опытным скульптором, поглотило меня полностью и заставило почувствовать себя маленькой и ничтожной частичкой. Я подняла голову и увидела невероятных размеров фреску во весь потолок. Благодаря этому произведению искусства, созданному в нежно-голубых тонах, я словно глядела в небеса. Зал казался бесконечным, потому что потолок был своеобразным окном в прекрасный мир, недоступный для обычных людей.
Я могла бы ещё долго любоваться, но навстречу вышел мужчина в шелковом золотом камзоле, отделанном белыми кружевами, кюлотах и нежно-голубых чулках. Увидев меня, он на мгновение застыл, а после вдруг резко сорвался с места и помчался в мою сторону. Меня охватила паника. Общение с людьми восемнадцатого века гораздо труднее, чем с людьми двадцатого. Нас разделяет целых три века!
Черные волосы мужчины были аккуратно уложены, а кожа сильно напудрена, что я заметила даже издалека. Я не знала, куда себя деть и что делать, от страха сознание меня чуть не покинуло.
Когда человек подошёл ближе, свечи отбросили желтоватый свет на его лицо. Мои ноги тут же подкосились, а тело охватила дрожь, потому что лицо мужчины было невероятно знакомым.
Он до невозможности походил на моего отца.
[1] Средняя школа во Франции
Папа (это был точно он – я поняла сразу же) буквально втолкнул меня в одну из открытых дверей. Из-за потрясения я не успела ничего сказать или сделать.
Вглядевшись в его лицо, я заметила, насколько он молод. На вид ему оказалось не больше двадцати лет. В моем воображении он всегда оставался тридцатилетним мужчиной, каким и запечатлён на семейных фотографиях, и это сбивало с толку.
Отец захлопнул дверь и изнутри запер её на ключ. Только сейчас поняла, что мы оказались в библиотеке. Что меня удивило – интерьер здесь мало отличался от того, что был в моем времени. Огромный, но изящный дубовый стол стоял напротив большого окна, а стены до потолка заставлены стеллажами со старинными книгами. Единственные существенные отличия, которые можно найти в современности, – это электрические лампы, компьютер и офисное кожаное кресло вместо белого ажурного стула. Видимо, поколения нашей семьи старались оставить все практически без изменений. Интересно, почему только здесь?
– Вы ведь не из этого века, кто вы такая? – спросил отец, когда расправился с замко́м. – Вам повезло, что вы встретили меня, потому что если кто-то из прислуги увидит вас в такой одежде, проблем не оберёшься. Из какого вы года?
Его слова ввели меня в ещё большее оцепенение. Ну конечно, он же не знает меня! Наверное, он и с мамой ещё не встретился. Насколько я знаю, они впервые увиделись, когда ему было двадцать семь лет.
– Я… я, – замялась я, не отрывая от него взгляда.
Папа смотрел мне в глаза, ожидая хоть какой-то внятный ответ, но я даже не могла связать буквы в слова, потому что не верила в правдивость происходящего. Неужели это действительно он? Словно призрак или видение, сошедшее с фотографий. Я так надеялась, что смогу его когда-нибудь увидеть, но не подозревала, что это случится в прошлом! Видно, сама судьба дала мне возможность с ним поговорить. Пусть он еще не подозревает, что у него родится дочь, главное – это он!
– Папа?.. – прошептала я, и горло сдавали нахлынувшие слезы.
Я почувствовала, как на щеках остаются мокрые дорожки, и тут же кинулась отцу на шею, не в состоянии сдержать свою радость и печаль, которые настигли меня одновременно.
– Папа, неужели это ты?.. – проговорила я, сквозь слезы.
– Папа?! – удивлённо переспросил он. – Хочешь сказать… Из какого ты года?
– Из две тысячи пятнадцатого. А ты? – пробормотала я, беря себя в руки и вытирая щеки ладонями.
– Из тысяча девятьсот девяностого.
– Значит тебе?.. – я попыталась подсчитать, сколько ему лет, но мысли путались.
– Мне двадцать один год. Так странно… – он провёл рукой по моей щеке, будто убеждался в том, что я настоящая. – Встретить свою дочь, которой столько же лет, сколько и мне.
– Мне почти семнадцать, – возразила я, немного смущаясь.
– Да? А выглядишь старше. Как тебя зовут? Хотя, нет, не говори, узнаю в свое время, иначе точно тебя так назову… – он осекся и с сомнением посмотрел на меня. – С другой стороны, должен же я к тебе как-то обращаться, а то будет невежливо. Лучше скажи.
– Анаис, – ответила я, улыбаясь, потому что папа сейчас тараторил прямо как я. Это так называемые мысли вслух, и теперь ясно, от кого они у меня. – Я просто поверить не могу, неужели это, правда, ты…
– А разве в твоём времени я уже… умер? – его лицо мгновенно изменилось, словно на него накатили тучи.
Я не знала, что сказать, потому что у меня не было ответа на этот вопрос.
– Что ж, не удивительно, – вздохнул он, видимо, принимая моё молчание за согласие. – Путешествия во времени довольно опасная вещь. В любом случае, я не хочу знать, когда и как это случится. Анаис, это твоё первое путешествие?
– Нет, третье. Пап, как… Как ты с этим справляешься? Я имею в виду с путешествиями во времени.
– Стараюсь сидеть целыми днями дома. Если попадаю в другое время, оказываюсь в восемнадцатом веке, а здесь у меня есть знакомые, которые мне уже не удивляются.
– Только в восемнадцатом? А почему так?
Как-то странно, почему тогда я каждый раз перемещалась в разные эпохи?
– Каждое путешествие во времени, каждый год, в который ты попадаешь, очень важны, потому что ты оказываешься там неспроста, – серьезно начал он, и я поняла, что сейчас будет важная информация, которую следует хорошо запомнить. – Тебя будто притягивает в определенный год, потому что ты там нужна. Восемнадцатый век – основное время, в котором я появляюсь. Первые мои путешествия были в шестидесятые, но сейчас только сюда. На самом деле у каждого путешественника по-разному. Например, мой отец живет на три времени и перемещается каждый день. Я же не больше раза в неделю.
По моей спине пробежались мурашки.
– А у меня уже второй раз за день…
– Второй раз за день? – папа даже отшатнулся, будто его это известие напугало, а я разволновалась сильнее: похоже, мои путешествия ненормальны! – Послушай, я дам тебе совет. Заведи дневник и записывай туда каждое своё путешествие. Мысли и чувства, кого ты встречала и что видела, а самое главное – год, потому что ты появляешься там неспроста и, скорее всего, обязательно вернёшься.
– У тебя тоже такой есть?
– Да.
– А как долго продолжается пребывание в другой эпохе? – вопросов у меня было много, и я с трудом понимала, за какой ухватиться. Вряд ли успею задать абсолютно все, ведь неизвестно, сколько времени мне здесь отведено.
– У меня от часа до пяти часов, но у всех по-разному.
По-разному – это правда, ведь у меня и вовсе лишь несколько минут. Если я так мало провожу в прошлом, значит, буду путешествовать очень часто? В таком случае свихнуться же можно!
– Как это контролировать? – чуть ли не простонала я. – И почему женщин-путешественниц раньше не было? Наверное, трудности именно в этом. В том, что ген впервые передался девочке.
Папа мотнул головой:
– Во-первых, контролировать нельзя. Как я ни пытался этому противостоять, природа берет своё. Во-вторых, ты не первая путешественница, многие девочки рождались с геном, но их убивали при рождении. Так среди путешественников во времени раньше было принято, но я не знаю, почему. А если семья прятала девочку и об этом узнавали, приходили люди и вырезали всех.
– Всю семью? – ужаснулась я.
– Да, – папа печально кивнул. – Поэтому многие из страха за свою жизнь предпочитали убить ребенка. Не знаю, связано ли это с колдовством, но сама понимаешь… у людей в прошлом было много суеверий.
– Но как они узнавали, что родилась путешественница во времени? – недоумевала я.
Жутко бесчеловечно убивать новорожденного только потому, что она – девочка! И как родители на это решались? Как можно погубить дитя? Зачем тогда вообще рожали!
Папа вздохнул:
О проекте
О подписке