Глава 2
Путь из ниоткуда в никуда

Авиньон, 20 апреля 1321 года.

Если бы кто-то спросил Клааса Эльке, кто он, тот бы ответил, что привык считать себя подлым и трусливым негодяем, вором и мошенником, то есть нормальным и обычным человеком. Так как, не обладай он этими полезными качествами, его косточки давным-давно бы гнили в обильно удобренной такими же, как он, безродными беднягами, земле церковного кладбища большого торгового города Брюгге на севере Фландрии. Конечно, перед ним был выбор: околеть от голода в возрасте пяти лет или выжить; подохнуть от холода, отдать концы от побоев отца, когда ему еще не исполнилось и десяти лет; слечь в сырую землю в эпидемию чумы в двенадцать; быть зарезанным в уличной потасовке в четырнадцать и так далее и тому подобное, всего не перечислишь. Единственное – с возрастом список возможностей отправиться на тот свет неумолимо удлинялся. Но и его способности всеми силами держаться за бренное земное существование увеличивались в прямой пропорции. Вся проблема была в том, что если бы кому-нибудь удалось доказать Клаасу, что на том свете жизнь была приятнее, он, возможно, и не хватался бы с упорством обреченного за пребывание в этом не слишком гостеприимном мире. Но при одном виде высохшего и постного лица преподобного Стефана Фульке, настоятеля их церковного прихода, все его существо с самого малого возраста категорически отказывалось верить обещаниям рая и счастливой загробной жизни. Поэтому, за неимением лучшего, он упрямо продолжал цепляться за эту бренную жизнь. По крайней мере, он знал, чего ожидать и чего бояться, а котом в мешке, по его твердому убеждению, можно было заманить только полных идиотов.

На дворе была весна 1321 года. Клаас подставлял лицо жаркому солнцу и радовался, что он не в родной Фландрии. Он уже давно предпочитал проводить время в южных владениях французской короны, нежели на туманных берегах каналов родного Брюгге. На этот раз его, одного из самых опытных и заслуженных шпионов фландрского епископа Мартинуса Эккерта, вызвали в Авиньон. И заказчиком была ни много ни мало сама Святейшая Инквизиция. На это богоугодное заведение ему приходилось работать уже не раз, и ни методы, ни формы работы святых отцов нисколько его не смущали. И самое главное, платили инквизиторы щедро, в срок и не обманывали. Поэтому он без всякого промедления покинул небольшой домик на левом берегу, в котором, по правде сказать, больше отсутствовал, нежели присутствовал. За домом в его отсутствие приглядывала верная домоправительница. Торопился он не зря.

Свидание ему назначил один из самых талантливых и самых опасных из всех известных ему инквизиторов, один из руководителей доминиканского ордена кардинал Бартоломео Трэве. Имелся еще один момент. Эльке был опытным шпионом, и он уже был наслышан о том, что за Бартоломео очень часто стоял один из самых могущественных и влиятельных людей своего времени, духовный правитель всей Европы папа Иоанн XXII. Следовательно, дело было более чем серьезным. Но для Клааса это звучало несколько иначе: значит, дело было более чем… доходным.

Встречу ему назначили в погребке «У трех висельников» недалеко от центра Авиньона. Погребок был местом встречи шушеры всех мастей: наемные убийцы ожидали здесь заказчиков, скупщики краденого встречались с поставщиками и клиентами, воры назначали свидания пособникам, отравители предлагали свои услуги уставшим от счастливой семейной жизни мужьям-женам и заждавшимся наследникам… В общем, кого только не водилось «У трех висельников»! И название было выбрано как нельзя лучше. Хотя оно происходило просто от находившейся в сотне шагов башни, которую местные власти использовали в качестве виселицы. Но качавшаяся по соседству пара-тройка почерневших на солнце бывших посетителей погребка обычных завсегдатаев этого славного местечка нисколько не смущала, и на праздные размышления на тему «все там будем» не наводила. Жизнь в погребке продолжала идти своим чередом.

Здесь Клаас чувствовал себя словно рыба в воде. Лучшего места для встречи не сыскать. Каждый был занят собственными проблемами и в дела соседа нос не совал. Хозяин заведения, ловкий и расторопный провансалец, даже в самые тяжелые времена ухитрялся торговать самым лучшим в городе вином. Особенно Клаас любил игристое белое вино из Шампани. Оно наполняло все тело какой-то необыкновенной легкостью, но никак не отражалось на мыслительных способностях. И именно это ценил в вине Эльке. Он прекрасно знал, что от ясности и четкости мышления зависит его жизнь. Все проделки хозяина погребка были прекрасно известны службе папской охраны, но на земные грехи папская курия умела успешно закрывать глаза. Единственное, что волновало Верховного правителя Святейшего престола, это угроза собственной власти над умами и сердцем людей.

Бартоломео Трэве ждать себя не заставил. Он появился по своей давней привычке словно ниоткуда. Ради встречи с Клаасом доминиканец сменил сутану на светскую одежду. Все скрывал серый плащ с низко надвинутым на лоб капюшоном – человек явно желал быть неузнанным. Но к этому завсегдатаи «Трех висельников» привыкли, и никто на нового посетителя внимания не обратил.

– Ты получил мое послание? – глухим голосом спросил кардинал Клааса.

– Иначе бы меня здесь не было, – справедливо заметил Эльке.

– Посвятил ли Мартинус тебя в суть дела?

– И да, и нет.

– Говори яснее, – приказал тем же бесстрастным тоном Бартоломео.

– Я должен найти одного человека…

– Кто этот человек, тебе известно?

– Нет, его преосвященство объяснил мне, что речь идет об опасном враге церкви.

– Что тебе известно о катарах?

– Еретиках? – удивленно приподнял брови Клаас. – Ничего особенного.

– Ты не любопытен, – констатировал Трэве.

– Абсолютно, – подтвердил Эльке.

– Это самые опасные из еретиков. Они призывают к неповиновению и бунту против самого святого!

Перед внутренним взором Клааса встала постная физиономия Стефана Фульке, залитое жиром лицо и неимоверная роскошь облачения Мартинуса Эккерта, и он усмехнулся. По его твердому убеждению, самые опасные враги церкви находились внутри нее. Но этими соображениями благоразумный шпион делиться со своим заказчиком не стал.

– Ты должен последовать за мной, – поднимаясь, приказал доминиканец.

– Куда?

– Не задавай вопросов, сам все увидишь!

Клаас замолчал. Они вышли из погребка, обогнули крепостную стену справа и спустились в небольшую нишу. Доминиканец, быстро оглядевшись вокруг, достал ключ и открыл совершенно незаметную снаружи, увитую вьющимся кустарником, дверцу. За дверью открывалась спускающаяся вниз лестница. Бартоломео зажег предусмотрительно вставленный в нишу в стене факел и отправился вперед. Клаас, не задумываясь, последовал за ним. Лестница окончилась подземным ходом. Этим ходом, судя по всему, пользовались часто. Достаточно было посмотреть на закопченный огнем факелов потолок…

* * *

Рассказанное Волынским Кася передала Кириллу утром. Кирилл выслушал Касю внимательно, не прерывая.

– Итак, Константина Стрельцова обвинили в убийстве собственной жены… но он собственной вины не признавал, и, как всегда, все забыли про презумпцию невиновности… – с сарказмом в голосе произнес он и задумался.

– Ты словно не веришь в это?! – с удивлением констатировала Кася. Она ожидала совершенно другой реакции.

– Факт, что мне не нравится Борис Стрельцов, вовсе не обозначает, что я готов поверить чему угодно, – заметил Кирилл.

– И обвинение в убийстве, на твой взгляд, – это что угодно? Мы ведь его совершенно не знаем!

– В этом ты права, но мне кажется, ни внучка, ни дед Стрельцов в это не верят, иначе бы не было всех этих фотографий на стене.

– Ты и фотографии успел рассмотреть?!

– Успел, – поддразнил Касю Кирилл, – а ты, конечно, как всегда, ворон в небе считала!

Кася только вздохнула. Излишней внимательностью она на самом деле не отличалась. Во всяком случае, в игре, в которой надо было запомнить и сразу выложить один за другим все предметы, она неизменно проигрывала. Кириллу же было достаточно одного взгляда, чтобы воспроизвести по памяти все до самой мельчайшей детали. В этом на него она могла положиться.

– Хорошо, и ты эти фотографии все до одной рассмотрел?

– Да, обычные фотографии счастливого семейства: мама, папа, дочка и дедушка. Хоть в рекламе используй. Она, я имею в виду Юлю, была удивительной: не то, чтобы красивой, а какой-то, не знаю какое слово подобрать, вдохновляющей, что ли… – замялся Кирилл.

– Вдохновляющей или провоцирующей? – пробормотала под нос Кася.

– Нет, не провоцирующей, в этом-то все и дело! Судя по фотографиям, она была очень естественной, без деланности, кокетства, позерства. Удивительно естественной… Мне сложно представить ее… – Кирилл снова замолчал, задумавшись.

– То есть тебе сложно представить, что она могла изменить мужу с кем бы то ни было?

– Именно так, – согласился Кирилл.

– Хорошо, – задумалась Кася, – но ведь кто-то ее убил!

– Та-ак, – протянул Кирилл и с веселой угрозой добавил, – даже и не думай!

– Не думай – о чем?

– У тебя этот особый блеск в глазах появился, как у собаки-ищейки, поэтому и предупреждаю: даже не думай!

– За собаку – спасибо, – слегка надулась Кася.

– Не дуйся, но посмотри на себя: ты чуть не копытом бьешь, так тебе хочется ринуться доказывать невиновность отца Олеси!

– То собака, то лошадь – не я, а зоопарк! – для видимости поморщилась Кася, но мысленно уже начала прокручивать всю имеющуюся в голове информацию. Кирилл был прав. Ей неожиданно стало очень важно понять, что же произошло на самом деле. Касе уже приходилось пару раз расследовать преступления, которые не имели никаких логических объяснений. Поэтому Кирилл беспокоился не зря и насчет особого блеска в глазах не ошибался. И на этот раз у его подруги проснулся охотничий инстинкт.

Кирилл молча наблюдал за Касей. Наконец, когда ему надоело ждать у моря погоды, он предложил:

– Пойдем, прогуляемся…

Вечер был удивительно приятным, и они отправились на берег озера. По дороге встретили знакомого рыбака из соседней деревни, смешного и болтливого Семеныча. Тот встрече явно обрадовался и вознамерился проводить молодую пару до озера. Мужик явно соскучился по общению.

– А ты у Стрельцовых – частая гостья, мне Андреич про тебя рассказывал. Спасибо, что с девочкой разговариваешь. А то Андреич боится, как бы после всего совсем малахольным ребенок не стал.

– Олеся – малахольной!

– А что, вы не знаете ничего?

– Знаем, так, в общих чертах, – осторожно ответил Кирилл, словно приглашая Семеныча продолжить, и взглянул на Касю. Та же вся обратилась в слух.

Долго уговаривать Семеныча не пришлось. Наоборот, он явно обрадовался такой нечаянно-радостной возможности поговорить и зачастил, словно боясь, что его остановят и ему придется одному продолжать свой путь.

– Значит, знаете, что Костя Стрельцов жену из ревности убил? Эх, человеки-мудители, – это была любимая присказка Семеныча, – если бы вы видели, какой она красавицей была! Эх, Юля, Юля! – неожиданно горестно вздохнул.

– Ну, а вы-то этому верите?

– Чему? Что Костя Юлю погубил? – Мужик явно задумался. – Эх, человеки-мудители, кто его знает? Это с какой стороны поглядеть… – протянул он.

– А вы со всех посмотрите, – посоветовал Кирилл.

– С одной, так не мудрено, да и всем удивительно казалось: городская девушка, художница и вышла замуж за такого медведя, как Костя Стрельцов. Хотя, с другой если посмотреть, так Костя – парень из себя видный был, не дурак, да и сначала вроде бы в полном согласии жили. Все уже привыкли и о городской истории Юли и не вспоминали. Потом Олеся родилась. Юля картины свои рисовала, Костя в городе работал, Андреич девочкой занимался да и по хозяйству. Андреич, он на все руки от скуки, никакой работы не боится. Нет для него такого, что, мол, это – для баб, а то – для мужиков, – рассуждал с важностью Семеныч.

– То есть все в семье было хорошо? – уточнила Кася, многозначительно посмотрев на Кирилла.

– Так и есть, все было, как у людей. Да только однажды Юля словно сквозь землю провалилась. Всей деревней ее искали. Костя как оглашенный бегал. А потом тело в осоке на озере нашли. Ну тут, как полагается, полиции понаехало, следователей городских тьма-тьмущая, с утра до вечера по всему селу толклись. А потом Костю скрутили, мол, он виноват. Вроде как видели его в тот вечер с Юлей… – Семеныч замолчал, собираясь с мыслями, а потом добавил: – Ну, а девочка малость малахольная стала. Да с таким и взрослому человеку смириться трудно, не то что ребенку… Говорит, что мама, мол, не умерла и ее, свою дочку, не бросила, а ночью к ней приходит, а сама, мол, теперь в озере живет…

– Мама – русалка, папа – в тюрьме… – вздохнул Кирилл и в свою очередь обменялся с Касей многозначительным взглядом: мол, рискуешь влезть в историю, из которой так просто не выберешься.

Но особенностью Касиного характера было то, что она хронически не переносила всяческие предупреждения. Словосочетание «здравый смысл» оказывало на нее примерно такое же успокаивающее действие, как красная тряпка на быка. И если Кирилл желал одного: поскорее покончить с бессмысленным, на его взгляд, разговором и вернуться в их палатку, то Касю было уже не остановить.

– Просто ребенку так проще переносить потерю матери, – безапелляционным тоном заявила она, – ничего страшного в этом нет.

– И я тоже это Андреичу говорю. Тем более про русалок каких только небылиц люди не выдумают! Не всем же им верить. А что в некоторые ночи и в самом деле странные огни рыбаки на озере видели, и все местные знают, что в такие дни лучше к озеру не приближаться… – заговорщицки произнес Семеныч.

– Ну конечно, после второй пол-литры, особо не закусывая, не то что огоньки, фейерверки привидятся, – насмешливо ответил Кирилл, понимающе переглянувшись со своей подругой.

– Вы, городские, больно умные! – оскорбился мужик. – Чуть что из вашего понимания выходит – сразу про пол-литру!

– Не обижайтесь, Семеныч, Кирилл пошутил, – примиряюще произнесла Кася, – лучше скажите, почему все-таки Костю обвинили?

Семеныч был характера незлобивого, уже через минуту про пол-литру забыл и радостно продолжал рассказывать подробности происшедшего. Источником информации Семеныч был идеальным.

– Видели его в тот день недалеко от озера. Костя – рыбак заядлый. Так вот в тот день он как раз выходной был и на рыбалку ездил. Правда, и сами следователи говорили: никто не видел, чтобы он Юлю топил, и сам Костя отчаянно от всего отказывался. Но другого виновника не нашли, и Косте не поверили, правда, нашли смягчающие обстоятельства и дали пятнадцать лет, а не пожизненное.

– И какие же смягчающие обстоятельства? – поинтересовалась Кася.

– Убийство из ревности! – с важностью произнес мужик.

– Это мы уже слышали, – недовольно произнес Кирилл, которому явно все это надоело.

– У Юли кто-то был? – продолжала выспрашивать мужика Кася.

– Кто его знает?! Андреич клянется, что нет. Он за Юлю горой стоит, мол, бабы своими погаными языками молотят, чего не знают. А Юля с Костей всегда душа в душу жили. Я-то не знаю, за дверью не стоял и свечку не держал… Только… – И мужик явно замялся, колеблясь. С одной стороны, было видно, что его распирало от желания рассказать все, что знал. С другой – чувство дружбы со старшим Стрельцовым мешало. Наконец первое желание победило, и он затараторил:

– Многие Юлю с археологами этими видели, да и к Стрельцовым домой они повадились. Косте это не нравилось. Ну а что, Костя – парень простой, а эти… Один – столичная штучка, а другой и того хуже – принц заморский. А все-таки Костя Юле не ровня был. Может, ей было интереснее с такими людьми общаться? Мужчины из себя видные, один – иностранец. Они-то говорили, что, мол, на Юлины картины посмотреть пришли. Купить хотели, особенно одну…

Кася слушала внимательно. И гипотезы, одна другой смелее, стали вырисовываться в ее мозгу. Но самое главное, ей отчаянно хотелось помочь Олесе. Тем временем Семеныч с чувством завершил свой рассказ:

– Она ведь и на самом деле так рисовала, что посмотришь – и из тебя словно кто-то кишки вытряхнул, так больно, а потом радость приходит и плакать хочется. Вот такие картины! Я хоть мужик простой, опять про пол-литру начнешь! – с оттенком обиды укорил он Кирилла. – Но я так думаю. Если она простого, необразованного до самого нутреца пронять смогла, то что про тех, кто понимает, говорить! Вот какая она была, Юля!

К палатке возвращались молча. Говорить им не хотелось. Каждый понимал, что другого убедить не удастся. Кириллу было обидно, что с таким трудом выкроенные десять дней отдыха грозили окончиться гораздо раньше запланированного. Но он совершенно не представлял себе, каким образом остановить Касю. Той же хотелось только одного: понять, что же произошло на самом деле. Она уже вырабатывала в голове план действий.

– Может, завернем к Стрельцовым? – предложила она.

– Слушай, утро вечера мудренее, если хочешь получше разобраться со всей этой историей, сходим к Стрельцовым завтра, а сегодняшний вечер давай посвятим нам. Мы этого тоже заслуживаем! – В голосе Кирилла прозвучали обиженные нотки.

Виноватая Кася остановилась, обернулась к Кириллу и прижалась к нему.

– Извини!

– Не извиняйся, не надо, просто давай побудем вместе и больше ни о чем не будем спорить.

Кася молча прижалась губами к его шее и нежно поцеловала. Волнение сразу улеглось, и ей стало неожиданно уютно и спокойно. Только что она была испугана и встревожена всем услышанным, но близость Кирилла подействовала на нее умиротворяюще. Они были вдвоем, и уже больше ничего не имело значения. Тихая ночь, звезды, легкий свежий ветерок, все было удивительно хорошо. До палатки дошли быстро и, не сговариваясь, нырнули внутрь. Свет зажигать не стали. Просто обнялись и так и лежали, наслаждаясь близостью друг друга. Сегодня им не хотелось ни страсти, ни пылких объятий. Просто чувствовать другого, знать, что он рядом и ты его любишь. Что будет еще огромное количество вот таких тихих вечеров, когда не надо задавать себе вопросов, не надо кем-то казаться, а можно просто быть друг с другом, слушать дыхание, чувствовать биение сердца и умиротворенно уноситься в мир грез.

* * *

В комнате, освещенной только закатными лучами солнца, причудливо играющими на стенах, было двое. Они смотрели друг на друга и молчали.

– Забеспокоился?! – Голос первого был торжествующим и издевательским.

– Почему ты так решил? – вопросом на вопрос ответил второй.

– Иначе бы так срочно не вызвал!

– И, судя по твоему тону, ты думаешь, что я беспокоюсь зря.

Первый промолчал. Видно было, что он взвешивает ответ.

– Теперь молчишь, – констатировал второй.

– Молчу и слушаю, такая позиция мудрее.

– В этом ты прав, тем более ты убедишься в справедливости подобного поведения, если я тебе скажу, что нашему другу все известно.

– Что известно? – насторожился первый.

– Ты его за кого принимал? За идиота?