Я находилась в этом самом черном пространстве похожем на космос, я висела в нем. Возможно, я летела, но куда – влево-вправо, вверх-вниз – не могла определить. В этом подобии космоса можно было дышать и совершенно не чувствовалось изменение температуры. Единственное, что ощущалось – сухое, теплое дуновение вокруг тела, словно я окутана нежной шалью, готовой взлететь с моего тела куда-то вверх. «Дыра поглотила меня»,– промелькнула мысль, и тут же вдоль тела заплясали розовые искры, обнаружив чье-то присутствие. Мною снова завладел страх, и я закрыла глаза, готовясь умереть, но чтобы не знать от чего. Дуновение прекратилось, все замерло, и с минуту, другую ничего не менялось. Но теперь ясно ощущалось присутствие чего-то. Открыть глаза я не посмела, в ушах зашумело от тяжелого ожидания, но все оставалось по-прежнему – я не умирала.

И вдруг до меня дошло, что меня изучают, как и тогда, около дыры, рассматривают пристально и неторопливо. Чужое настойчивое желание вторгалось в сознание, требуя, чтобы я открыла глаза, и посмотрела на того, кто меня разглядывал. Я физически ощущала на себе тяжелый взгляд.

– «Открой глаза»,– услышала я приказ, но не в ушах, а где-то в мозгу.

– «Нет»,– шепнула я, трясясь от неизвестности.

Снова прозвучал приказ, и опять мое «нет», сквозь стук сердца и зубов. Мое тело мне не принадлежало, я не могла пошевелиться, нижняя половина тела онемела. Но сейчас не это пугало меня. Все мое нутро подсказывало, что тело не главное, важно не встретиться глазами с говорившим.

– Ты должна посмотреть на меня,– голос давил внутри и был бесстрастным, без гнева, печали, зла.

«Нет»,– мысленно упорствовала я.

– Ты должна меня увидеть,– внушал он.

У меня не хватило духа ответить, и я молчала.

– Ты должна меня увидеть,– настойчивый голос заполнял уже все мое тело. – Я ТВОЙ МУЖ.

– Нет,– с нотками истерики и отчаянием возразила я, и во рту сразу пересохло, покалывая язык.

Я задышала ртом, но появилось ощущение сухого песка во рту. Горячий песчаный воздух мягко окутал меня. «Я не открою глаза, лучше я умру»,– пронеслась мысль, и в тот же миг мне нестерпимо захотелось их открыть. Ведь очень утомительно держать их закрытыми так долго. Мне пришлось бороться с собой, сжимая веки так плотно, что в глазах плясали синие пятна.

– Почему ты не хочешь взглянуть на меня? – послышался голос в мозгу, и горячий воздух заволновался вокруг тела.

«Мне очень страшно»,– мысленно ответила я.

– Чего ты боишься?

      «Всего, … тебя».

Горячий воздух поднялся по телу, и опустился, как вздох. В моем животе образовалась жгучая пустота, как в ожидании наказания.

«Ладно,– тяжело прозвучал голос в мозгу. – Мы все равно увидимся».

Я почувствовала, как все закружилось в голове, это был полет. Тело раскрепостилось, тепло улетучилось, и я ощутила под ногами опору. Облегчение сменилось надеждой. Дерзнув расшифровать эти изменения, я замерла и прислушалась.

Что-то мягкое прикоснулось к ногам. «Это кот»,– мелькнуло в голове. Звук работающего холодильника вернул меня в реальность. Я дома. Подождав еще немного, я приоткрыла один глаз. Да, я на кухне, свет снова горит, рыжий кот трется об ноги, наступая мне на тапочки, и впуская туда когти от избытка чувств. Я полностью открыла глаза – дыра исчезла, все было как обычно. Я подошла к зеркалу – все ли со мной в порядке? Большое зеркало отразило меня во весь рост, без всяких изъянов. Моя розовая ночная рубашка, … блистала розовым блестящим песком. Вернувшись на автопилоте в спальню, я обмякла, и силы покинули меня.

Очнулась я в руках Рауля и увидела прямо перед собой его озабоченные глаза. Мое сердце трепетало, как у маленькой птички, и изможденный мозг был заполнен ужасом воспоминаний, прятавшихся в нем. Не проронив ни слова, он поднес к моим губам стакан с водой, и я машинально отпила половину. Я не могла говорить, глядя в его нерадостные глаза. Воспоминания черной дыры болезненно обжигало мои внутренности. Как могла я забыть это чудовищное похищение? Внутренний протест против варварского действа вызывал неудержимую дрожь в моих мышцах, внедрялся в каждую косточку моего тела, порождая чувство полной беспомощности. Нервный озноб продолжал сотрясать мое бесчувственное и вялое тело. Я не могла унять его. Сколько потрясений оно может вынести? Все желания и побуждения покинули меня. Рауль приподнял меня с дивана, прижал к себе.

Сохраняя молчание, он носил меня по комнате, прижав мое неживое тело к своей груди. Я слышала сквозь тонкую ткань одежды громкий стук его сердца, но не слышала своего, мне казалось, что я чувствую, как его кровь разливается по венам, но моя – неподвижна, застыла. Мой лоб покрылся испариной, мне не хотелось двигаться и мои ноги бессильно болтались при резком движении Рауля. Времени я не ощущала. Сколько длились мои воспоминания, сколько Рауль носил меня на руках, пытаясь убаюкать как ребенка? Он снова присел на диван. Уложив на свое плечо мою голову, и придерживая одной рукой, он вновь протянул мне стакан с оставшейся водой. Я допила его и закрыла глаза. Мне не хотелось, чтоб Рауль отпускал меня, мне нравилось слушать равномерное биение его сердца, как тиканье часов, уносящих мою боль.

ЧУВСТВО

С этого дня пролетело почти два месяца. Страх перестал терзать меня, я успокоилась и след, по которому мог найти меня Горг, исчез. Я вольна была уйти домой в любую секунду, не опасаясь, что он отыщет меня. Рауль обещал, что все время будет наблюдать за мной из своего мира, чтобы чувствовать себя спокойным.

Он ищет Горга и Егора, но пока впустую. Это осложнялось тем, что находясь в его мире время на Земле замерло, и продолжается все один и тот же день, вернее ночь, застывший момент, когда не определишь намерение искомого объекта. Мне следовало уйти, чтобы обнаружился мой преследователь.

Но Рауль не торопил меня, и я не спешила. Мне было здесь слишком хорошо и комфортно, я была счастлива. Рауль казался таким же.

Я поселилась в чудесном сверкающем дворце в области Горея, и он стал для меня домом. Рауль подарил мне его. Я стала полноправной «госпожой» на эти два месяца.

Рауль обучил меня местному языку. Но это несерьезно! Суть «обучения» свелась к приему внутрь какой-то маслянистой жидкости, и к проводкам, подключенным к моей голове от диагностического комплекса в его замке. Вся процедура заняла полчаса, и затем я не могла отличить свой язык от чужого, настолько все было понятно. Будто я с рождения могла понимать и говорить на нем. Рауль твердо заверил, что теперь мне доступны и другие Земные языки. Если это действительно так, то по английскому языку мне обеспечена «пятерка» в колледже. Проверяя меня, Рауль попросил перевести фразу: «Mieux vaut tard que jamais», и я не задумываясь, что это за язык, выпалила: «Лучше поздно, чем никогда». Рауль улыбнулся: «Это – французский».

Я заметила, что он неравнодушен к этому языку, и бывает, когда чем-то увлечен, говорит на нем. Рауль рассказал, что Франция – первая страна, в которой он побывал, и первый язык, который он там услышал; и имя «Рауль» он получил там, от одной французской бедной девушки. Она ошибочно переименовала его. А он не стал исправлять. И было это очень давно по человеческим меркам, в 1747 году.

Все жители этой части острова, то есть криты, были в восторге, что теперь у них есть «госпожа». Рауль никогда здесь не жил долго, только лишь по необходимости, навещая своих подданных. Его визиты выглядели деловыми посещениями. «Когда он покидает наши места, люди чувствуют себя осиротевшими»,– поделилась со мной Милита. Они нуждались в присутствии Рауля, это делало их счастливыми и внушало им уверенность в будущем. Они относились к нему, чуть ли не как к божеству, что для них было оправдано. Ведь, как ни крути, он их создатель. Фуны более рьяно выражали свое отношение, криты были сдержаннее, но как я поняла позднее, сдержанность не влияла на их внутренние чувства любви и покорности. Это было для меня удивительным – сочетание их душевных свойств. С ними легко было беседовать, все равно, что с друзьями, но они не пересекали границ в общении со мной – тонко развитое чувство такта и предупредительности не допускало фамильярности. И критам и фунам была свойственна прямота, они не ходили вокруг да около, если замечали проблему. Говорили о ней сразу, но в мягкой вежливой манере.

Слово «госпожа» перестало раздражать меня, в их устах оно звучало не так трепетно, как у Лелии, а как мое второе имя. Если бы на Земле меня называли «девушка Мария», то это звучало бы приблизительно также и здесь, «госпожа Мария». Почему-то критам приглянулось произношение моего имени как «Мария», а не «Маша», подозреваю, что это из-за предпочтений Рауля. Я спросила его об этом, и он признал, что когда очнулся в образе человека, и впервые посетил нашу Землю, ему попалась девушка с этим именем, и он помогал ей. Девушку звали Мари, она была француженка, и Рауль какое-то время заботился о ней. Это была его единственная привязанность за все эти годы.

Рауль почти не бывал на нашей Земле, его время и наше текли своим чередом, не пересекаясь и не вмешиваясь в дела каждого мира. Рауль объяснил, что попав надолго в мой мир, он начнет меняться, стариться; находясь в своем, он останется постоянным в своем возрасте.

– А как же я? – эта новость шокировала меня, я представила, что в его мире начну стариться так же, как и он в моем.

Рауль только улыбнулся моим страхам, и снисходительно пояснил, что это касается только его. А я, вообще, чуждое существо для его мира, поэтому его время не будет оказывать на меня никакого воздействия, я не постарею здесь ни на один день. Но зато для меня есть преимущества в его мире: этот потрясающий и уникальный климат, целебное озеро будут только укреплять мое здоровье и силы. Все, что на моей Земле пагубно воздействовало на мой организм, экология, ненатуральная пища, стрессы и тому подобное, здесь отсутствовало и не препятствовало моему оздоровлению и развитию.

Рауль для наглядности привел мне пример с пятилетним ребенком, у которого имеется некое не смертельное заболевание. Если бы была возможность поместить его в этот мир, то он остался бы таким же пятилетним ребенком, но избавился бы от своей болезни, даже без вмешательства Рауля.

Если он отстает в физическом развитии, то окрепнет здесь; например, подрастет до нужной возрастной отметки, но не более того. И по возвращении домой, никто не заметит в нем особой разницы, даже если он тут проведет десять лет, (разве что поумнеет не по годам). На развитие интеллекта время не накладывает свой отпечаток, он продолжает развиваться.

Этот факт страшно меня обрадовал. Мое здоровье не заботило меня, поскольку я никогда не болела. Я всегда считала, что имею очень крепкий иммунитет. Но вот немного поумнеть мне бы не помешало. Я казалась себе недостаточно разумной и рассудительной, меня не привлекали интеллектуальные разговоры, и, несмотря на любовь к чтению, я старалась пропускать места, где велись «заумные беседы». Мне было скучно слушать разглагольствования политиков, ученых, философов на тему, почему в мире все так, а не иначе. По мне, так все было просто – все беды происходят от самих людей и их жадности. С грустной иронией я понимала, что похожа в своих суждениях на Шарикова из произведения Булгакова «Собачье сердце». Этот герой предлагал для достижения общего блага «взять все, да и поделить».

Я осознавала свою ограниченность, я была слишком практична. Даже в выборе профессии – я всегда хотела быть врачом – предпочла более простой вид этой деятельности: делать уколы, перевязки, выписывать рецепты, под диктовку врача, не загружая свою голову размышлениями. Но, признав свою ограниченность, мне захотелось большего – не записывать рецепты, а выписывать их, не делать уколы, а поставить диагноз. Мое ограничение мучило меня, и я надеялась, что месяцы, проведенные здесь, немного умудрят меня, разовьют мои умственные способности.

Смешно, конечно, но рядом с Раулем я частенько чувствовала себя тупицей, и мне ужасно хотелось быть хоть чуточку достойной его. Когда он бросался научными терминами, разъясняя световую природу своего истинного тела, я делала вид, что понимаю все, о чем он говорит. Радостно кивая головой, я поддакивала ему, отпуская запомнившиеся мне словечки. «Да-да, квантовое излучение, энергия света, бозоны Хиггса». Но хоть убей, не знаю, попадала ли я в точку?

Рауль ласково улыбался, изучая мое лицо и слушая мой детский лепет с научными терминами. Он никогда не поправлял меня и легко допускаю, что давал мне возможность составлять свои неправильные выводы и самой исправлять их. Ясное дело, я без конца себе напоминала, что он не человек, и быть похожей или равной ему, невозможно. Но, когда находилась рядом с ним, то всегда об этом забывала. Он настолько вел себя по-человечески! Даже лучше! Он просто излучал огромное количество любви, заботы и радости, делая всех вокруг себя счастливыми. Ни одному человеку такое не под силу. Находиться в его обществе стало моей потребностью, я не хотела с ним разлучаться, и мне было больно даже думать об этом.

Я, конечно, скучала по родителям, но уходить из этого мира, мне не хотелось. Рауль, угадывая мою тоску по маме с папой, отвел меня как-то домой на несколько минут, чтобы я могла убедиться, как они мирно спят, в ночь моего «похищения».

Мне удалось также попутешествовать по острову невероятным способом Рауля. Он советовал каждый раз закрывать глаза, когда подхватывал меня и перемещал по острову. Но я не всегда слушалась его предупреждений, за что и расплачивалась тошнотой и головной болью.

Зато я видела, как вокруг нас кружился восхитительный вихрь из ярких желтых искр и звездной пыли, которые исходили от тела Рауля, и в этой круговерти мы мгновенно перемещались в нужную точку. От неземной скорости с завихрениями и были проблемы с моим вестибулярным аппаратом.

Я полюбопытствовала у Рауля, почему он, в первые мои посещения, не перемещал меня таким способом, зачем мне надо было скакать на коне? Его ответ был характерным – он не хотел пугать меня, хотел выглядеть более человечным.

Как бы то ни было, я побывала в горах у Джека и Родиона, чем просто осчастливила их. Джек пытался ухаживать за мной, несмотря на то, что я была с Раулем, а он с женой. Лизи снисходительно наблюдала за ним, не отпуская своих ироничных замечаний. Он без конца делал мне комплименты, приглашал на прогулки, приносил подарки из драгоценных камней. (Оказывается, эти камни лежали здесь повсюду, как у нас обычный полевой шпат. Это была сказочная страна Эльдорадо). Живя на моей Земле, Джек был бы умелым обольстителем, натуральным Дон Жуаном. Его карие глаза выразительно и призывно сверкали. Он был очень привлекательным, умно и тактично вел беседу и легко мог вызвать на откровенный разговор, проявляя исключительное внимание и понимание. С ним приятно было общаться, и Рауль оказался прав, когда намекнул однажды, что мне Джек понравится.

      Родион тоже из кожи лез вон, чтобы я обратила на него внимание. Но природа обделила его даром слова. Он бросал на меня сожалеющие взгляды своими большущими голубыми глазами и был предупредительным во всем, что касалось гостеприимства. С его разговорчивой и открытой женой Ютой мы легко нашли общий язык. При любой возможности мы оживленно болтали и гуляли по аллеям парка. Ее художественная натура очаровывала. Она любила рисовать, вышивать, делая необыкновенные редкостные картины. Незаурядность ее творчества и взгляда на жизнь пленяла меня, девушка мне нравилась.

Родион же частенько следовал за нами в отдалении, слушая наши беседы. В тот день я узнала, что его шпага не просто украшение. Перед нами внезапно выскочил горный лев. Рауля тогда не оказалось рядом, он отлучался в свой замок, и единственным защитником стал Родион. Он с быстротой той же пумы очутился впереди нас, и ловко пронзил зверя прямо в сердце в тот момент, когда тот прыгнул в нашу сторону.

Родион спас нам с Ютой жизнь, и я отблагодарила его поцелуем, как в романах. Он вспыхнул от удовольствия и, упав на колено, поцеловал мне руку. Просто классика! Но удивительное дело, жены Родиона и Джека совсем не ревновали ко мне своих мужей, считая меня не простым человеком, а приравнивали к Раулю, со статусом небожителя. Мне было смешно. Они видели во мне другое существо, с белой кожей и красной кровью, (у самих критов кровь была прозрачно-белая, а кожа очень смуглая).

Когда с опозданием к нам примчался бледный со сверкающими глазами Рауль, то первое, что он сделал, это бросился ко мне, крепко прижав к своей груди. Откинув затем мою голову, он внимательно изучил мои глаза, ища признаки паники или страха, и не найдя их, крепко поцеловал меня в губы, отчего мои ноги сразу подкосились, и я обмякла. Не ожидая такого поворота, я даже не поняла, что Рауль поцеловал меня. А он сделал это опять, и еще раз, пока в моих глазах не потемнело от неожиданного волнения. В следующую минуту, он обнял Родиона и Юту, громко попросив у нас троих прощение за нападение пумы. Он подошел к пронзенному зверю и, взяв его за шиворот как котенка, приподнял над землей. На животе ясно виднелись набухшие соски, это оказалась кормящая мать.

– Здесь где-то котята,– с волнением сказал Рауль и прыгнул на горную тропинку, стремительно уносясь в редкий лес.

Я стояла, ошеломленная быстротой происходящих событий, и поцелуй Рауля, казалось, явственно горел на моих губах. Разумеется, этот поцелуй означал радость, что я жива и невредима, но он укрепил мои новые зарождавшиеся к нему чувства. Я была взволнована.

Через пять минут Рауль вернулся к нам, держа трех котят горного льва на руках.

– Родион, вот тебе новая забота – пристрой где-то у себя это семейство, пока не окрепнут и не станут самостоятельными, потом я найду им новое жилище. И еще раз, спасибо тебе, что защитил Марию и Юту.

Немногословный Родион только кивнул головой, но его глаза светились от счастья. Он взял шипящих котят и понес в сторону своего дома. Мы, не торопясь пошли следом.

Это случилось в полдень, а вечером того же дня, будучи еще в гостях у Родиона, мы отправились с Раулем к горной реке Тинок, рядом с границей фунов. Изумительно чистая и прозрачная вода, стремительно прокладывала себе путь среди камней. Меня удивляло отсутствие людей в этой области, и я спросила, сколько живет здесь человек.

– У Родиона – 120, у Джека – 200, у Горея – 340 человек по всей области.

– И это все? В этой части острова никого больше нет? – я знала, что остров Рауля очень большой.

Моя реакция задела Рауля, я подзабыла, что это его больная тема.

– Да,– с горечью проговорил он,– они вымирают. Я делаю для них, что могу: лечу, спасаю, даже омолаживаю. Ты знаешь, что Джеку 110 лет? Он почти втрое удлинил свою жизнь, как и Рикро, и Лелия. Я не в силах с ними расстаться, я люблю их. А Лизи старше Джека, и она бесплодна, потому что жила в дикие времена, когда не соблюдался закон. Она подверглась насилию, и я спас ее,– снижая голос до шепота, объяснял он.

– Но Джек говорил, что у них есть сын,– словно защищаясь, напомнила я.

– Это его сын, а не Лизи, как бы от другого брака, если можно так выразиться. Лизи очень любит Вернека, так его зовут, и он очень порядочный юноша. Жаль, ты его не видела. Но, к сожалению, родовая линия может на нем закончиться. Очень многие жители бесплодны, и скоро все умрут. Несмотря на это знание, Джек старается жить полной жизнью, его деятельность, как и раньше бурна и плодотворна. Он любит учиться и постигать новое. Недавно он научился играть на пианино. Попроси его как-нибудь сыграть, он с радостью это сделает, и ему будет приятно,– его глаза болезненно мерцали.

Я не забуду это сделать, мне было жаль этих беззащитных людей. А еще я сопереживала Раулю, и потому сменила тему грустного разговора.

– Рауль, почему Джек может говорить на моем языке, а другие нет?

– Это было побочным действием омолаживания, которому я подверг его. Там присутствовал тот же элемент, что и в твоем обучении языку.