После того как узнала про грязную связь матери, Майя решила, что здесь так и живут – в обмане с изворотливостью, и это устраивает абсолютно всех. Да, вокруг одни лживые морды, даже одноклассники научились лгать по любому пустому поводу, вероятно, удобная привычка, она врастает в человека с пеленок. Отца жалко не было, он сам жалкий, зачем ему добавочная жалость? Но и мать она не понимала, впрочем, и не старалась.

Осознать осознала, это не значит, будто Майя повзрослела, детский максимализм остался при ней, он яростно не желал мириться с ложью. Неопытность создала искаженную реальность, изменила Майю до неузнаваемости, она стала дерзкой, строптивой, излишне самостоятельной, скрытной. И что бы мать ни говорила, как бы ни бесилась из-за поведения дочери, та словно пучок ваты – никакого отклика. Майка отделила себя от этого города и этих людей, переселившись в мир сладких иллюзий. Там здания из стекла и бетона, утопающие в облаках, роскошные автомобили, красивые люди, невероятные наряды, вечеринки, общество умных и успешных. А не старые калоши за свадебным столом, упоительно орущие песни из фольклора по принципу – кто кого переорет, до этого хорошенько поддав.

Перед зеркалом Майя торжественно поклялась, что будет там, где из окон любуются проплывающими мимо облаками, а звезды можно достать рукой. Пока же… предстояло жить в убогой среде и думать, как достичь мечтаний. Она училась, много читала, подсматривала за матерью, если удавалось, теперь не только слышала, но и видела, что делают некоторые лжецы, когда их никто не видит. Голый мужик – это фу! Но подлые гормоны, о работе которых она понятия не имела, взбесились, отчего Майя нескончаемо злилась. И никакие брошюрки про это самое для недоразвитых не помогали, только разжигали физический интерес, а мозги уже все усвоили.

– Чего ты всем дерзишь? – однажды пристала Инга, когда они вышли из здания школы и двинули через школьный двор.

Майка хорошо чувствовала все тонкости в окружающей реальности, она могла бесконечно слушать пение птиц, следить за полетами ласточек, наблюдать за лягушками в речке. Она как бы срасталась с этим простым и понятным очарованием, успокаивалась, а вот слова, даже если они не несли в себе ничего обидного, тормошили в ней нечто протестное, злое. Слова Инги задели, Майя нахмурилась вместо того, чтобы любоваться падающим снегом.

– К тебе же подойти нельзя, – после паузы продолжила воспитание Инга, – сразу шипы выпускаешь во все стороны.

– И не надо ко мне подходить, – буркнула Майка.

По правде говоря, она не знала, что производит впечатление колючки, а самолюбие страдало по любому поводу, отсюда слова Инги приняла с обидой. Но не успела ей, самой любимой подруге, высказать возражения на повышенных тонах, как раздался громкий смех. Девчонки оглянулись: из школы вывалили Кися и два мальчика на год старше – все готовились к городскому смотру художественной самодеятельности, оттого задержались в школе до сумерек. Снег падал тихо, но эти трое разрушили красоту и тишину. Майя проворчала, как старая бабка:

– Их трое, а кажется, будто толпа ржет.

– Тебя даже смех злит? Ты не заболела?

Троица отправилась к другому выходу, не обратив внимания на двух девчонок в пустом школьном дворе, тут Майя и вспомнила:

– Однажды ты сказала, что Кися опытная? Что ты имела в виду?

Инга прекрасно помнила тот день и тему разговора, у нее же память электронно-вычислительной машины, она усмехнулась и в ответ спросила:

– Ты серьезно не понимаешь, о каком опыте я говорила? Ну, даешь… А ты никогда не задумывалась, откуда у нее брендовые шмотки? Никогда не обращала внимания, как она одета?

– Ну, обращала, – смутилась Майя, не очень она варила в брендах. – Красиво одета… и что?

– Дорого одета, а дорого – не всегда красиво, – внесла уточнение мудрая не по годам Инга. – Идем, а то стоим здесь, как две мокрые курицы.

Им было по пути, и девочки пошли не торопясь, в задумчивом молчании, пожалуй, они впервые раздумывали о больших проблемах, выходящих за их юный возраст. А снег падал и падал, хрустел под ногами и не таял, хотя мороза как такового не ощущалось совсем. Взрослые в такие моменты чувствуют умиротворение, но две подружки были заняты собой – они стремительно взрослели. Инга заговорила первой, вернувшись к Кисе:

– А откуда у нее такие мани, м? Ну, подключи шарики. Мама и папа нашей Златы не имеют в карманах столько злата, чтобы оплатить потребности дочки, денежки надо где-то взять или… или заработать не самым тяжелым трудом… если привыкнуть.

Тут до Майки дошло, она быстро связала давнишний разговор, намеки и недомолвки, вытаращила глаза, еле выговорив:

– Что?! Она прости… Не-ет…

– Да-а, – протянула Инга, глядя на нее с состраданием. – Я знала, что ты у нас не от мира сего, но не до такой же степени!

Фразу про степень она, конечно, тоже запомнила из разговоров взрослых, но что это меняет? Инга права: Майка тундра с большими проблемами после того, как проникла в мамину тайну, что-то там внутри нее треснуло. Однако об этом она решила потом подумать, а тогда ей хотелось узнать все про Кисю:

– А родители? Они ничего не замечают?

– Хм! Думаешь, родители сильно разбираются в лейблах?

– Они не интересуются, откуда шмотки?

– Думаешь, Кися дура? Дома она ходит в тряпье с нашего рынка, в школе – в форме, конечно, но в туалете меняет кофточку на фирменную, которую приносит с собой. Туфли тоже носит с собой, как все мы. После школы переодевается в фирму, где-то в городе есть съемная квартира, которую оплачивает… я не знаю кто. А родителям врет, на каждую шмотку своя история вранья: подруга подарила, ну, будто вещь не подошла, врет, что заработала репетиторством и купила…

– Кто? Кися репетитор? – прыснула Майя.

– Почему нет? – осталась невозмутимой Инга. – Лапша во все века была любимым блюдом для ушей, а Злата хорошо учится, почему не может малявок подтягивать в учебе хотя бы в глазах мамы с папой? Они ее любят и верят ей.

– Кися с теми мальчиками… да?

– Самой не смешно? – рассмеялась Инга. – Неужели думаешь, на деньги от сэкономленных завтраков Кися делает налеты на бутики? Заметь, у нас таких магазинов нет – кому они здесь нужны! Богачи едут в центр и там отовариваются, их же немного, так что бутики держать у нас невыгодно. Кися тоже в область мотается, за ней приезжают на шикарной машине. А родителям врет, будто на олимпиады ездит, на всякие там конкурсы, экскурсии…

Ну и ну, у всех есть что скрывать, сделала вывод Майка, чувствуя себя клинической дурой, которой пора бы поумнеть, да вот беда: по заказу это не происходит. Новость уже не удивила и не разозлила ее, скорее, раздосадовала: оказывается, на словах все такие честные, искренние, открытые, даже благородные. Все повально – сю-сю-сю, а с изнанки – лживые, хитренькие, гаденькие, подленькие. Она об этом даже не догадывалась.

– А ты? Тоже зарабатываешь… э… как…

– За кого ты меня принимаешь! – пыхнула Инга, серьезно оскорбившись. – На мне нет дорогих тряпок, я ничем не отличаюсь от остальных, могла бы и сама это заметить. Хм, как в твою голову пришло такое?!

– Но ты… – растерялась Майя. – Ты же принимаешь то, что делает Кися. Или я что-то не понимаю?

– Хм! Какая ты еще… маленькая, – фыркнула Инга. – Я констатирую факт, а не принимаю род занятий этой тупицы, он во все века порицался, это самый низменный способ заработка. Кстати, заканчивается подобный образ жизни плохо, часто рано обрывается жизнь. Но от моего неприятия ничего не зависит. Или мне надо воспитанием заняться, доказывать ей что-то типа… Кисуля, лапуля, проституция – это очень плохо, сказывается на внешности и, конечно, здоровье, ты к двадцати годам превратишься в мочалку…

– Откуда ты знаешь, во что она превратится? – пробубнила Майя, перебив возмущения Инги, окрашенные ехидными интонациями.

– Откуда? Книжки читаю взрослые: Мопассана, Золя, Достоевского, это круче, чем смотреть киношки про вампиров, предназначенные исключительно для дебилов. У моей бабушки знаешь какая библиотека? Они с дедом всю жизнь только на книжки пахали.

– Все равно, Инга, тебе надо поделиться своими знаниями с Кисей.

– Делилась, – усмехнулась подружка.

– И что?

– Как говорит моя бабушка, благоразумие человеческому роду неведомо, поэтому никто не слушает чужих советов, не вооружается чужим опытом.

Пару минут девочки шли молча, что для их возраста нетипично, ведь период познания мира требует информации, Инга много знала, слушать ее можно было часами. В глазах Майи подружка выглядела страшно умной еще со второго класса, когда вошла впервые на урок физкультуры с двумя тонюсенькими косичками с пышными бантами и голубыми глазищами. Бабушке Инги посоветовали сменить климат на более теплый, но разве она поехала бы одна, вот и снялись с места все. Подружилась с ней Майя сразу, да так и дружили до последней ее минуты…

* * *

Последней? Разве эта минута последняя? Ну уж нет, Майка воспользуется любой заминкой, а звонившая трубка отвлекла чудовище в балахоне, может быть, напугала. Его лица она не могла видеть – темновато, свет от смартфона не помог разглядеть ничего в глубине капюшона, кроме кончика носа, но от звонка темный силуэт вздрогнул и застыл в нерешительности. Испуг чувствовался в самой атмосфере, он как-то внезапно сжал воздух вокруг, и это был не Майкин испуг. Она с появления фантома находилась в состоянии смертельного ужаса и перебарывала его, чтобы выжить, новый испуг шел от балахона.

А если это женщина? Если подлой гадюкой она проползла в дом, чтобы утолить жажду мести? Почему нет? О, есть, да, есть тупые и заурядные бабы, наполненные завистью и злобой, втайне мечтающие уничтожить Майю физически. Возможно, поэтому и молчит, чтобы не выдать свою женскую природу и не спровоцировать Майю на более активное сопротивление. Но сейчас все гадания на эту тему лишние, безумные.

Короче, только дура-баба способна застыть, как вулканическая лава от одного звука смартфона, перепугавшись насмерть, а с бабой можно и посоперничать в ловкости. Ах, как вовремя это случилось, замешательство дает шанс… Главное сейчас – убежать из спальни, но какая жалость, что невозможно взять трубку и ответить, телефон далековато, а еще это время… время…

Не мешкая, Майя резво запрыгнула на кровать, ведь с той стороны легче добежать к двери, а там – фиг догонит балахон. Только вот спрыгнуть не успела, балахон оказался так же ловок и резв, в спину врезалось холодное и острое лезвие!

А время снова отматывалось назад, пока Майя, застыв от боли, стояла, выгнув спину и взмахнув беспомощными руками…

* * *

Она преобразилась в следопыта, разведчицу, шпионку, лазутчицу – да как ни назови тогдашнюю Майку, ошибки не будет. Два объекта ее привлекали: мамуля с любовником и Кися с гадким занятием. Мать и Кися кое в чем оказались схожи, будто близкая родня: обе обманывали всех, выдавая себя за образец непорочности, у обеих жизнь состояла из двух половин – внешняя и потайная, тщательно скрываемая.

Даже во внешности Майя заметила сходство – это улыбки и взгляд. То есть не совсем улыбки, а так, легкий намек, чуть-чуть заметная усмешка, причем постоянная, без перемен, даже когда обе злились. И взгляд… с поволокой, как бы утомленный, притом всегда скучающий, немного отстраненный и зовущий, оттого порочный. Улыбка и взгляд не гармонировали друг с другом, они казались сборкой элементов с других лиц, странно, что этого никто не замечал, кроме Майи. Но более странно, что одна – взрослая и умная тетка, а вторая – глупая и нагловатая соплячка, при этом схожи до жути.

Но интересный момент: и мамочке, и Кисе скрытая жизнь… нравилась, да-да, нравилась! Данное открытие повергло ее в уныние. Но чему тут удивляться? Разве их кто-то заставлял? Это Майя поняла, когда очередной раз подглядывала за играми матери и Хомутова. Что чувствовала при этом? А ничего. Кто-то удивился бы, кто-то не поверил бы, каждый имеет право на собственное представление.

Частично Майя слышала и читала о гормонах, но убедилась, что они есть, на собственном опыте, ведь поначалу они взяли над ней верх, эти накаты мешали, раздражали и реально подчиняли. Э, так не пойдет, решила неглупая девочка, ибо, подчиняясь каким-то там страстишкам с гормонами, которых никто не видел, она ничего не достигнет из того, о чем возмечтала. Примеры имелись и среди знакомых: когда вся из себя фифа поступала учиться, то сначала задирала нос, а через годик или раньше возвращалась беременной и с опущенным носом.

Задавить порочные позывы, оставить разум и холодный расчет – поставила непосильную задачу юная Майя. И справилась. Каким образом девчонке удалось отключить все чувства, кроме необходимых, не секрет, но никто об этом ее не расспрашивал, а сама она не горела желанием делиться. Презрение Майя оставила окружающим, оно свело эмоции к минусу. В самом деле, разве презирающий человек может реагировать на кого бы то ни было?

Привыкнув к новому состоянию, она вдруг ощутила потребность манипулировать людьми и ситуацией, как же не воспользоваться знаниями о тайнах? Потянуло сделать что-то такое… ну, проверить силу свою, потом интересно же: а какова реакция будет?

Первый эксперимент она провела с родной матерью. Главное, чтобы никто не догадался… Подслушав, когда любовники договаривались об очередном свидании, Майя поработала ножницами, вырезая буковки из журнала и газеты, их приклеила к листу бумаги, затем аккуратно сложила лист и вложила в конверт. Главное, чтобы никто не догадался, в день свидания конверт очутился в кармане потертого пиджака отца…

* * *

При чем здесь отец, мать, когда в спину врезалась острая и холодная сталь? Неужели все? Все – это конец, смерть, небытие, с такой действительностью Майя не хотела мириться, но боль в спине принуждала. И все же! В том возбуждении, в том бешеном внутреннем ритме, в котором она проживала свои последние минуты, судорожно ища выход, боль показалась ей не столь страшной, не смертельной. Значит, не все потеряно! А рана… она заживет.

Тем временем убийца, выдержав паузу, словно ждал, когда боль жертвы утихнет, резко вынул отточенное лезвие из холеного без изъянов тела жертвы. Лезвие подрезало рану, заставив Майю пронзительно вскрикнуть, только после этого она рухнула ничком на кровать. Но мысль убежать ее не покинула, нет, боль желанию не помешала, а крик отвлек внимание балахона, да, и это манипуляция. Майя сгруппировалась и быстро по-пластунски поползла по кровати к другому краю.

Изверг не дремал, схватил за ногу жертву и дернул на себя, Майя взвизгнула, понимая, что ей не уйти. И вдруг заплакала, тиская руками простыню. От отчаяния, от неизбежности, от беспомощности и раскаяния заплакала. Раскаивалась потому, что так и осталась простушкой из мухосранска. Заполучив мечту, уверилась, будто ей ничто не грозит, будто она вне доступности врагов, которых у любого, даже у самого безгрешного, достаточно, чтобы хоть иногда думать и о них.

– За что? – едва выговорила она хрипло. – За что?

Ей нужно знать, кто посмел посягнуть на ее жизнь, а убийца опять не ответил. По силе, с какой он схватил за ногу и подтянул жертву к себе, Майя решила, что это все же мужчина, женщина не столь хваткая и… Не успела додумать, убийца, ловко перевернув ее на спину, замер, словно чего-то ждал, возможно, его покинула прежняя решимость, что дало ей маленькую надежду.

– Кто тебя нанял? – жалобно спросила она. – Кто?

В ответ тишина. Тишина и темное пятно, нависшее над ней. Снова зазвонил телефон, а убийца одновременно замахнулся… Майя отчетливо увидела замах, одновременно и себя в родительском доме…

* * *

Расчет Майки был вполне логичен: папуля прибежал домой, явно рассчитав, в какой момент заявиться и застать жену в постели с соседом, чтобы оба не отвертелись. Майка этого цирка не видела, потому что находилась в школе, как на иголках сидела за партой, но вот примчалась… а дома все как прежде. Серьезно, как будто ничего не произошло, мама неспешно трудилась на кухне.

– А где папа? – осторожно поинтересовалась Майя, в сущности, проговорилась, но мать этого не заметила, ответив дочке лениво:

– Как где? На работе, конечно.

– Он не приходил… на обед?

– У них же столовая, он редко приходит.

Но этого не может быть. Записку, что ли, не читал? Майка ждала отца, как не ждут жениха после армии, и вот он пришел домой, переоделся, все сели ужинать… И ничего! Майка тайком залезла в карман его пиджака – конверта там не было. Что все это значит? Читал папочка ее донос или нет? Если не читал, куда делся конверт? Если читал, почему не орет, не бегает в припадке гнева?

Ответов не нашлось у Майи ни на один вопрос, ни на один. Она не на шутку завелась, решила еще раз попробовать собрать всех вместе, на это ушло какое-то время, конверт снова очутился в кармане пиджака отца… И ничего!

– Это ва-аще! – возмущалась доносчица. – Что он себе думает!

Она в третий раз подбросила конверт. Стоило бы посмеяться, но Майя ничего не понимала, поэтому ей было не смешно. А вечером после ужина в ее комнату вошел отец и присел на край кровати. Дочка не помнила, когда последний раз он приходил, конечно, ее раздирало любопытство – чего ему надо? А он молчал, потирал колени, глядя в пол, и молчал.

– Как учеба? – спросил папочка первый раз за много лет.

– Четверки-пятерки, – ответила она.

Снова наступила пауза, но пришел-то папуля не по поводу учебы единственной дочери, иначе не мялся бы, как нашкодивший ученик. И вдруг гром среди ясного неба раздался, хотя отец произнес тихо уставшим голосом:

– Прекрати подбрасывать письма с кляузами.

– Я? Письма?.. Какие кляузы? – запаниковала Майя. – Я не…

– Вот эти…

Отец достал из кармана мятые конверты и кинул на кровать, нет, не злобно кинул, а вяло, с брезгливой миной на лице. Майя не сдавалась:

– Это что?

– Буквы ты вырезала из наших газет и журналов, мы их выписываем и получаем, – остался к ее изумлению спокойным отец, вынул из кармана журнальчик и кинул его к письмам. – Нашел в сарае, где лежат старые журналы и газеты. Отсюда ты вырезала буквы и слова.

Да-а… Промашка вышла. Майка отнесла журнал в сарай, собиралась выбросить позже и забыла. Тем временем отец пошел к двери, взявшись за ручку, замер и, не оборачиваясь, сказал:

– Никогда так не делай, никогда. А продолжишь в таком духе, однажды тебе накостыляют. Помни: никогда.

Вот это финт отколол папа! Значит, ее сообщения он читал! Читал все три раза. И вместо того, чтобы метать гром с молниями, предпочел унизиться, промолчав, а ведь ему наверняка неприятно, что его жена шлюха.

– Лгут все, – сделала вывод Майя.

В ее интонации слышались радостные нотки, потому что вывод снимал с нее все ограничения, именно этого она втайне желала. И задумалась: а что бы такое попробовать из нехорошего, запретного, неприличного?

– Кися! – вспомнила Майка и улыбнулась. – Кися…

* * *

Замах все же перекрыл мгновенное воспоминание, она видела отчетливо сталь, так как яркий свет от дисплея звонившего смартфона достаточно четко обозначил человека в балахоне. Он отвлекся на звонок. Но у Майи уже не хватало силенок вскочить ради новой попытки убежать, не хватало смелости, не хватало уверенности. При всем при том она, превозмогая боль, что ей всегда удавалось, и чувствуя, как через рану уходят силы, приподнялась на локте, чтобы улучить момент и снова попробовать… Еще бы один шанс… Но получила удар рукой в плечо, отчего упала на спину.

– Зачем… – завыла она. – Почему-у…

Балахон отошел, послышался щелчок выключателя, одновременно со щелчком загорелась лампа под абажуром на прикроватной тумбочке. Затем убийца вернулся и наклонился над Майей максимально низко, чтобы жертва, которая обездвижена, наконец рассмотрела, кто пришел к ней, и поняла перед смертью – за что. Ее щеки коснулось дыхание мучителя, она приоткрыла глаза, сквозь слезы отчаяния проступили черты… мутные черты… туман мешал рассмотреть… да и Майя сама себе мешала, потому что расставалась с собой. Ее путь заканчивался так глупо, успешный путь, который она выстроила еще тогда …

* * *

У Кисы заиграли бровки от неожиданности, в первый миг она не понимала, как отнестись к просьбе в слегка требовательной форме. Кошачьи глазки сузились, курносый носик по-детски сморщился, ее смутила Майка. Однако недолго она оставалась в замешательстве, хихикнула, подняла плечи и захлопала ресницами.

– А с чего это ты решила, что я…

– Знаю, – грубовато оборвала ее Майя. – Я все знаю.