– А как мне работать? – закипела Землепотрясная. – Я ж работала в ночном клубе! По ночам! А теперь все ночи заняты. И если завтра что-то где-то опять загорится, дни тоже пойдут побоку. Это ты у нас сама себе хозяйка. А Маша во-още студентка. Экзамены сдаст – и каникулы. А кто будет держать на работе певицу, которая в любую минуту может скакнуть со сцены, всех кинуть и побежать спасать Город?

– Именно поэтому, – завершила Катерина, – я и предлагаю немного облегчить себе жизнь и дежурить парами. Сегодня ты и Маша. Завтра мы с тобой, чтобы Маша могла подготовиться к экзамену. Послезавтра я с Машей. И так далее.

– Ну-у-у, давайте попробуем. – Чуб отвернулась.

Будучи в недавнем прошлом профессиональной полуночницей – певицей и арт-директором ночного клуба «О-е-ей!», – Даша не видела особой проблемы в том, чтобы не спать каждую ночь.

Но сиднем сидеть ночь напролет, бесплодно вглядываясь в небо над Старокиевской горой, было для ее подвижной натуры занятием куда более тяжким, чем любая дикая пахота.

– Я согласна, – сказала Маша. Теперь она смотрела на свои ноги в старых растрескавшихся кроссовках. – Мне все равно.

– Прекрасно, – подбила итог Катерина, метнув на Машу озабоченный взгляд. – Теперь третий вопрос – самый важный. Что происходит с нашей Машей?

– Со мной? – Впервые за весь разговор рыжая подняла глаза и сконфуженно посмотрела в лицо «председательнице».

– Да! – Впервые за весь разговор Даша Чуб встала под Катины знамена. – Это точно! С ней точно че-то происходит!

– У тебя какие-то проблемы? – Катин голос стал сладко-ватным. – Ты как в воду опущенная.

– Хуже, – уже утопленная! – поддержала ее Даша и с энтузиазмом почесала нос.

(Чесать нос в припадке задумчивости было третьей из Дашиных привычек.)

Маша неуверенно посмотрела на Катю, решая, действительно ли та беспокоится за нее, и спрашивая себя, хватит ли у нее сил открыть свою Тайну.

– Дело в том… – проговорила она, – что я… Нет, сначала другое. Вы должны это знать. Я как раз собиралась сказать. Дело в том, что…

* * *

Дело в том, что всего пять дней назад Мария Владимировна Ковалева, студентка исторического факультета педагогического университета^[1], двадцати двух лет от роду, была серым и мечтательным существом, проживающим по адресу улица Уманская, 41, с мамой и папой.

И была она им до тех пор, пока не получила в подарок Город.

Умирающая Киевица Кылына, властительница тысячелетнего Киева, передала свою власть им, троим и случайным, оставив в наследство круглую Башню на Яр Валу – с тремя говорящими кошками, с кладовыми, полными зелий и трав, со шкафами, полными объезженных метел, – и книгу Киевиц, полную древних и страшных знаний…

И оказалось, мир совсем не такой, каким казался им – затюканной студентке непрестижного вуза, горделивой владелице сети супермаркетов и арт-директору ночного клуба «О-е-ей!», бывшей по совместительству певицей-неудачницей.

В этом открывшемся им мире не было ни времени, ни смерти, ни тем паче случайностей. Здесь можно было ходить сквозь время и воскрешать мертвых, летать над землей и вселять любовь в своих врагов.

Но чтобы ты ни делал, твое добро всегда оборачивалось злом, а зло добром.

И тот, в кого наивная отличница Маша была безответно влюблена с первого курса, оказался убийцей.

И умер, спасая Машу от смерти, оттого что испил приворотного пойла.

И теперь Маша считала его убийцей себя.

А человек, которого полюбила новая Маша, умер сто лет назад, а за восемь лет до смерти похоронил единственного сына, умершего в Киеве в наказание за поступок отца.

Потому что Город был живым и мог любить и карать!

И звали этого человека Михаил. А фамилия его была Врубель^[2]. И Маша отказалась от него сама, в награду за то, что не могла считать наградой. И теперь эта награда мучила ее, став ее Страшною Тайной.

Как мучило ее и то, что, будучи не ведьмами, а Киевицами, они все же были ведьмами – минимум наполовину, поскольку ни одна из них больше не могла войти в церковь, и отныне Маше был заказан путь в ее самый любимый, расписанный Васнецовым и Врубелем, Самый красивый в мире Владимирский собор.

И теперь Маша считала себя нечистой.

Как мучило ее и то, что она, еще неделю назад послушная и тихая, насмерть поссорилась с матерью и ушла из дома.

Как мучило и то, что она уже три дня не видела папу.

И теперь Маша считала себя – плохой дочерью.

Как мучило ее и то, что произошло с ней сегодняшним утром, когда, кое-как собрав прошлое «я» в кулак, она отправилась в институт на консультацию перед экзаменом…

В первую минуту, перешагнув порог родной альма-матер, Маша поверила, что случившееся с ней – странный сон.

Здесь, в стенах привычного педагогического, все было так, как всегда. Студенты как всегда не обращали внимания на невзрачную заучку Ковалеву – в мешковатой одежде, с бледным лицом. И, поднявшись на второй этаж, дойдя до последней ступеньки, Маша как всегда посмотрела на часы, проверяя, по-прежнему ли исправно работает ее внутренний будильник?

Внешнего, то есть реального будильника у нее не было никогда. Раньше – в прошлой жизни – ей достаточно было сказать себе, ложась спать: «Я должна проснуться в 9.00» (или в 7.30, или в 8.15) – и она открывала глаза в назначенный час. А выходя из дома, точно рассчитывала время на путь, с учетом всех пробок и перебоев с транспортом.

Вот и сейчас старенькая преданная «Чайка» на ее руке показывала, что до консультации осталась ровно минута – как раз столько, чтобы пройти по коридору, свернуть направо и оказаться у назначенной аудитории.

Все было, как прежде, как обычно, как раньше. И на Машу накатил несказанный, иллюзорный покой. И она совсем было собралась наслаждаться своей иллюзией не меньше получаса, слушая потрескивающий голос Марковны, как всегда диктующей им подробные ответы на вопросы билетов…

Как вдруг, вывернув из ближайшей двери, пред ней зарисовалась самая грозная преподавательница их института, историчка, прозванная Василисой Премудрой (в сокращении – Васей).

Василису сопровождали две ярко накрашенных студентки. По кислым, просящим лицам последних было ясно: девицы относились к числу многочисленных несчастных, не сумевших сдать Васе предыдущий экзамен и, поджав студенческие «хвосты», явившихся пробовать счастье вновь – вновь безрезультатно.

Маша привычно кивнула преподавательнице, успев порадоваться, что экзамен ей она сдала на «отлично», прежде чем высокомерные черты Василисы Андреевны расплылись в благочестивой покорности, прежде чем Премудрая сделала шаг к Ковалевой и, склонив большое, грудастое тело в глубоком поклоне, прошептала:

– Слава Вам, Ясная Киевица!

А Маша вспомнила: в ее новой пятидневной жизни страшный препод была ее подчиненной! Главой орды киевских ведьм, не далее чем позавчера кричавших им «Слава!» на шабаше по случаю Ивана Купалы.

Студентка вжалась в стену.

Хвостатые девицы вытаращились на невероятную сцену – обе они, явно и недвусмысленно, не верили глазам.

– Я имею для вас опасную весть, – продолжая шокировать зрителей, Вася склонилась еще ниже. – В Городе неспокойно. Не все ведьмы признают вашу власть. Вправе ли я просить Вас о встрече с Вами и Вашим Ясным…

– Да, да! – вскликнула Маша. – Приходите к нам на Яр Вал. Я встречу у входа. В пять. Иначе вам не войти. Василиса Андреевна, разогнитесь, пожалуйста.

– Это великая честь для меня. – Выпрямившись, Вася попятилась задом.

«Все, – осознала Маша Ковалева. – Мне придется уйти из института. Если так будет и дальше…»

Но дальше было намного хуже.

Миновав коридор, Киевица наткнулась на щебетливую компанию студентов старших курсов. И пошла себе мимо.

Не тут-то было!

Из сердцевины компании к Маше скакнули две красотки – высокие, яркие, из тех, кто всегда смотрел на нее сверху вниз.

– Слава Вам, Ясная Киевица!

В коридоре образовалась абсолютная тишина.

Маша почувствовала себя восковой. Фигурой из музея мадам Тюссо.

Десяток пар глаз вылупились на нее – ее испуганно подпрыгнувшие и застывшие плечи, дешевые джинсы, кучеряво-рыжие волосы. Девушки, скрючившись, стояли пред Ясною Пани, видимо ожидая от нее ответной репризы.

Но этой репризы Маша не знала!

Кто-то хихикнул. Прочие молчали, тщетно пытаясь разглядеть в происходящем намек на розыгрыш.

– Спасибо, – глупо пискнула Ковалева. – Пожалуйста.

* * *

– Но самое страшное было, когда я дошла до аудитории. И Марковна, преподавательница, к которой я шла на консультацию, бросилась ко мне… А ей шестьдесят лет! Как я к ней послезавтра на экзамен пойду? А если она и на экзамене мне поклонится? Что обо мне другие подумают?

– Подумают, – беззаботно засмеялась Землепотрясная Даша, – что ты ей жуткую взятку дала. Тысяч десять, не меньше. Вот бабка умом и двинулась.

– У нее будут проблемы на работе, – траурно сказала Маша. – А потом я вышла на улицу, а там… Каждая десятая подходила ко мне. Как теперь по улицам ходить?

– Вот так же, наверно, чувствует себя Алла Пугачева! – высказалась певица. – Че ж я, дура, дома сижу? Опять же пора одежду мою из клуба забрать…

– Хорошо еще, в институт меня Катя на машине подвезла, – сказала Маша. – А обратно… Я и не подозревала, что в Киеве так много ведьм!

– Ты видела, сколько их на Купальском шабаше было – тысячи тысяч, – ответила Катя. – Я тоже заметила, что мне пару раз поклонились. Но я редко из машины выхожу.

Даша вскочила с дивана.

Рыжая кошка мешком свалилась с ее загривка и, недовольно крякнув, покосилась на чересчур импульсивную хозяйку.

– Пойду прогуляюсь! Землепотрясно! Мы, выходит, натуральные звезды!

– Подожди ты! – одернула ее Катерина. – Ты говоришь, не все ведьмы признают нашу власть? – обратилась она к Маше.

– Так Вася сказала, – разъяснила та. – И попросила разрешения прийти к нам сегодня. И я ей его дала.

– Не все признают нашу власть. – Катерина Дображанская хмыкнула, и ее рука вновь оказалась на книге Киевиц – книге Власти! – Что ж, я хочу на них посмотреть…

– Ну так разуй глаза, стерва!

Катя непроизвольно вздрогнула.

Трое, словно по команде, обернулись к распахнутым балконным дверям.

На лишенном подобающих подобному сооружению перил бетонном четырехугольнике Башни стояло странное существо с черной метлой в руках.

Черный кот Бегемот утробно мяукнул и кинулся под ноги пришедшей. Даша открыла рот. Маша замерла, глядя на незваную гостью, которая не могла прийти сюда.

Войти в Башню Киевиц могла только Киевица!

Существо ненавидяще усмехнулось и шагнуло в комнату.

– Я не желаю вам здоровья! – произнесло оно, с наслаждением выговаривая каждую букву.

И Маша поняла: эта непривычная фраза – не что иное, как вывернутое наизнанку «Здравствуйте!».

* * *

– Кто ты такая? – сурово вопросила Катя.

– Как ты сюда попала? – вырвалось из Чуб.

Пришелица поочередно обвела глазами их всех, примеряясь к каждой так, словно раздумывала, как бы поудобнее их ударить.

Она была страшно юной (если не сказать еще маленькой), настолько, что даже двадцатидвухлетняя Маша могла бы глядеть на нее с высоты прожитых лет.

Пятнадцать-шестнадцать.

Худая как щепка. Черноволосая. Остроглазая. Вострая. Казалось, она состоит из сплошных острых углов. Острые бедра, затянутые в черные брюки. Маленькая острая грудь, приплюснутая майкой с надписью «Very bad», и замерший на тонкой шее перевернутый сатанинский крест на цепочке…

Но Маша знала: перевернутый крест – символизирует вовсе не Сатану^[3].

– Я – Акнир. Дочь Кылыны. Ее Наследница! – Губы гостьи были прорисованы черной как смоль губной помадой. – А это – мой дом!

– Это дом Ясных Киевиц, – сказала белая кошка.

И она была первая и единственная, кто нашел, что возразить незваной.

– Наследница! Пришла Наследница! – заорал кот Бегемот, страстно отираясь всем телом о ноги Акнир.

– Я Наследница моей матери! – с пафосом прорычала девчонка. – А они – слепые! Со слепой кровью! А вы – предательницы! – Она с омерзением лягнула воздух ногой в сторону белой кошки. – Вы предали мою мать!

У нее были необычные ботинки, – подбитые длинными ножами.

Их лезвия выступали из-под черных обрубленных носов, и ножи – Даша могла поклясться в этом! – были отточены, точно бритвы.

Эти ботинки пугали Дашу больше всего. Пугали непонятно и нелогично, поскольку сама малолетка, с изуродованным гримом лицом а-ля Мерлин Мэнсон, вызывала у Землепотрясной Даши исключительно презрение.

«Еще бы! – нервозно крякнула Чуб про себя. – Для того, чтобы забить такой обувкой насмерть, достаточно одного точного удара».

– А ну ноги прочь от наших кошек! – крикнула она на всякий случай.

– Не бойся, не трону, – сплюнула наследница. – Я чту закон! Хранительницы Башни – неприкосновенны. – В ее фразе послышалась злая ухмылка. – Я чту закон, – повторила она. – А вы – даже не слыхали о нем!

– Они спасли Город, – сказала Белладонна.

– Плевать! – взвилась Акнир. – Наследница – я! И есть законы. – Она подняла растопыренную ладонь, будто намеревалась поклясться на Библии. – Закон первый: Киевица должна передать власть по собственной воле! – загнула она большой палец с неаккуратно накрашенным черным ногтем. – Закон второй: Наследницей может стать лишь потомственная ведьма! – Безымянный палец прижался к ладони. – Закон третий: новую Киевицу должен утвердить Суд по обе стороны руки! – Ее мизинец лег рядом с безымянным, а указательный и средний раздвинулись в латинском «V» – символе победы и дьявольских рогов. – Вы нарушили все три! Все три правила! Суд никогда вас не утвердит.

– Какой еще суд? – осведомилась Катя.

– Между Небом и Землей!

– Боюсь, – Катерина адресовала Акнир подчеркнуто любезный взгляд, нимало не скрывая ни фальши своей любезности, ни радости победы, – этот Суд уже утвердил нас. На Купальском шабаше все признали нашу власть.

– Черта с два! – вскричала Наследница. – Вас признали два черта… Это была истерика! Эйфория! Все радовались, что спасли свою шкуру. На радостях они короновали бы даже пень. Но есть закон. И он для всех!

«Ты его закон, но есть законы и для тебя», – вспомнила Маша слова из книги Киевиц.

О чем предупреждала их Василиса, стало более-менее ясно.

– Ани… Прости, я не запомнила имя, – начала Ковалева.

– Акнир, – рыкнула Акнир.

– Акнир, мы тебя понимаем. Ты потеряла мать. – Маша встала. Ей показалось, говорить это сидя – невежливо.

– Что?!!!

Лицо дочери Кылыны вывернулось от ненависти и боли.

– Ты понимаешь меня? – прошипела она, захлебываясь злобой. – Понимаешь?! Вы убили ее! Вы – Трое! И теперь ты меня понимаешь?!!! Вы – люди. Слепцы! Вы – уже трупы! Вам не справиться со мной даже втроем!

Она задыхалась, не умея распределять свою злость по словам.

Она была слишком юной и слишком опасной – в том возрасте, когда святого нет, и ты сам даешь всему сущему новые имена, считая их единственно истинными.

И какие имена Акнир дала им Троим, гадать не приходилось:

– Убийцы! Самозванки! Человеческое быдло!

– Акнир, мы не убивали ее… – Маша отчаянно жалела эту кричащую девочку. – Мы защищали Город. Ты ж знаешь это? Правда, знаешь? Тебе все рассказали.

– Вы получили ее власть случайно! – стремительно спрыгнула с убийственной темы дочь Киевицы. – Мать отдала ее вам против воли. Она никогда бы не отдала ее вам сама. Она собиралась отдать ее мне!

Маша прикрыла глаза, вспоминая страшный миг.

Обезумевшая от неистовой муки женщина, ползающая по потолку «Центра старокiевскаго колдовства на Подолѣ»:

«Вам?! Я должна отдать это вам? Троим!!! Не хочу! Нет!!!»

– Может, и собиралась, – сказала Катя, и ее голос прозвучал на удивление спокойно и ровно. – Вот только отдала ее нам. По собственной воле. Ты ж, верно, в курсе, что случается с ведьмами в момент смерти?

– Моя мать – не ведьма. Она – Киевица!

– И с Киевицами тоже, – покладисто покивала Катя. – Они не могут умереть и испытывают адскую боль до тех пор, пока не передадут свою силу другому. И никто не запрещал твоей матери ползать по потолку бесконечно, страдать, терпеть боль и ждать тебя день, два, три – это был бы ее личный выбор. Но она сделала иной – облегчить себе смерть. И отдала силу нам. Троим. Такова была ее воля!

– Логично, – сказала Маша.

(«Логично» было любимым словцом Ковалевой и высшею мерою истины!)

Акнир яростно исполосовала Катю глазами и задышала так часто, что стало ясно: неведомый Суд между Небом и Землей, которым грозила Наследница, наверняка примет Катин аргумент.

– Вас все равно не признают! – взвыла Акнир. – Вы – слепые! За тысячи лет власть ни разу не передавалась слепым. Наследницей может стать только ведьма по крови!

– Но их Трое, – возразила ей Белладонна. – И есть пророчество. «Когда в Город третий раз придут Трое…»

– Это случайность!

– А вот случайностей нет, – мурлыкнула белая кошка и презрительно почесалась.

– Плевать! – затопала ногами Акнир. – Пусть их Трое. Они – слепые! На это не смогут закрыть глаза! И тогда Суд назначит бой. Поединок!

– Бой?! – оживилась Екатерина Дображанская, до недавнего времени активно посещавшая закрытый боксерский клуб.

– И они проиграют! – Акнир склонилась над непроницаемой Белладонной. – Потому что не знают ни черта!

– Уж черта-то мы точно знаем, – сказала Чуб. – Особенно Черта твоей чертовой матери!

– Не смей трогать мою мать! – озверела Акнир. – Эб ворст инк, – непонятно прокричала она, целясь в Дашу перстом. – Кто ты такая? Что ты можешь вообще? Ты – косматочка?

Даша с сомнением тряхнула стокосой прической, подозревая, что Акнир намекает на ее шевелюру, но не понимая, пытается ли она тем самым ее оскорбить.

– Ты – гадуница?

А вот это уже было явным оскорблением!

– Я – гадуница?!! – раздулась Чуб. – Сама гадина, малая!

– Ты – обертиха?

– Сама обертиха!!!

– Она спрашивает, умеешь ли ты обращаться в животных, – тихо сказала Маша.

– Так я животное? А, в смысле превращаться… – притормозила Землепотрясная. – Зато мы позавчера спасли Город!

– Хвастать «Мы спасли Город» – это все, на что вы способны! – не дала ей покрасоваться Акнир. – Вы не знаете и примитива. Визжать «Да ведь мы спасли Город!» – все, что вы сможете противопоставить мне в бою. Ну, крикни еще раз! Может, поможет!