Августы и Хильда – Снова тот самый бар
Улица Ильинка

Легко притвориться, что никто ничего не может изменить, что мы живём в мире, где общество огромно, а личность меньше, чем ничто, атом в стене, зернышко на рисовом поле. Но правда состоит в том, что личности меняют мир снова и снова, личности создают будущее, и они делают это, представляя, что вещи могут быть другими.

Нил Гейман

– Что с тобой сегодня? – спросил Август, не выдержав целого дня наблюдений за подругой, в течение которого она, обычно громкая и заполняющая собой пространство, не произнесла ни слова, – ты вся в себе, что-то случилось?

– Просто предчувствие дурное, – помедлив, ответила она. Ей хотелось сказать намного больше. Сказать, что уже какое-то время она просыпается с ножом в груди. Сказать, что, глядя в окно, она видит не свою уже родную Москву, а пепел. Сказать, что в ее горле поселился сгусток тумана и душит, и давит. Но Августу не стоило всего этого знать. Он слишком чувствительный и с чересчур хорошей фантазией. Даже сейчас, прекрасно зная, как работает интуиция и эмпатия подруги, он, услышав лишь о «дурном предчувствии», побелел и начал тревожно кусать губы.

– Да не беспокойся ты так, – скорее продолжила Августина, взяв себя в руки и натянув улыбку, – пока ничего не понятно, а ты же знаешь, что я улавливаю даже незначительные колебания.

– Так же как знаю, что мне ты не говоришь и десятой части того, что чувствуешь на самом деле, – ответил он, глядя на нее серьезно, не с обидой или вызовом, но с беспомощной горечью, и это было хуже всего, – и сейчас не скажешь, это тоже знаю, – добавил он вполголоса, уже отвернувшись.

Это был давний спор. Августина не знала, что именно заставляет ее скрывать свои чувства от друга: то ли забота о его нервном сердце, то ли нежелание взваливать на себя еще и его переживания, которые она не сможет не почувствовать, то ли просто привычка притворяться. Если ты с рождения окружена месивом из своих и чужих эмоций, то быстро начинаешь отстраняться от всего, чтобы не сойти с ума. Следом ты разбираешься, в каких ситуациях какое выражение лица уместнее всего «надеть», и только потом годами учишься выделять собственные искренние переживания и проживать их. Во всем этом она была одна, никаких наставников, никого, кто бы столкнулся с похожим и мог помочь апутавшемуся ребенку, ни книг, ни кино. Как можешь, так и выкручивайся. И сколько бы они ни прошли вместе с Августом, как бы ни доверяли друг другу, дружеское плечо проблемы не решит, не исцелит сердце, состоящее из одних рубцов. Есть испытания, которые нужно пройти в одиночку. Но Августина не была готова, не сейчас. Август злился на подругу, что та не хочет на него положиться, считает его слишком слабым и чувствительным, а девушка злилась не только на то, что он не может ее понять, но и на себя, на свою трусость и гордость. Все годы, что они дружат, эта злость росла сначала из печали, а теперь постепенно превращалась в обиду и беспомощность. Как же хотелось вернуть все, как было, не лезть внутрь себя, продолжать плыть, куда несет поток.

«Вот именно поэтому и не говорю», – подумала она и тоже отвернулась, начав заново перемывать стаканы, лишь бы занять чем-нибудь руки. Как ей хотелось использовать свой дар на нем в такие моменты, чтобы успокоить, вот только это невозможно сделать незаметно, не для Августа. «Как же я устала от того, что он взваливает на меня еще и свои эмоции, когда я не справляюсь с собственными», – она направляется дальше уже по второму кругу протирать столы. «А еще хочет, чтобы я всем делилась. Чтобы что? Получить еще больший груз, который меня совсем к земле прибьет?» – на этот раз второй очистке подверглось зеркало во всю стену. Мысли девушки внезапно прервал звук дверного колокольчика. Бар уже полчаса как закрыт, то есть заперт на ключ, Августина сама это сделала, но незваный гость, похоже, из тех, кого не остановит такая ерунда, как дверной замок.

– Родные мои, простите, что так поздно, – раздался женский голос, и гостья буквально вихрем внеслась в помещение, разогнав образовавшиеся в нем грозовые тучи, по крайней мере так это ощутила Августина.

– Хильда, – радостно воскликнула девушка и улыбка сама расплылась по ее лицу, – мы рады тебе в любое время.

– Что-нибудь налить? – спросил Август, тоже заметно посветлев при виде старой подруги. Она была для них кем-то вроде доброй тетушки, которая всегда защитит, потреплет по голове и с любовью скажет: «Какие же вы у меня балбесы, но такие хорошие».

– Ох, ребятки, налить и всем троим, – сказала она, выбрав место, где они смогут присесть, – я к вам с долгим разговором.

Августы переглянулись. Стало понятно, что вот сейчас выяснится, что же таким грузом лежит на сердце у девушки, ведь Хильда лучше всех знает обо всем происходящем в городе. И как хорошо, что новости принесла именно она. Она умеет скрасить любую горечь своей неисчерпаемой любовью. А заодно вместе будет легче придумать план, если они могут хоть как-то изменить положение дел, в чем бы эти дела ни заключались.

– Так значит, вы до конца не понимаете, что это такое, – сказал Август, когда они дослушали историю. Он сидел, сощурившись, глядя в пустоту и впившись зубами в нижнюю губу, как делал всегда, размышляя над сложной задачей, – нам бы сходить всем вместе посмотреть, как это выглядит в реальности.

– Согласна, пока не поймем, с чем имеем дело, нет смысла строить планы, – подтвердила Августина.

– Только умоляю вас не ходить сейчас, лучше дождитесь утра, – как можно жалостливей сказала Хильда, переводя взгляд с одного на другую и заранее зная, что они не послушают.

– С утра открывается бар, – пожав плечами, ответила Августина, – мы теперь работаем весь день, заменить пока некому.

– Ты с нами? – сказал Август, уже поднимаясь и собирая пустые стаканы.

– Да куда ж я вас оставлю, – вздохнула Хильда, допив последний глоток и отдавая свой стакан, – Август, только возьми с собой какой-нибудь инструмент с собой, хотя бы ту старую флейту.

Они шли по ночной Москве, направляясь к Покровке. Улицы были странно пустыми, непохожими на обычную вечно бодрствующую столицу. Никакой подвыпившей молодежи, никаких такси, ни одного посетителя в многочисленных барах, будто они пропустили конец света и теперь одни в целом мире. Наконец Хильда указала на низкую арку старого двухэтажного дома, и они свернули во двор.

– Вот же ж col pugno, – пробормотал Август. Он всегда заменял ругательства понятными только ему музыкальными терминами. Возможно, он подбирал их так, чтобы значение совпадало с эмоцией, а может быть, говорил первое, что пришло в голову, по крайней мере Августина еще ни разу не слышала, чтобы слова повторялись. И тем не менее нетрудно было догадаться, что он имеет в виду, как и понять, что ситуация и правда отвратительная.

– Говоришь на духовной стороне это место выглядит так, будто его стерли с лица земли? – спросила Августина, с трудом отведя взгляд, чтобы посмотреть на Хильду.

– Ты же и сама можешь взглянуть, чего спрашивать?

Не понравился Августине такой ответ, но не из-за того, что всегда добродушная и заботливая Хильда вдруг сделалась неприветливой. Просто она знала, что та сейчас изо всех сил борется с болью в горле, вставшей комом и мешающей выдавливать слова. Знала и то, что Август едва стоит на ногах и пытается не поддаться голосу, шепчущему: «Останься со мной. Закрывай глаза. Позволь туману забрать тебя, и все пройдет». Это она, жившая с эмпатией с рождения, вскоре научилась отключать все чувства, отделять свои от чужих и выбирать, как с ними поступать. Мало кто на это способен. И Августина поняла, что сейчас действовать придется самой. Она закрыла глаза. Чтобы увидеть духовный мир, нужно сосредоточиться, безоговорочно довериться тому, что он и правда есть. Разглядеть сначала хотя бы свои следы – бледно сияющие зеленым, словно светлячки, затем следы друзей – светло-голубые, дрожащие у Августа и переливающиеся, как бензин, у Хильды. Ощутить нить, которая проходит сквозь твою грудную клетку и связывает тебя с чем-то, что находится далеко позади и впереди. Возможно, это «что-то» не так уж и недосягаемо, но у Августов эти нити плотно переплетены, сверкают и уходят в бесконечность. Увидеть, как она пересекается и соединяется со множеством других нитей. А потом обнаружить пустоту. Просто отсутствующий кусок в паутине, к границам которого нити свернулись, обрываясь, и повисли в воздухе. Каждая из них почернела, будто обуглилась. Когда человек умирает от старости или болезни, его линия жизни к концу становится прозрачной, пока не исчезает совсем. Если смерть насильственная, она может быть грубо оборванной, но по крайней мере остается цветной. И всегда четко видна точка, а потом нить исчезает совсем. Подобного же Августина раньше не видела. Это зрелище так заворожило, что она почти забыла о том, что говорила Хильда, и зачем вообще они здесь.

– Август, – быстро сказала девушка, когда наконец смогла открыть глаза, а затем резко развернула друга за плечи, заставив посмотреть на себя, – доставай флейту, сейчас.

Августу потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кому принадлежат эти прекрасные сияющие светлячками глаза. А потом морок исчез, будто его и не было. И в этот момент он уже точно знал, что делать. Флейта будто сама прыгнула в руки из кармана джинсов и сама же запела одну из любимых мелодий. Бодрую, но одновременно тоскливую, но не безнадежную, а уверенную, и даже можно сказать – воинственную. Закрыв глаза, он видел как прозрачно-голубые лучи, выходя из его рук, обвивают все вокруг. Видел Августину и Хильду, окруженных его сиянием. Видел, как голубой свет, ни перед чем не останавливаясь, направляется к цели, к пустоте, чтобы заполнить ее собой. В этот момент он верил, нет, точно знал, что все еще можно исправить, можно вдохнуть жизнь, ведь музыка никогда его не подводила. Но не в этот раз. И глядя, как пустота поглощает его свет, он не мог в это поверить. Играл яростнее и громче, забыв обо всем: о себе, друзьях, о том, что нужно дышать, что он стоит на земле, что существует еще какой-то мир за пределами этой мелодии. Играл, пока пустота не забрала всю музыку, оставив после себя ничто. И тогда Август рухнул на землю. «Неужели подо мной все еще трава, а не бездна?» – последняя мысль, которую он успел поймать прежде, чем мир исчез.

Августина думала, что не переживет этот вечер. Когда голубой свет перестал застилать глаза, она увидела полупрозрачную фигуру на земле в паре метров от себя. Фигура лишь очертаниями напоминала ее друга. Она упала рядом с ним и поняла, что не может даже прикоснуться. Его тут больше нет.

– Хильда! – изо всех сил закричала девушка, выводя подругу из транса, – Хильда, срочно!

Женщина наконец сфокусировала взгляд на источнике крика и подбежала. Главная способность Хильды – доставать людей с того света, если на этом от них еще хоть что-то осталось, если душа не успела перейти полностью.

– Он здесь, не переживай, только растерял силы и иллюзию тела. Это мы быстро поправим.

Они возвращались в молчании. Августина поддерживала друга под руку, хотя тот уверял, что уже в полном порядке, но она-то знала, что, может, в сознание он и пришел, но все еще пребывает в шоке и едва ли видит, куда идет. Им всем было, о чем подумать. Но и в то же время непонятно, что обсуждать и вообще делать дальше. Огни проблесковых маячков стали видны еще от метро Китай-город, и чем ближе друзья подходили к бару, тем сильнее ускоряли шаг. Осознание пришло не сразу. Красные пятна пожарных машин, удушающий дым, мужчина, удерживающий их на расстоянии, разбитые окна – все смешалось пятнами и не умещалось в сознании. То, о чем они мечтали, над чем так долго работали, чему отдали сердце, обуглилось, расплавилось, разлетелось взрывами, развеялось по ветру, покрылось пеной. Тот самый бар сгорел дотла.