– Какое удивительной красоты зрелище! – услышала Майко мужской голос и повернула голову. Рядом на скамейке сидел приятный пожилой мужчина. Морщины возле глаз и само выражение лица говорили о том, что человек этот часто улыбается. Знаете, есть такие люди с вечной готовностью к улыбке. Не американско-бездушной, а абсолютно настоящей, заставляющей вас немедленно улыбаться в ответ. Одет он был чисто и скромно. По московской погоде на коленях у него на всякий случай лежал плащ. Был и зонт. Настоящий. Не складной. С удобной массивной ручкой, на которую пожилой седовласый мужчина опирался. Он был похож на Гагарина, если бы первый космонавт дожил до 60 лет.

«Мм. Встреча на Патриарших. Никогда не разговаривайте с неизвестными», – весело подумала Майко. Глаза мужчины улыбались, и Майко улыбнулась в ответ.

– Какое именно зрелище Вас удивило? – спросила она.

– Читающая, подчеркиваю, живую книгу красивая девушка.

– Я тоже называю их живыми, – обрадовалась Майко.

– Так оно и есть. Все три перечисленных мною момента вызывают мою радость. Меня зовут Геннадий Михайлович.

– Майко.

Геннадий Михайлович удивленно вскинул брови:

– Что-то японское?

– Друзья шутят. Но вообще-то я перевожу с японского.

– Не сомневался, что должно быть здесь еще что-то удивительное. Вы не москвичка.

– Нет.

– Красота у вас не московская. В Москве, к сожалению, мало красивых женщин. И все они в основном приезжие, – улыбнулся он.

Геннадий Михайлович помолчал.

– Япония. Самая читающая в мире страна. Независимо от того, что все технические новинки рождаются именно там. Ну, или в большинстве своем.

– И как же им это удается? Менталитет?

– Менталитет, конечно, волшебное слово, которое все объясняет, – усмехнулся он.

– Тогда что?

– Забота о будущем. Настоящая. Не на словах. Они вообще-то не многословны. Вам ли не знать.

– Согласна, – Майко получала удивительное удовольствие от этого разговора. Этот старик излучал абсолютно молодую энергию. И эта не сходящая с лица улыбка, которую редко встретишь в Москве.

– Они приучают читать с детства.

– Ну, мы вроде тоже говорим о пользе чтения?

– Говорим, – поднял палец Геннадий Михайлович, на мизинце сверкнул алый камень. Это было столь неожиданно, что Майко удивленно приподняла бровь и еще раз оглядела незнакомца. Простая одежда, чистая рубашка, разве что очень хорошая обувь.

– А они формируют привычку. В японских школах каждый день есть урок чтения. Просто чтения. Они не анализируют, не задают домашние задания. Они читают. Делают это полезной привычкой.

– Не знала, – удивилась Майко. – Это действительно здорово.

– Я не против компьютеров и компьютерных игр. С профессиональной точки зрения это мне интересно.

– Вы программист? – удивилась Майко.

– В то время, из которого я, не было такой специальности. Но я математик. Посмотрите, – кивнул он на противоположную сторону. Там на такой же скамейке сидели двое юных. Наметанный глаз Майко определил, что это пара. Они сидели, близко соприкасаясь плечами, но на этом, пожалуй, близость заканчивалась. И тот и другой были погружены каждый в свой айфон. Пальцы их беспрерывно двигались.

– Это свидание. Вы согласны? – спросил Геннадий Михайлович.

– Да, – грустно согласилась Майко.

– И по сути они одиноки. Книги заставляют искать общения. Делиться тем, что пережито.

– Заставляют любить жизнь, – добавила Майко.

– Нет. Не заставляют – учат. А компьютерные игры отучают жить в реальности. И это не стариковское ворчание. Это простите за каламбур, реальность.

– Странно, что вы заговорили об этом.

– Вы знаете игру «Симс»?

– Каюсь. Даже играла, – улыбнулась Майко.

– Хм. Я тоже пробовал играть в разные игры. Врага надо знать в лицо. Я недавно прочел статистику. Всего игроки «Симс» провели 107 миллионов часов в игре, что равнозначно 12205 годам в реальной жизни. Создано 32 миллиона симов, которые произвели на свет 5, 7 миллионов детей. И это официальная статистика. Они еще не считали пиратские копии игры.

– Никогда не думала об этом так.

Молодые люди встали и, не держась за руки, двинулись по скверу. Их взгляды были по-прежнему устремлены в экраны мобильников.

– Может, это какая-нибудь новая реальность, – задумчиво произнесла Майко.

Геннадий Михайлович между тем протянул Майко визитную карточку. На мгновение ей показалось, что сейчас она увидит на ней букву W. Но нет. Геннадий Михайлович Ольшанский, значилось на ней, профессор математики.

– Буду рад еще раз побеседовать с Вами, – Геннадий Михайлович еще раз лучезарно улыбнулся. – Понаблюдайте за всем вокруг. Это будет увлекательное занятие.

Майко еще какое-то время смотрела вслед удаляющейся фигуре, а потом вспомнила о времени. Прошло больше сорока минут от назначенного срока, и Майко не на шутку обеспокоилась и стала настойчиво, но безуспешно звонить редактору.

– Неправильно набран номер, – равнодушно вежливо сообщал ей робот.

– Что значит неправильно? – Майко было все равно, что ответа она не дождется. – Блин! Полдня потрачено.

Майка с остервенением кинула книжку и телефон в сумку. Номера издательства она не помнила, а это означало, что придется возвращаться домой несолоно хлебавши. «Кстати, о „хлебавши“, – подумала Майко. – Надо зайти в супермаркет, купить все-таки что-нибудь поесть. А то Ямомотя меня домой не пустит».

Домой она пришла к вечеру и успела только поставить пакеты к лапам не сдерживающего интереса Ямомоти, как он тут же засунул голову в пакет и со знанием дела зашуршал им.

– Ямомотя, – наставительно сказала Майко. – Ты туда что-нибудь положил?

Еще более яростное шуршание было ей ответом.

– Ты дома? – услышала она голос Гелы за дверью.

– Блин!

Ключ как обычно Майко оставила с наружной стороны.

– Тебя когда-нибудь обворуют, – возмутилась Гела, вставляя ключ изнутри. – Ты вообще дверь закрываешь?

– На ночь, наверное.

Майко устало опустилась на обувницу:

– Слушай, у меня сегодня такой день дурацкий. Я только пришла. У тебя что-то срочное?

– Это у тебя день дурацкий?! Ты про мой не знаешь!

– Что на этот раз? – скептически поинтересовалась Майко.

– Ужас! Вот не ездила я на метро, не надо было начинать!

Пока Майко вытаскивала из пакета кота, пока несла его (пакет) на кухню, Гела без умолку говорила.

– Да Паша этот! Пробки, пробки!

– Кто это Паша?

– Да не важно.

– Ну, да. Дура одна с Садовой.

– Чего?

– Ничего, Гел, ничего. Итак?

– Ты вообще меня могла потерять.

– Это возможно? То есть в смысле? – Майко держала в руках пакетик «Вискаса» под пристальным взглядом Ямомоти.

– В прямом. Вышла я на Парке Победы. А потом в новостях передали: сошли с рельс три вагона! Говорят, вагоны, прям, рассыпались! Двадцать человек погибло. Сто шестьдесят пострадало. Еще бы пять минут, и все!

– Какой кошмар! – Майко передернула плечами. – Я ведь тоже сегодня там была. А возвращаться решила на автобусе.

– Может, меня сглазил кто?

– Нет, скорее, это магия Вуду, – Майко высыпала содержимое пакетика Ямомоте, и тот, несмотря на императорские амбиции, стал есть, заплевывая все вокруг.

– Да, ну тебя с твоими японскими штучками!

– Сирану га хотокэ. Невежество – блаженство. Послушай, человек-катастрофа, ты вилки купила? – машинально спросила Майко.

– Да.

– Дай одну. Салат поесть.

Вилка любезно была принесена, еще полчаса мучений, рассказов о катастрофе, в которой она, Гела, чуть было не погибла. И, наконец, Майко осталась одна. Ямомотя давно ушел спать. Он и вообще не выносил Гелиного присутствия. Майко попыталась несколько раз набрать издателя. Ей повторили то же, но самое удивительное, что Майко не смогла дозвониться и в издательство. Не было гудков. В эфире стояла глубокая, звенящая тишина. Несколько раз ей показалось, что в этой тишине ее все-таки кто-то слушал. Но поняв бредовость идеи, Майко прекратила попытки. Она включила Земфиру и в изнеможении растянулась на диване.

 
Девочка, живущая в сети.
Забывшая любовь между строк,
Между небом и землей.
Девочка, уставшие глаза,
Догнавшие рассвет, только ей.
Только ей,
 

– пел удивительно красивый голос. Майко подумала о Марате, и как будто в ответ на ее мысли зазвонил телефон.

– Привет, ты можешь разговаривать? – у Марата был приятный баритон, глубокий и одновременно мягкий.

Жаль, что по роду его врачебной специализации, шутила Майко, ему не надо говорить «Раздевайтесь!» «Представляешь, Марат, как бы млели твои пациентки!»

– Привет, – искренне обрадовалась Майко. – С тобой могу!

– У тебя все хорошо?

– А что?

– Ты слушаешь Земфиру.

Майко засмеялась:

– Ты хорошо меня знаешь.

– Я знаю твои симптомы. Что там с вилками?

– Гела подарила две. Приходи как-нибудь в гости… Я тут до издателя не могу дозвониться.

– Ну, это совсем не странно.

– И до издательства тоже.

– Мало ли. Завтра съезди и выясни.

– Ты знаешь про метро?

– Знаю, – Марат вздохнул. – Не смотри телевизор, не втягивайся в этот информационный маятник. Я тебе как врач назначаю немедленный сон.

– А поработать можно? – отшутилась Майко.

– Можно, – Марат помолчал. – Но не долго. «Дайте ему бумагу и коротенький карандаш»

– Угу. «И ванны попробуйте, и кислород», – подхватила Майко. «Мастер и Маргарита» была их общая любимая книга. Они понимали друг друга с полуслова.

Мягко шуршит под ногами мелкий белый песок в саду камней. Ничто не шелохнется. Нет ветра. И в молчании созерцает человек красоту. И кажется, что даже время остановилось.

 
Отправился в путь.
Но забыл обернуться,
Прощаясь, ветер.
 

Стены были точно из бумаги. Но теперь они казались не чисто белыми. Как будто в некоторых местах стали проявляться какие-то черные точки или черточки. Майко пыталась разглядеть их во сне. Но ей это не удавалось. Единственное, что начала понимать Майко, что ключ к разгадке как-то связан с этими странными, скупо проявляющимися знаками.

Солнце еще не поднялось высоко. В форточку дул прохладный освежающий ветер. Майко встала и медленно побрела в ванну. Вчерашнее хокку не выходило у нее из головы. Веяло от него какой-то совершенно не русской печалью. Гремевший до этого момента пустыми мисками на кухне, Ямомотя мгновенно оказался рядом и стал путаться под ногами. По опыту Майко знала, что дальше начнется дикий бег с торможением на поворотах, потом диван будет использован вместо когтеточки и под конец будет демонстративно опрокинута ваза с цветами, которую каждый раз спасало только татами на полу. Поэтому Майко выключила воду и пошла на кухню. Она положила Ямомоте еды в миску. Поставила чайник с ромашками на плиту и включила телевизор. На этом спокойное течение дня кончилось. На экране улыбчивые ведущие с рассказом об особом приготовлении кофе сменились новостным блоком. Суровый диктор вещал: «Самолет с 227 пассажирами и 12 членами экипажа исчез во время полета из Куала-Лумпура в Пекин. В поисках задействованы корабли, самолеты и спутники Китая, США, Таиланда, Индонезии, Вьетнама. Поиски пока результатов не принесли. Для родственников пропавших без вести организованы пункты оказания психологической помощи». На экране появилось рыдающее лицо девушки. Майко никогда не понимала, как можно лезть с камерой в душу людям, переживающим трагедию. Было в этом что-то садистски жестокое. Майко почти нажала кнопку переключения каналов, но что-то в словах девушки заставило ее остановиться.

– Понимаете, я не успела в аэропорт. Мой друг улетел без меня. Я купила билет на следующий рейс. Мы даже не успели попрощаться!

Майко все-таки переключила канал. Что-то в словах девушки неясно резануло ее, какое-то слово. Майко не могла пока ухватить ускользающую нить. Он набрала номер. Бодрый голос Марата наполнил душу теплом.

– Доброе утро. Прости, что беспокою.

– Это не беспокойство. Это радостное волнение.

– С тобой все хорошо?

– Конечно. Ты же позвонила. Ты опять смотрела телевизор? – все, что в устах любого другого мужчины звучало бы заезженно, произнесенное этим удивительным бархатным голосом заставляло Майко таять. Любила все-таки она этот восточный колорит.

– Уже нет, – улыбнулась Майко. – Я позвонила пожелать доброго дня.

– Жду тебя на тренировке, мой дорогой партнер.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть от неожиданности.

– Нет. Только не это, – простонала Майко.

Но это было оно. Гела плюхнулась рядом на диван.

– Только не говори, что ты должна была лететь на этом самолете, но в последний момент сдала билет.

– Налей мне кофе, – убито сказала Гела.

Стараясь вызывать в себе человеколюбивые чувства, Майко выполнила ее просьбу.

– Обои, – вид у Гелы был действительно испуганный.

– Ну, – Майко села напротив.

– Другие.

– Гела, не зли меня!

– У меня в квартире другие обои. Я встаю утром. Не сразу заметила.

«У тебя заметишь», – хмыкнула про себя Майко, зная, что каждый сантиметр площади в Гелиной квартире был чем-то занят. Она пыталась вспомнить обои в квартире у Гелы, но не смогла.

– А потом вдруг чувствую, что что-то не то. И понимаю.

– Гела, ты в летнем лагере, наверно, лучше всех страшилки рассказывала! Ну, что? Цвет? Фактура?

– Вообще другие. Белые с какими-то крапинками. Я бы такие ни за что не купила, – взвизгнула Гела и закурила.

– Гела, – Майко сдерживалась из последних сил. – У меня дела. Иди домой.

– Я боюсь. Пойдем со мной.

Майко внимательно взглянула на Гелу. Если она притворялась, то очень искусно.

Квартира Гелы действительно представляла собой полную противоположность японской скромности жилища Майко. Она была до отказа заставлена мебелью, нужной и не нужной.

– Любуйся, – Гела кивнула на стену.

По правде сказать, Майко совсем не помнила, какими обои были раньше. Но то, что она увидела, заставило ее похолодеть от смутного предчувствия. Обои были почти белые с бледными странными рисунками: не то точки, не то черточки. Она подошла ближе и тронула их рукой. Они были чуть шероховатые, похожие на те, что Майко совсем недавно видела во сне. Она без сил опустилась в кресло.

– Что скажешь? – голос Гелы подозрительно дрожал.

– Зачем ты это делаешь? – тихо спросила Майко.

– Что именно? Ты что думаешь, – дошло до Гелы, – что я сама это сделала?

Изумление Гелы было натуральным. И несмотря на то, что у Гелы было своеобразное представление о хорошем и плохом, Майко все-таки верила, что на подобные сумасшедшие поступки Гела не способна. Или способна?

Гела тем временем, плеснув себе коньяку, умело выпила его и протянула рюмку Майко. Та не сопротивлялась. Тепло моментально разлилось по телу. И произошедшее не казалось уже таким пугающе странным.

– Ты знаешь, я пойду, пожалуй.

Майко встала:

– Я не знаю, что сказать.

– Майка, – Гела вцепилась ей в рукав. – Меня хотят свести с ума. Ты это понимаешь?

– Кто? Враги? Интервенты? – вяло поинтересовалась Майко.

– Не знаю! Но кто-то же должен был это все подстроить.

– У кого есть ключ от твоей квартиры?

– Ни у кого.

– Хорошо. Спрошу иначе. Этот новый …как его? Миша?

– Паша.

– Паша ночевал у тебя?

– Ну, да. Что же нам в машине встречаться?

– Я сейчас не о моральной стороне вопроса. Вот и подумай, зачем ему твой ключ и зачем ему сводить тебя с ума.

Издательство по-прежнему не просто не отвечало, а подозрительно молчало. И Майко решила поехать туда сама. Погруженная в мысли о происходящих странностях, Майко пересаживалась с поезда на поезд. Ее станция временно была закрыта, и Майко вынуждена была добираться окольными путями.

Она думала о словах Марата и не видела разумного объяснения. Вдруг Майко остановилась как вкопанная. На нее тут же налетели сзади, раздались возмущенные возгласы, но Майко не реагировала. Здания, дорогу к которому, ей казалось, она довольно хорошо знала, не оказалось. Ну, то есть дома были, вполне узнаваемые. Но здание, в котором размещалось издательство, исчезло. Не было и таблички. Не хватало еще заблудиться! Или у меня начались провалы в памяти? Майко вернулась и прошла по другому переулку. На всякий случай она еще раз позвонила.

– Неправильно набран номер, – любезно равнодушно сообщил женский голос.

Первой мыслью было позвонить Марату. Но Майко передумала: «Что я ему скажу? Привет, Марат. Ты знаешь, пропало здание издательства вместе с издателем кстати». Тут никакие дружеские отношения не помогут. Майко никогда не курила, но сейчас ей отчаянно захотелось это сделать. Сама не зная зачем, она открыла сумку и вдруг увидела белый прямоугольник бумаги. «Геннадий Михайлович Ольшанский». Вот, пожалуй, с кем она могла поговорить.

Квартира у Геннадия Михайловича оказалось довольно уютной. Без модного металла и синтетики. Добротная мебель явно из настоящего дерева, солидный письменный стол, за которым хозяин, видимо, проводил много времени. И над столом миниатюра с японскими иероглифами: «Усо мо хобэн». «Ложь во спасение», – перевела Майко.

Геннадий Михайлович протянул ей чашку с горячим чаем, очень душистым, умело заваренным.

– Вы уверены, что не заблудились? – мягко спросил он.

– Теперь уже не знаю. У меня иногда возникает странное ощущение ирреальности происходящего.

– Может, это какие-то знаки?

На Геннадии Михайловиче была темно-синяя бархатная куртка и кипельно белая рубашка. И он совсем не выглядел напуганным или удивленным.

– Не помните вы девяностые. Вот мистическое время было. Исчезали целые организации, вагоны, партийный кассы, люди. И никто ничему не удивлялся, – иронично добавил Геннадий Михайлович.

– Вы интересуетесь Японией? – Майко кивнула на миниатюру на стене и поставила чашку с чаем на стол.

– Бывал там. И не раз. Удивительная страна. Удивительные люди. Почти инопланетяне. Знаете, что больше всего изумляет?

– Их трудолюбие? Верность традициям?

– Их отношение к природе.

– Уважительное?

– Благодарное. Это несмотря на тайфуны, землетрясения и прочие катаклизмы. Благодарность за то, что в большинстве своем она ласкова.

– Да, – подхватила Майко. – А меня удивляет их способность созерцать. Не смотреть. Созерцать. Как удается сочетать новейшие технологии и внутреннюю неторопливость? И чуткость к красоте.

Майко, как всегда, когда говорила об интересующем ее предмете, увлеклась.

– Да. Особое отношение к красоте. Помните, эти странные русскому сознанию понятия: ханами – любование цветами, цукими – любование луной, юкими – любование снегом. При внешней суровости так много нежности, – видимо, Геннадий Михайлович тоже сел на любимого конька.

– А у нас при внешнем радушии так много жестокости.

– Но увы! Человек не волен выбирать страну, где родиться. Но он может, правда, может делать ее лучше.

– Согласна. Только не знаю, как, – Майко пожала плечами.

– Так, как поступаете вы. Честно делать свое дело. Жить по совести и в своем слое мира делать себя и других счастливыми.

– Так трудно быть счастливой, тем более делать счастливым кого-то, – грустно улыбнулась Майко. – Все время что-то мешает или чего-то не хватает.

Геннадий Михайлович достал с книжной полки явно старую книгу. Всю в закладках. Вернулся в кресло и раскрыл ее.

– Удивительно, но здесь ближе всего японцам по мироощущению оказался, пожалуй, самый русский писатель. Лев Николаевич Толстой. Хотите самый лучший рецепт счастья?

– Хочу, – улыбнулась Майко.

– «Радуйся на небо, – неторопливо начал читать Геннадий Михайлович, – на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь – ищи эту ошибку и исправляй».

– Все просто.

– Как и все гениальное.

– И как трудно это сделать.