Его растерянность и неловкость были до того трогательны и необычны, что Алиса едва не прыснула от смеха, но понимая, что должна была разыграть стыд и смущение, округлила глаза и натянула покрывало по самую шею:

– Ой! Это вы!

– Простите, простите меня. – Смущаясь и не глядя в ее сторону, Осип поставил стакан на тумбочку:

–Пейте чай, согревайтесь. Как только высохнет одежда – поедем.

– Утром?

– Скорее всего, утром. Я здесь рядом, за стенкой, в соседней комнате. Отдыхайте, Елизавета Ивановна. – Он улыбнулся и вышел.

Алиса зажгла свечку – на улице почти стемнело. Она улеглась в кровать и пила обжигающий чай, со вкусом смородинового листа. Сколько всего она прочитала об этом человеке за время стажировки – статьи в старых газетах, все, что можно было найти в сети, даже отрывки из повести какого-то писателя, жившего в прошлом веке. Одни делали его невероятным героем, другие, как этот писатель выставляли его дурачком – простофилей, пьяницей, жертвой обстоятельств и марионеткой в руках царского генерала Тотлебена, а его супругу, роль коей ей предстоит сыграть, эдакой толстой простоволосой Манькой. Ясно было одно – никто ничего толком не знал о его прошлом. Энциклопедические данные были верны лишь с момента, когда он становится Комисаровым – Костромским, получает дворянство и вотчину. Никакой он не дурачок – это видно сразу. Добряк и скромняга, но не дурачок. На стене тикали старинные часы. За окошком шел холодный дождь вперемежку со снегом, догорала восковая свечка и тихо трещали поленья в камине. Алиса засыпала под барабанную дробь ледяных крупинок по оконному стеклу. Какая чудесная ночь – ее первая ночь в прошлом.

***

Хмурое утро было ветреным, промозглым, и хорошего настроения не прибавляло. Алиса ехала в карете совсем расстроенная. Немудрено, ведь в номере не было ни ванны, ни горячей воды, ни даже зубного порошка, не говоря уже о массажных зубных щетках и отбеливающих гелях. Не было ее любимой расчески – массажки. В тумбочке валялся полубеззубый роговой гребень, который забыл, наверное, кто-то из постояльцев. Она побрезговала расчесываться таким – пришлось разбирать руками пресловутую русую косу и переплетать все без расчески. Получилось не очень. Платье пересохло у огня и стояло колом. Ощущение было не из приятных. Как они соблюдали гигиену в этом их девятнадцатом веке! Нет, она, конечно, читала о крестьянской жизни много, в частности, что бани в деревнях были не у каждого. А если и были, то топились «по-черному». Купались в основном летом в прудах или речках, да и то в белье. Боялись при посторонних обнажать своё тело. А в повседневной жизни люди и вовсе ограничивались мытьём головы по субботам, когда меняли бельё. Только ее такая перспектива вовсе не привлекала. Все Алисе казалось каким-то безнадежным. Куда ее везут более-менее понятно, но что она будет делать без вещей и денег? Кого она будет учить? Чему? Надо было как-то выпытать у Осипа, чего именно она учительница, но как? Парень не обращал на нее никакого внимания, ехал, откинувшись на спинку сидения.

Карета была небогатой, сразу видно, хозяева – провинциалы. Ощущения от езды были непередаваемые, – она сама себе пообещала, что по возвращении никогда больше не будет ругать наши дороги, которые казались зеркалом по сравнению с хлябью, по которой они тряслись. Колеса чувствовали каждый камушек, ни тебе амортизаторов, ни усиленных пружин на рессорах. Уже через два часа Алису укачало так, что она была на грани обморока. Осип заметил, что ее вот-вот вырвет:

– Эк вас растрясло-то, барышня! Давайте остановимся, передохнем. Видать, вы непривычная ездить далеко. Выйдите, подышите – ехать то нам еще не один день! – Он подал ей руку. Алиса чуть не упала, при выходе из кареты, так кружилась голова. Осип подхватил ее и поставил на землю. Тракт был почти пуст, только вдалеке виднелась деревенька, и какие-то мужики везли что-то на двух подводах. Она немного отдышалась. Тошнота прошла, головокружение прекратилось:

– Спасибо вам, Осип.

– Да что вы, Елизавета Ивановна, за что?– Он смотрел на нее с тревогой,– вам получше? Вон вы бледная совсем! Вернее сказать,…

– Зеленая?

– Что вы, я не это имел в виду…

– Да я не сержусь, коли правда. Осип, а можно я спрошу вас?

– Конечно, спрашивайте.

– Вам неизвестно, почему барыня именно меня выбрала?

– Так ведь вы лучше всех в вашей этой школе, или как она там называется, картины пишете. А барыня наша больно разным наукам сынишку обучить хочет. Уж и француза – гувернера пригласила, почитай больше года Василю языки с арифметикой преподает. Музицировать она его сама учит, да еще дьяк наш приходит два раза в неделю – катехизис читает. Он барыне про вас и рассказал – дескать, был в Петербурге в семинарии – сына проведывал, и в соседней регентской школе ему работы ваши показали, мол, иконы в мастерской краше вас никто не пишет. Кроме того, языки разумеете. Аглицкий и немецкий. Вот барыня и велела ему испросить у тамошнего начальства дозволения, чтоб, если вы не против, после окончания школы прислать вас для обучения Василя.

– Значит, аглицкий и живопись…. – Алиса про себя ругалась последним и словами. Почему ее никто не предупредил! Какой аглицкий, и какой из нее живописец! Она и рисовать то могла только с помощью специальных компьютерных программ. Плюс, врожденное отсутствие творческой жилки. Что же делать?

– Что вы говорите? – Осип прервал ее мрачные мысли,

– Нет, ничего… ничего, о чем бы стоило продолжать. А что, Осип, барыня ваша, какова?

– Барыня как барыня. Не наше дело господ обсуждать. Вам лучше? Тогда едем?

Карета продолжала свой тряский путь по тракту. Алиса не знала, как прервать неловкое молчание, образовавшееся после ее бестактного вопроса о барыне. Осип вдруг сам, словно оттаяв и широко улыбнувшись, заговорил:

– Вот Василь – весь в барина. Смышленый мальчишка, такой, и добрый как он.

– А барин тоже в имении?

– Да где там, вот уж который месяц в Петербурге. А разве вы не виделись? Ведь это он с вами беседовал, и его человек вас с вещами из регентской школы должен был забрать и к вокзалу извозчиком доставить, а я – встретить…

– Да, да … – Алиса постаралась перевести разговор на другую тему. – А имение большое?

– Да нет, не очень. – Он вдруг неожиданно посерьезнел, – а барыня у нас хоть и молодая, да не любит, когда ей перечат. Вы уж постарайтесь с ней не спорить. Платить она будет исправно. А вот на расправу уж больно скора. Не характер – порох.

– Сколько ж ей лет?

– Двадцать шесть.

– А мальчику?

– Василю семь вот недавно было.

Спрашивать о возрасте барина она постеснялась, ведь она по легенде должна была видеться с ним лично.

– Осип, а давно вы приказчик?

– Больше трех лет. А до тех пор с семнадцати лет в помощниках управляющего ходил. Я ведь с детства грамоте обучен. Барин мне очень доверяет.

– И чем же вы занимаетесь?

– Чем и все – веду дела в имении. Определяю людей на работы, подсчитываю прибыль, закупаю скот, помогаю барину во всем, когда и документы веду. Особенно если хозяин в отъезде, как теперь. Наши, кто в поле не занят, мастерят заготовки для шляпного дела. Я что для работы нужно привожу, готовое в мастерскую отвожу.

Алиса задумалась. Из истории было известно, Осип Комиссаров был неграмотным. По сведениям о нем, весьма влиятельный вельможа генерал Тотлебен, после производства Осипа в дворянский титул немало сил положил на его обучение. Почему же теперь он приказчик? Насколько велика аура временного пробоя? Каковы на самом деле последствия?

Она вспомнила картинки, которые ей показывал Лобанов. Сканированные модели искажений, зафиксированных «Хроносом» напоминали изображения каких-то неведомых цветов. Внутри всегда точка прерывания – круглый черный шарик, на котором карандашом подписана дата и точное время, а вокруг разноцветная аура. Иногда она была небольшой и ровно-волнообразной, как круги на воде. А, иногда, словно раковая опухоль – метастазы во все стороны. Точно паук с лапами разной длины. И над концом каждой лапки тоже дата карандашом. Одна такая дата запомнилась ей особо – она отличалась пятьюдесятью годами от даты самого пробоя. Цвета, по словам инструкторов, тоже имели каждый свое значение – чем темнее, тем значительнее последствия и тем больше людских судеб задето. К сожалению, Лобанов не показал ей картину ее задания. Очевидно было, что искажены события как минимум двадцатилетней давности. Ах, коллайдер, коллайдер. Радовало одно – исправленный временной пробой «затягивался» мгновенно. Ей не объяснили, как именно, но Лобанов клятвенно заверил – стоит только ликвидировать точку прерывания – в точности восстановить центральное искаженное событие, как аура исчезает и все остальное восстанавливается в соответствии с истинной хронологией.

– Вы задумались? – Осип заинтересованно наблюдал за ней. – Подъезжаем к станции. Надо сменить коней и запастись провизией.

– Я хотела попросить вашего совета, – Алиса обратилась с самым невинным тоном, на который была способна, – как вы думаете, что мне сказать по поводу моих вещей барыне? Сказать, что меня ограбили? Ума не приложу, что делать без документов, денег, вещей, – ведь у меня только то, что на мне надето.

– Какой же я растяпа. Теперь я понимаю, почему вы так печалитесь. Позвольте мне хоть немного помочь вам. – Он проявлял неожиданную горячность. Алиса не помнила, как поступали приличные девушки в то время, и что означало согласие принять подобную помощь. Но она рассудила, что, если ей уж все равно придется сходить за него замуж – пусть поможет материально, раз ему так хочется. Для порядка, она, конечно, слегка покочевряжилась, приняв самый благочинный вид:

– Право даже не знаю. Удобно ли это? Прилично ли девушке получать помощь от малознакомого мужчины. Ах, если бы не такая безвыходная ситуация?

– Полно вам, Елизавета Ивановна! Во-первых, мы с вами уже знакомы, а во-вторых, вы ведь смогли убедиться, что я не злодей какой-нибудь. И потом – это моя обязанность, следить, чтобы у барской прислуги было все необходимое.

– Ну, в таком случае…

– На станции есть галантерейная лавка. Закажите все, что вам надо. А новое платье купим, когда будем город проезжать. Ну а про документы и вещи ваши скажем как есть – я ведь всему свидетель.

Версты казались бесконечно длинными. Алиса смотрела в окно кареты на проплывавшие мимо деревушки, с одиноко высящимися над ними крестами церквей. Какая ужасающая бедность! Она всегда думала, что народ на Руси в прежние времена жил достойно. Представлялись бревенчатые избы, добротные и если не богатые, то, по крайней мере, хоть сколько-нибудь ухоженные. Однако, на самом деле, бревенчатые избы были редкостью. В большинстве своем, простые люди жили в утлых хибарах. Технологию их устройства ей по дороге объяснил Осип. Такая постройка основывалась на нескольких дубовых сохах, закапываемых в землю. В сохи врубались жерди, к ним привязывались солома, или лоза, или ветки вишни. Получившуюся избу замазывали глиной, убирая трещины и выравнивая стены, а через год покрывали специальной, белой глиной. Обычно хозяйка и ее дочки исправляли стены избы после каждого ливня и белили снаружи трижды в течение года: к троице, покровам, и когда избу обставляли на зиму от холода соломой.

Даже барские усадьбы, стоявшие обычно особняком, напоминали скорее дачные домики, чем роскошные дворцы, и почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые. Вот в нескольких комнатах таких «особняков», часто с не слишком крепкими стенами, ютилась дворянская семья, с целым штатом дворовых людей. Сзади дома – незатейливый огород. Ни красоты, ни комфорта.

Менялись почтовые станции и лошади, которых приходилось ждать полдня, а иногда и дольше. Недолгие ночевки в придорожных гостиницах, а то и прямо в карете на почтовой станции. Но Алиса глядела на все это, не веря в свое счастье – она очевидец того времени! Сколько всего интересного она расскажет по возвращении в школе своим ребятишкам из девятого «б». Она интуитивно тронула браслет.

– Красивый! – голос Осипа вывел ее из забытья, – вы с ним не расстаетесь.

– От маменьки достался, – не моргнув глазом, соврала Алиса, – память.

Она вспомнила, как ей впервые надели этот браслет. Холеная медработница дружины в белом халате, с ярко накрашенными губами застегнула его ей на запястье. Алиса почувствовала неожиданный укол и дернулась.

– Ну, ну моя хорошая, это микроскопическая иголочка с таким же микроскопическим, эластичным проводом. Глазами их практически не разглядишь. Нанотехнологии. Необходимо физическое соединение микросхем браслета с кровеносными сосудами. Иначе не произойдет необходимая реакция и невозможно будет твое перемещение с помощью гаммадахрона.

– Как же это работает?

– Честно говоря, я и сама не знаю, умная система, – роскошная яркая медичка оказалась душевной тёткой. – Главное, что по руке ты можешь спокойно его вращать, но не снимай, ни в коем случае! – очень трудно потом попасть в нужный сосуд.

Алису вернул в реальность голос Осипа:

– Какой крупный янтарь, я и не видел такого. Можно посмотреть?

Алиса помнила – браслет снимать нельзя, но и жадничать в такой ситуации было не с руки, можно было потерять расположение Осипа. А ведь он был так щедр! Именно благодаря его заботам, ее новый саквояж был набит вещами и различными предметами первой необходимости. А сама она в данный момент куталась в подбитый мехом салоп, в котором не страшен был ни холодный ветер, ни мороз, ни снег, пошедший с хмурого неба сразу следом за дождем. Алиса пересела к Осипу, совсем рядом с ним, и протянула руку с браслетом. Он не ожидал и слегка растерялся. Алиса почувствовала, как дрогнула его рука, когда он взял ее теплую ладонь и погладил пальцем крупные камни браслета. Ее словно пронзило давно забытое ощущение душевного волнения. Сердце забилось быстро-быстро, она, вдруг, растаяла от той нежности, с которой Осип держал в руках ее руку. Их глаза встретились, она чувствовала, как пылали ее щеки, и, казалось, слышала, как часто стучит сердце в груди молодого приказчика. Алиса помнила эту искру – так уже было, и не раз, когда она влюблялась без памяти, сразу и, как думалось тогда, на всю жизнь. Она, словно испугавшись, совершенно искренне перепрыгнула назад, на свое сидение. В этот момент их сильно тряхнуло, и повело вбок. Осип схватил ее за руку и притянул к себе. Карета остановилась, сильно накренившись. Алиса пролепетала: