Добрые вести

 
Как ждём мы добрых радостных событий,
Как ждём мы добрых радостных вестей!
Несите вести добрые, несите!
Несите вести добрые скорей!
 
 
Как верим мы в священный дух открытий,
Как верим в мир спасительных идей!
Дарите слово доброе, дарите!
Дарите слово доброе скорей!
 
 
Как дорог нам надёжный тыл укрытий,
Как дорог нам привычный мир вещей!
Любите близких, ближние, любите!
Любите, люди добрые, людей!
 

Персонаж

 
Портреты рисует художник,
Он рад, что рисует типаж.
Он образов давний заложник,
Влюблён же в один персонаж.
Вот нищий бродяга бездомный,
Вот хитрый и толстый богач,
Ребёнок, с утра ещё сонный,
Дежурством замученный врач,
Вот дама с зонтом на прогулке,
Художник, а рядом – мольберт,
Мальчишка в глухом переулке
И с завтраком скудным студент,
Старушка в цветастом платочке,
Почтенный учёный в пенсне,
Объятия мамы и дочки,
С уловом рыбак в челноку,
Особа дворянского рода,
В погонах седой генерал,
Крестьянин с телегой у брода,
Малыш, что едва не упал,
С утра за работой сапожник,
Солдат, что был призван служить…
Но образ, что любит художник —
Герой поз названием жизнь.
 

Ты прожил не зря

БЕРН, 17:17.

Весь день я был выбит из колеи. Мне потребовалось всё моё самообладание, чтобы переварить то, что случилось сегодня утром. В эту пятницу один из моих подчинённых, назовём его N, должен был делать доклад на собрании акционеров. Я долго не мог выбрать подходящую кандидатуру со своей стороны. Наконец, сказал себе “Place your bets”^[1] и поставил на него. За всё то время, что он проработал в моей организации, я не мог недооценить его честолюбивого рвения и самоотдачи. Иногда он, конечно, действовал мне этим на нервы, как и всякий молодой выскочка. Но в целом был неплохой парень. В его возрасте я был точно таким же, и посмотрите, где я сейчас; в общем, решил дать ему шанс.

И вот, N возвращается под утро в нетрезвом виде с очередной гулянки, ударяет по газам на красном светофоре, и часом позже бригада скорой помощи находит его на обочине в перевёрнутом виде, а наш герой, наш незаменимый работник, наш баловень судьбы валяется на больничной койке, как овощ на грядке. Следовательно, собрание акционеров в пятницу не состоится.

Ещё больше самообладания мне потребовалось для того, чтобы сесть за руль. Обычно в понедельник я бываю бодр и сосредоточен, к среде разгоняюсь, а в пятницу посылаю всех к чёрту. Но сегодня был вторник, а я уже разругался с уймой людей.

За рулём мне всё время казалось, что я кого-то сбиваю, поворачиваю не туда, и совершаю что-то ужасное, что и не описать словами. Поэтому я старался не отвлекаться, а смотреть прямо перед собой.

* * *

Время остановилось. Да-да, в прямом смысле слова. У меня встали часы. Я вздохнул безнадёжно, обречёно, так, как обычно вздыхают люди, когда у них останавливаются часы. Вот тебе и поддержал отечественного производителя… Я остановился на светофоре. И остановилось всё вокруг. Вместе со стрелками на моих часах встали машины, грузовики, перестал маячить бульвар с деревьями, разве что пешеходы не собирались замедлять свой шаг.

Я вдруг почувствовал, что стал засыпать. Сейчас недалеко от меня человек, лежащий на больничной койке, должно быть, локти кусает от того, что в эту пятницу ему не суждено осуществить того, к чему он так упорно шёл все эти годы, добиваясь моего расположения. Я откинулся поглубже на спинку кожаного сиденья, убрал в бардачок свои Rolex и смотрел, как белые кучевые облака спускаются всё ниже.

Пока размышляю о том – о сём, вспоминаю краем мысли, что на днях моя жена закатила скандал из-за того, что якобы уделяю любовнице слишком много времени. И что моя любовница закатила скандал из-за того, что я отказался везти её в Альпы на выходные. Женщины посходили с ума. Почему они не способны облегчить существование человеку, который днями напролёт торчит в офисе как проклятый, и пьёт плохой кофе из автоматов, заработав тем самым несварение? А всё ради того, чтобы обеспечить всем им безбедное существование. Они ведь не хотят работать? И делать вид, что они хотят работать, они тоже не хотят. Единственная дама, которая до сих пор пытается меня в этом переубедить, это моя тёща. Она настолько занята своей благотворительностью, что упорно не присутствует по воскресеньям на традиционных семейных обедах за городом. Спасибо вам, дорогая, за понимание. Движение пошло, но я как можно быстрее припарковался, и слушал оперы Верди, пока не начало темнеть.

 
“La donna e mobile
Qual piuma al vento,
Muta d́accento – e di pensier…”^[2]
 

Было решено, что сегодня я не пойду домой, а переночую в отеле. Мне не хотелось никого видеть.

В конце концов, я кое-как заставил себя добраться до больницы. Поднялся по ступенькам, вошёл в стеклянную дверь и тут же направился к дежурному. «На каком этаже травматологическое отделение?» – поинтересовался я. Дежурный ответил, что на 2-м, но приём уже закончен.

«Послушайте, у меня был чертовски трудный день, и я с ног валюсь от усталости. Мне необходимо поговорить с одним человеком. Поверьте, если бы это не было так важно, я бы не стоял здесь и сейчас, умоляя вас об одолжении», – я сделал над собой усилие, чтобы произнести последнюю часть фразы, так как выражения подобного типа обычно адресовались мне. Я знал, как неравнодушны бывают клерки к признанию их собственного величия, но дежурный был неумолим: «Сожалею, но ничем не могу помочь. Сделав одолжение вам, пришлось бы делать одолжение и остальным посетителям. Если хотите, можете оставить сообщение, и медсестра ему передаст». Крепкий орешек. Может, пригласить его для прочтения доклада в пятницу? Но вместо этого я прорычал: «Какое, к чёрту, сообщение? Мне надо поговорить с N с глазу на глаз!» Возможно, у меня прилила кровь к лицу, и я опёрся о стойку, чтобы не закружилась голова.

«С вами всё в порядке?» – осторожно поинтересовался дежурный. Всё ли со мной в порядке? Так знайте же, нет. Я попытался ответить как можно более вежливо: «Не берите в голову. Просто я смертельно устал. Знаете, просто передайте ему вот это», – я черкнул несколько строчек на листе бумаги, сложил его пополам, и передал дежурному. Осталось выйти через главную дверь и напиться до бесчувствия.

Не знаю, в чём дело, но сегодня всё пошло не так, и даже моей записке не было суждено достигнуть своего назначения. С утра мне позвонили из больницы, я не успел позавтракать, я не мог выбросить из головы семейные проблемы, у меня встали часы, у меня было скверное настроение, на меня навалилась смертельная усталость, но я так и не смог расслабиться, т. к. когда я прибыл в отель, оказалось, что мой suite занят молодожёнами. В конечном итоге я по – чёрному разругался с портье и нехотя отправился в офис, но несмотря на две порции скверного кофе так и не смог сосредоточиться на работе. У меня не оставалось другого выхода, как отправиться коротать остаток ночи в машине, слушая оперы.

А дежурный в больнице ошибся номером палаты, и вручил записку не N, а какому-то чудаку, который только начал приходить в себя после путешествия по воздуху с третьего этажа из-за предстоящей свадьбы своей вероломной подружки (вот кому бы Верди пришёлся по вкусу!). Всю свою жизнь он был слишком сдержанным и благоразумным, и в один день решил с этим покончить.

Дежурный предупредительно постучал в дверь, но он сделал вид, что спит, поэтому дежурный осторожно положил записку на тумбочку, и удалился. Когда дверь закрылась, он взял записку и прочитал её содержимое:

«МЕРОПРИЯТИЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ НА НЕОПРЕДЕЛЁННЫЙ СРОК. НЕ ВОЛНУЙСЯ, Я ВСЁ УЛАЖУ. ЖЕЛАЮ СКОРЕЙШЕГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ».

Он положил бумажку обратно на столик, закрыл глаза, и спокойно заснул. И хотя он нашёл содержание записки более чем странным, и уже решил, что раз Богу угодно, жизнь его будет продолжаться с ней или без неё, дышать ему определённо стало легче. У него был удачный день. Он победил.

* * *

 
День прожит не зря,
Если мысли мои
Строкой на бумагу легли.
В них прожито всё:
И закат, и заря,
В них скрытые чувства мои.
 
 
Ты прожил не зря,
Если мудрость твоя
Строками дошла до людей,
И если они,
Эти строки прочтя,
Сказали: «Нам стало теплей».
 

Две пары башмаков

 
Свидетелей длительных странствий,
Свидетелей гнёта оков,
Окинул я взглядом с пристрастьем
Две пары своих башмаков.
Гвоздями прибиты подмётки,
Вверху перетёрлись шнурки,
И всё же, хоть очень потёрты,
Шагают мои башмаки.
 
 
Не самая модная пара,
С избытком сапожных гвоздей,
Потрёпан башмак мой усталый —
Со мной побывал он везде.
Вы мне с каждым часом дороже,
Вы чудом остались крепки.
Их кожа потёрта, но всё же
Шагают мои башмаки.
 

Старая женщина

 
Позируя внукам для фото,
На плечи набросила шаль,
Небрежно раскинула ноты
И смотрит задумчиво вдаль.
 
 
В ушах золотые серёжки,
Кольцо и массивный браслет,
Всё те же точёные ножки,
Кокетливый набок берет.
 
 
Её обожали мужчины,
А может, и любят (как знать?),
Страдания повод – морщины —
Замажешь – и их не видать.
 
 
Всё те же глаза с поволокой,
Искусно завязанный бант,
И голос по-прежнему звонкий,
И красный на сумочку кант.
 
 
Твой жизненный путь не измеришь
Количеством прожитых лет,
Тебе уже, веришь – не – веришь,
Подсчитывать их смысла нет.
 
 
Но стоит тебе улыбнуться,
И мудрость сверкает в глазах.
Бывает ли что-то прекрасней
Улыбки твоей на устах?
 
 
С годами, пускай, изменилась
Былая походка и стать,
Ты – та же Мадонна с картины,
Великая женщина, – МАТЬ!
 

Кругом одни таланты

 
Кругом одни таланты,
Кругом одни творцы:
Поэты, музыканты,
Художники, певцы.
 
 
И если ночью тихой
Над пяльцами сидит
Швея,… она не дремлет,
Лишь полотно творит.
 
 
А если над решёткой
Над кованой кузнец
Заносит молот ловко, —
Он истинный творец.
 
 
Склонясь над инструментом,
По клавишам стучит,
Настройщик, тем моментом
В молчании творит.
 
 
Творит на кухне повар,
На сцене – гитарист,
Знакомый парикмахер
И опытный юрист.
 
 
Малыш, что шёл неловко,
Кривлялся и хитрил,
Мелками на асфальте
Картину сотворил.
 
 
И я, отшельник скромный,
Уже в который раз,
Один, закрывшись дома,
Творю сие для вас!
 

Момент

 
Ты лучшего ждёшь, ты ночами не спишь —
И так проплывают века.
События, люди проходят, и лишь
Плывут в вышине облака.
 
 
Но что будет после – не надо гадать,
Запомним блистательный миг:
Затихла зелёная водная гладь,
Едва только ветер утих.
 
 
И парус, тебе благосклонно кивнув,
Наклонится, вдаль уплывёт,
И тёплое солнце, из тучи взглянув,
Лучистой ресницей моргнёт.
 
 
Тогда ты почувствуешь – ты не один,
И жизнь и светла, и легка.
Ты – жизни король, ты – себе господин.
Плывут в вышине облака…
 

Итог жизни

 
Я жизнь изучу, наперёд пролистав
Страницы сокрытой судьбы.
Вперёд я иду, ни на шаг не отстав,
Я к цели иду, как и ты.
 
 
Шаги мои звонки, и поступь точна,
И жизненный вектор един.
Я солнечным светом и жизни полна:
Я знаю источники сил.
 
 
Мои результаты не так уж плохи.
Какой же оставлю я след?
Останутся, может быть, эти стихи,
Ребёнок и солнечный свет.
 
 
И я не смогла бы иначе прожить,
Всю жизнь по течению плыв.
А что моя жизнь? – единственный вздох
И Радости пламенный миг.
 

Цена свободы^[3]

МЕКСИКА, 20:37.

Тринадцать часов в седле, позади призрачного скота; тринадцать часов монотонной езды по равнине ведёт счёт Ковбой Хуан, ориентируясь по солнцу; тринадцать часов кожи, пыли и пота. Мужчина, скитающийся по бескрайним одиноким пространствам, терял ощущение жизни; душа иссыхалась, точно ядро фундука; кристаллизировалась кожа, а затем и сердце.

Примечает вдали изгородь из колючей проволоки, невидимый предел; граница из запылившейся стали в пустыне. Ковбой Хуан немного продвинулся по направлению к ней, и остановился на расстоянии нескольких метров. Улыбнулся, пересчитав койотов. Их было двенадцать.

В тот день Ковбой Хуан приехал издалека, чтобы сосчитать койотов. Хищники для домашнего скота, койоты были природными врагами Ковбоя Хуана. И он, охотясь за ними с ловушками и винтовкой, приносил их в жертву как пример для остальных. Он аккуратно развешивал койотов, цепляя каждого за блестящее остриё стали. Ковбою Хуану не хватало лишь тринадцатого койота на той изгороди смерти. Самый большой, самый старый, тринадцатый койот всегда от него ускользал, хитрый, недоверчивый, вызывающе осторожный.

Просил Бога или дьявола Хуан Ковбой, чтобы дался ему тринадцатый койот и, вставляя последнюю пулю в обойму своей винтовки, начал постепенно отдаляться от зловонной точки.

…Тишина становилась всеобъемлющей, абсолютной и Ковбой Хуан, дрожа от прохлады, с онемевшей душой, превратился в маленькую точку, потерянную в одиноком пространстве. Прижимая винтовку к коленям и жуя горькую табачную пасту, он выжидал. Он пребывал в полном оцепенении, когда услышал вблизи короткий отрывистый лай. Звук, длившийся долю секунды, заставил его прыгать от радости. Напряжённый, охваченный лихорадочной дрожью, с винтовкой в руках, он огляделся по сторонам.

Появился тринадцатый койот! Совсем близко, – вон там, поблескивали его желтоватые глазёнки. И Хуан Ковбой, вновь вдыхая уверенность в свою душу, побежал по равнине. Звук повторился снова и снова. Мужчина приближался шаг за шагом к тому месту, откуда исходили звуки; он чувствовал, что жизнь возвращается в его тело; он узнавал свои руки и свои большие стопы, обутые в старые семейные сапоги. В тот момент, когда он всё ещё сомневался, сбитый с толку, услышал жалобный вой, который привёл его к рахитичному пересохшему кусту. Там находился тринадцатый койот. Он был огромный и седой; зверь открыл свою пасть, показывая белые оголённые клыки. Свернувшись клубком, с кровоточащей лапой, с висящим чёрным разорванным языком, животное бесполезно боролось за право на свободу. Его глазёнки, светящиеся ненавистью и ужасом, смотрели на постепенно приближающегося человека; шерсть его загривка встала дыбом, и чёрные губы сжимались, издавая глухие хрипы. И человек, понимая, что произошло, прицелился с полным спокойствием.

Бестия умирала от жажды. Обессиленная от ран, она не могла больше выть на луну, как делала прежде; и эта ночь была последней. Ковбой Хуан улыбнулся. Он представил койотов, прицепленных к проволоке, и даже почувствовал запах их мёртвой плоти; и сразу же слегка вдавил курок, постепенно, точно натягивая лук. И так человек и бестия смотрели друг на друга несколько мгновений; но выстрел никогда не попадёт в цель.

Хуан Ковбой почувствовал, что его чувства кардинально переменились, и он стрелял в воздух, в небо. Улёгся звук в бескрайних одиночествах, а койот оставался живым в зарослях кустарника. Мужчина за ним понаблюдал, затем сказал ему несколько слов и пошёл искать воду.