Но отказ от предложения Рэмси прозвучит трусливо, вечер в день рождения будет омрачен отказом. Если позвонит Лоренс, она всегда может сказать, что они с Рэмси угодили в одну из тех комичных пробок, которые возникают в Лондоне в самые неожиданные часы и в самых невероятных местах. Порой, если вы допустили ошибку, приходится продолжать действовать в соответствии с обстоятельствами.

В машине оба ехали хмурые. Вместо того чтобы радоваться предстоящему времяпрепровождению, Ирина ощущала себя одиннадцатилетним британцем на экзамене «илевенплас», определяющим, будет ли она заниматься кардиологией или мыть общественные туалеты. Большинство коллег Рэмси происходили из убогих кварталов Восточного Белфаста или самых отвратительных районов Глазго. Как только игроки в снукер расправляли крылья, они незамедлительно переезжали. Однако Рэмси родился и вырос в Клапаме – некогда отстроенном быстро, но хорошо, теперь же мрачном, беспричинно довольном собой районе, с неожиданно высокими ценами на жилье, которое можно было бы назвать «стильным». Возможно, для того, чтобы подчеркнуть свое пролетарское происхождение, Рэмси первым делом переехал в район кокни Ист-Энд.

Разумеется, пролетарским его жилье не назвать – Рэмси принадлежал целый викторианский особняк на Виктория-парк-Роуд, на южной границе с Хакни. Ирина много раз бывала в доме во времена работы с Джуд, именно здесь произошла их словесная перепалка, приведшая к ссоре. Жаждавшая крови, Джуд раскритиковала почти все рисунки Ирины, обозвала ее «тряпкой», о которую Лоренс вытирает ноги, а за меланхоличное спокойствие назвала «лунатиком». И все потому, что Ирина позволила себе назвать тривиальным последнее творение Джуд «Большая пасть» (рассказ о собаке, которая постоянно лаяла, и никто не мог заставить ее замолчать, пока ей, наконец, не кинули мячик, который она поймала пастью и перестала лаять, и вся семья ее очень полюбила). Ирина тогда сказала: «Даже дети поймут, что ты пытаешься дать им понять, что следует замолчать». Но Джуд не желала подчиняться логике: «А если тебе дать мячик, ты все равно будешь говорить, да? Ты меня достала».

Джуд назвала Ирину «пассивно-агрессивным человеком» – термин последнее время часто употребляется для определения людей агрессивных – и объяснила, что прием с мячом нужен был ей, чтобы описать тяжесть и ограниченность существования в мире, населенном такими, как Ирина.

«Ягуар» качнулся, въезжая на подъездную аллею, заставляя прервать размышления.

Ирина не стала разыгрывать роль принцессы и сама распахнула дверцу машины. Однако, когда она следовала за Рэмси к темному входу и поднимаясь по лестнице, ее кольнуло неприятное ощущение, показавшееся зловещим предзнаменованием, словно она входила в страну Оз или замок Горменгаст, где действуют совершенно другие законы, казалось, что стены библиотеки сейчас разъедутся, открывая путь в подземелье тайн. Ей слышалось тихое, выразительное повествование, так обычно читают книгу маленьким детям: «Ирина поднялась по массивным ступеням усадьбы высокого незнакомца. Перед ней распахнулась огромная, тяжелая дверь и захлопнулась следом с лязгом и грохотом. Девочка вспомнила, но слишком поздно, что мама наказывала ей никогда не садиться в машину к незнакомому мужчине. Правда, мама никогда не предупреждала, что нельзя заходить в дом к незнакомому мужчине, особенно без сопровождения ее старого друга Лоренса. Мама всегда считала дочь умной девочкой».

В доме по-прежнему были темная антикварная мебель и восточные ковры, однако некоторые, наиболее ценные экземпляры, которые Ирина хорошо помнила, исчезли. Последствия брака у женщин часто проявляются в увеличении ягодиц; а у мужчин планы на счастье скорее выливаются в материальные потери. Складывается впечатление, что женщины вынуждены хранить свое прошлое, тогда как у мужчины его попросту крадут.

Четыре отметины на темном ковре свидетельствовали о том, что здесь стоял кожаный диван, на котором они когда-то сидели, а те следы остались от тумбы со столешницей из розового мрамора, которой она восхищалась.

Белые квадраты на кремового цвета стенах создавали эффект работы экспрессионистов, в то время как картины, некогда украшавшие первый этаж, были более консервативными. Но Рэмси способен заполнить пробелы, причиной которых стали желания Джуд. Может, он принадлежит к породе аскетов либо хочет насладиться неизбежно возникающим жалостливым к нему отношением.

Рэмси разлил коньяк.

– Пойдем вниз, – сказал он, обозревая помещение, где стараниями Джуд было не на что сесть.

Ах, в подземелье.

Ирина последовала за Рэмси в подвал. Он включил лампу над бильярдным столом, и зеленое сукно, окаймленное бортами из красного дерева, предстало во всем храмовом величии, милостиво позволяя остальным предметам в комнате существовать рядом, согреваясь в лучах света. Темные диваны выстроились вдоль стен, напоминая церковные скамьи, Ирина взяла бокал и сделала глоток, словно держала в руках чашу для причастия. Она находилась в самом сердце дома, где Рэмси, несомненно, проводил большую часть времени. Свет лампы падал на пики киев, выставленные на полках в шкафу шесть хрустальных призов финалисту чемпионата, напоминали оскал острых зубов. Стены были украшены вставленными в рамки постерами турниров в разных точках мира от Бангкока до Берлина – ценности, которые Джуд любезно позволила мужу оставить. Очевидно, Джуд не часто здесь появлялась, что, скорее всего, и помогло Рэмси пережить семь лет брака. Ирина чувствовала себя допущенной в святилище. Она опустилась на кожаный диван, окутанный мистическим золотистым светом, каблуки утонули в царственной роскоши кармазинного цвета ковра, усиливая ощущения того, что она очутилась в волшебном подземелье или в Зазеркалье.

Рэмси извлек из шкафа старинную деревянную шкатулку. Несмотря на позволение несколько сократить расстояние во время прогулки, Ирина решительно заняла место в дальнем углу комнаты. С неожиданным почтением Рэмси выложил на разделявший их стол коробку из-под сигарет «Суон», лезвие бритвы и металлический цилиндр, похожий на старую упаковку из-под пилюль. Разрезав лезвием сигарету «Голуаз», он стряхнул табак с бумаги. С помощью изящной серебряной зажигалки распределил траву вперемешку с семенами. Он был похож на колдуна, перемешивающего зелье, способное погрузить Спящую красавицу в долгий сон или свалить на покрытую снегом землю Белоснежку.

Закончив, Рэмси протянул Ирине косяк, скрученный удивительно аккуратной тонкой трубочкой. Она сделала две затяжки и решительно замотала головой на его предложение сделать третью. Рэмси пожал плечами и расправился с оставшимся в одиночку.

Ирина втайне боялась беспричинного смеха или безудержной болтовни, которую, по ее мнению, вызывает марихуана, но так, похоже, наркотик действовал только в кино – ее опасения оказались беспричинными. Не обращая на нее внимания, Рэмси встал с дивана, открыл футляр и собрал кий, затем разместил на столе выровненные рамкой шары. Деликатным ударом он выполнил разбив пирамиды слева, закрутил и отправил в лузу красный, заставив биток разбросать сбившиеся в кучку шары.

Как и наркотик, последующее действо было мальчишеством. Рэмси пригласил ее к себе домой, поэтому вынужден исполнять роль хозяина, но затащить ее в подвал с одной целью – произвести впечатление больше подходит юноше, чем мужчине сорока семи лет. Как бы там ни было, но Ирина видела игру Рэмси только на экране, и тогда стол двенадцать на шесть казался ей значительно меньше. С близкого расстояния точность и фантастическая выверенность ударов, способность подставить биток под нужный шар казалась лежащей за пределами человеческих возможностей. При каждом движении полы шелкового пиджака распахивались и покачивались.

Шары слаженно катились в лузы, будто по собственной воле, подталкивая друг друга или пролетая на расстоянии волоса от остававшихся в игре собратьев, никогда не соприкасаясь, если это не было запланировано Рэмси. Подсвеченные мягкими лучами разноцветные пятна калейдоскопом мелькали на сукне.

Волоски на коже Ирины вздыбились, воздействие марихуаны было настолько легким, что она задалась вопросом: почему, вопреки ожидаемому эффекту, сидит точно затянутая в узел?

Рэмси приступил к следующему фрейму, а Ирина подумывала о еще одной затяжке допинга, как произошло нечто. Наркотик, как внезапно оказалось, не такой уж и легкий. И это после двух затяжек. Воздух в легких, температуру которого она никогда не замечала, внезапно стал нагреваться, как сиденье в машине, после включения подогрева. Ирина никогда не задумывалась о размерах своей груди. Лоренс любил весело заметить, что не принадлежит к любителям «сисек». Поскольку так называемый «муж» никогда не обращал внимания на эту часть тела – даже не касался ее, откровенно говоря, – она не видела смысла придавать ей большое значение.

Сейчас грудь восстала против пренебрежения, воспротивившись тому, что в инфракрасном изображении на ее месте, вероятно, будут зиять две дыры, как на месте окон Сент-Пола. Ошеломленной Ирине показалось, что грудь начала светиться, и она обняла себя руками, как в тот вечер, когда произнесла по-русски фразу: «Когда мы с тобой разговариваем, мне кажется, что я голая».

Это чувство наводило на мысль, что ее тело подключили к передатчику электрического тока и какой-то хулиган постепенно увеличивает напряжение в сети. Пульсирующая теплая волна скатилась на живот, затем на бедра. Ирину охватила досада. Это совсем не то, на что надеется молодая женщина, получившая приглашение на вечер. Ирина понимала, что ее грудь не пылает красным, как семафор на железной дороге, однако следует признать, что контраст с чопорной иллюстраторшей, которой она всегда была, сейчас представляет колоссальный.

Ирина осторожно повернулась и посмотрела прямо на бильярдный стол, решив, что в ее положении не стоит позволять волосам растрепаться. Рэмси, похоже, ничего не замечал. На лице застыло выражение предельной концентрации, она даже забеспокоилась, не плохо ли ему; со стороны его позерство выглядело не ахти как, но, видимо, после косячка Рэмси ничем другим не занимался, так бы он поступил и в том случае, если бы она отказалась принять его приглашение.

Все же он мельком бросал на нее взгляды, желая получить подтверждение, что ослепительные удары сделаны не зря. В конце концов, Рэмси заслуживал похвалы, по какой еще причине взрослый мужчина может вести себя как восьмилетний ребенок, если не в надежде на восхищение. Забавно, что до этого момента она не замечала его. Не в том смысле, в каком воспринимала его раньше – как свидетель, описывающий полиции точные приметы: рост, цвет волос, а в самом прямом и правильном смысле – ведь Рэмси Эктон совершенно удивительный человек.

Поразительный.

На самом деле он головокружительно – умопомрачительно! – привлекателен.

Это прежде было не так явно, но сейчас ее глаза расширились, зрачки превратились в темные точки в центре. Возможно, незаметный со стороны, этот внутренний переворот поразил Ирину.

Если она сейчас не поцелует Рэмси, то определенно умрет.

– Надо выполнить удар, чтобы прочувствовать, – произнес Рэмси, по-прежнему стоя по ту сторону стола. Это была первая произнесенная им за полчаса фраза.

Будучи ребенком, Ирина пугалась диких криков школьников, несущихся по коридорам, неприятных высказываний в ее адрес о том, что у нее лицо как у осла. Она пронесла эту тревогу по всему жизненному пути до самого конца университета, так и не заставив себя произнести слова объяснения, которые знала. Когда ее друзья-мужчины превышали скоростной рубеж, она позволяла себе раздражительность. Внезапно Ирина вспомнила, как с тем же беспокойством ждала звонка Лоренса после того, как они первый раз провели ночь вместе, и боялась, что он никогда не позвонит.

В своей профессиональной деятельности Ирина привыкла к разным поворотам судьбы, но всегда спешила открыть конверт с уведомлением из издательства, поскольку там могло содержаться требование забрать работы – результат шестимесячного кропотливого труда. За время жизни в Лондоне она пережила страх во время взрыва, устроенного Ирландской республиканской армией, хотя до этого все нагнетающие ужас репортажи о произошедших в разных местах взрывах казались далекими, не имеющими к ней отношения.

Суть в том, что, как и большинство людей, Ирина не была чужда страха.

Она понимала, какой смысл люди вкладывают в это слово. Но, как оказалось, истинный смысл был скрыт от нее до 2:35 6-го – нет, уже 7 июля 1997 года. Никогда прежде она не была так панически напугана.

Ирина решила повиноваться. Ее воля молчала, по крайней мере та самая сила воли, которая тонким голосом заставляла положить грязную одежду в корзину для белья или поработать в студии еще один час, когда она уже плохо видела от усталости.

Но существовала и еще одна воля, то чувство, которое исходило не от нее, но все же принадлежало ей. Сейчас это более сильное чувство взяло управление на себя. Попав под его затмевающее влияние, Ирина была не в состоянии принимать решения самостоятельно. Она ничего не делала; это желание само созрело в ней.

Ирина двинулась вперед, к Рэмси, понимая, что в любую минуту может упасть и причиной тому будут высокие каблуки, марихуана или коньяк. Неуверенность в движениях сидела у нее в голове, как боль при воспалении уха.

Вероятно, такое случалось с пилотами истребителей, особенно до появления навигационных приборов, когда они, не представляя, где верх, где низ, на всей скорости врезались носом в землю. Даже в нашу эпоху надежных альтиметров пилот-любитель может неверно считать показания приборов на панели и направить машину в стену дома. Не прислушиваясь к голосу интуиции, подсказывающему, в каком направлении верх, полагаясь лишь на визуальные ориентиры, безусловно, можно прийти к фатальному падению.

Ирина шла к Рэмси, чья стройная фигура сейчас была очерчена тонким белым контуром, словно вырезанная из журнала фотография, и все произошедшее за сегодняшний вечер постепенно вставало на свои места. Рэмси воспользовался тем, что Лоренса нет в городе. Он ослепил ее восхитительным ужином, хитро разбавленным историями с сексуальным подтекстом из подросткового периода жизни. Он напоил ее – старая как мир комбинация, любимая женщинами, не желающими брать на себя ответственность. И наконец, наркотики. Он заманил ее в свой дом, где представил в лучшем свете свое мастерство игрока, в надежде, что она ослепнет от близости к звезде. И теперь: «Надо выполнить удар, чтобы прочувствовать». Гамбит. Пешку пожертвовали. Рэмси казался ей наивным? Это она наивная, ветреная и пустоголовая дурочка, упавшая в объятия совратителя, как наливное яблочко с деревца.

Ирина слишком поздно раскрыла его хитрый замысел. Она уже не может оторвать глаз от его губ, околдованная взглядом его серо-голубых, волчьих глаз, чтобы там ни говорила Бетси. Ирина стояла перед ним, опустив руки, готовая принести себя в жертву.

Рэмси протянул ей кий.

– Я уже подготовил удар. Красный в центральную лузу.

«Да, чертенок, ты уже все подготовил», – подумала Ирина.

Согнувшись над столом, он продемонстрировал ей наилучший способ забить шар. Ирина последовала примеру. Пока он бормотал ей, что после удара не надо «оттягивать назад», она глубоко выдохнула пары табака и алкоголя, собираясь с силами. Рэмси потянулся к ней, желая помочь найти верный угол.

Вопреки данной инструкции, рука непроизвольно пошла назад. Пытаясь исправить ошибку, он в педагогических целях накрыл ее руку своей. Повернувшись, к своему удивлению, Ирина увидела на лице выражение глупой растерянности.

Наконец, до Ирины дошло. Алекс Ураган Хиггинс? Ронни Ракета О’Салливан? Джимми Вихрь Уайт? Несомненно, все мастера снукера были немного хулиганами. Они пили, курили, волочились за женщинами; никогда не задумывались, прежде чем «загнать в силки очередную птичку». Ничего удивительного, что, затянувшись косячком, Рэмси припадал к бутылке, а потом и к женщине. Но в какой-то момент его пути с конкурентами разошлись. Рэмси Эктон отличный парень. Может, он счел ее привлекательной; за это она не в силах его осуждать. Но Ирина считала, что отношения должны быть как звуки – приятными и постоянными, а Рэмси приятель Лоренса.

Если кому-то и надо кого-то поцеловать сегодня вечером, то она поцелует Рэмси. Заставит себя забыть о таком важном моменте, как присутствие в ее жизни Лоренса, – перспектива чреватая последствиями. Рэмси, скорее всего, никогда бы о ней не подумал в таком смысле. В какой-то мере она рисковала испытать то же унижение, которое испытала Эстель, скинувшая с себя майку перед вещавшим о велосипеде подростком.

Все же это непростое решение. Напившись, люди поздно ночью часто совершают поступки, за которые, смущенно посмеиваясь, извиняются утром. Ее цель – свести к минимуму все риски. Ирина понимала, что стоит на развилке дорог, возможно одной из самых важных в ее жизни.

– Да, чуть не забыла, – произнесла она с улыбкой и пошатнулась. – С днем рождения.