– А мне говорили: стоит во Владимирский парня своего привести… ну, просто так, типа фрески посмотреть… и он в тебя сразу влюбится! – сказала вторая молодая. – И предложение сделает сразу, – похоже, она мало отличала святую Варвару от обычной Присухи.

– Дуры вы, – гаркнула через плечо тетка в желтой вязаной шапке. Дображанская подумала, что та отчитает их сейчас за «приворотные» мысли, но в корне ошиблась. – Хотите мужа хорошего – колечко святой Варвары купите! И носите. Оно всем помогает. Только сегодня вы уже не купите… я последнее забрала, – довольно похвасталась она. – Бабуля-продавщица мне так и сказала: «осталось одненьке – мабуть, вас і чекало». Вот! Как раз на большой подошло, – показала тетка оттопыренный палец.

– А когда следующие завезут, не сказали? – оживилась голубоволосая.

Но на них зашипели, затсыкали со всех сторон – очередь вползла в храм, и разговоры стали неуместны.

И Катя смирилась, сняла свои темные очки, повыше подняла воротник, чтоб не смущать никого в храме своей чрезмерной ведовской красотой.

Очередь, начинавшаяся еще на улице, за оградой храма, и тут, внутри собора, вилась длинной змеей, проходила мимо Распятия Христа, изгибалась петлей вокруг колонны с фреской пышнобородого Нестора-летописца, раки святого киевского митрополита Макария, и лишь затем сворачивала в противоположную часть храма – к Варваре.

От очереди отделилась пожилая пара, подошла к мощам Макария, закрестилась. И Катя поразилась их своеобразной красоте. Старушка с аккуратной седой прической в газовом белом платке 60-х годов – верном платочке, сейчас (как, наверное, и сорок лет назад), делавшем ее лицо окутанным романтической тайной. Рядом – верный муж, возможно, и подаривший ей сорок лет назад этот платок. Видно, приехали откуда-то – лишь киевляне, привыкшие к своим чудесам, от рождения до пенсии не находят ни времени, чтобы их посетить, ни душевных сил искренне ими восхититься. Или идут за чудесами с лукошком – как на базар за картошкой.

Но нынче даже Катерине Михайловне было во Владимирском на удивление хорошо и покойно. Точно отстояв на холоде длинную очередь, она получила послабление… или сама Варвара была милосердна к ней. Может, хороший знак?

Молодая девушка в модной искусственной шубке, рваных джинсах и кроссовках со стразами упала на колени пред ракой с Варварой, коснулась пола лбом, искренне, горячо-горячо зашептала молитву… явно не о любви, о здоровье кого-то из близких.

Разные люди ходят сюда, и проблемы и беды у них тоже разные.

И даже Катина душа вдруг умолкла, затихла и затаилась в тщетной надежде…

Но, подобравшись к похожей на большую золотую карету раке святой, испытала разочарование.

Даже сегодня, в Варварин день 17 декабря, сами мощи не открыли – отворив лишь стеклянную крышку гроба. Но нетленное тело святой так и осталось под мерцающей узорной парчой.

«А есть ли там что-то? – подумала Катя. – Почему ее даже не показывают нам?» Но решительно отодвинула в сторону нехорошие мысли.

Теперь ей казалось, что очередь движется слишком уж быстро – всем приближенным к телу отводили лишь пару секунд. И Катя жадно впитывала подробности. Знойные букеты лилий у подножия раки. Колонны из зеленого камня змеевика. Украшавшие раку разноцветные медальоны – сцены из жития святой.

– Давай, – Маша пропустила Катю вперед.

Поднявшись на три ступени к гробу святой, Дображанская быстро прикоснулась губами к парче, прикрывающей нетленное тело, посмотрела на икону с лицом Варвары – закрытые глаза, маленький рот.

Бородач в нарядном церковном одеянии положил на голову Кати золоченый венец.

Но она ничего не почувствовала. Ничего. Совершенно.

Толпа оттеснила ее.

Второй священнослужитель выдавал всем желающим красные и розовые ленты, освященные на нетленном теле Варвары. Катя молча взяла кусочек искусственного красного атласа.

Пустота – все та же пыльная пустота с металлическим вкусом снова зазвенела, засаднила внутри.

Толпа несла ее к выходу. Может, все дело в толпе? Все слишком быстро, суетливо – святость по конвейеру.

Маша выбежала из храма следом за ней.

– Я говорила, нам нужно пойти в другое место! – Ковалева не казалась расстроенной – скорее убежденной, что Катя следует верной дорожкой. Остались мелочи – допинать ее до конца.

– Я не смогу пройти в Прошлое так далеко, – сказала Катерина.

– Я могу, – сказала младшая из Киевиц. – И Мир может. Он привидение, он может зайти даже дальше меня. Вместе мы точно протащим тебя… Попробуем?

* * *

Всего пятнадцать минут спустя они уже стояли рядом с Софией – самым старым храмом Киева на самой прекрасной площади Города, похожей на волшебное зеркало, где бело-голубые тела Софии Киевской и Михайловского Златоверхого словно отражались друг в друге двумя стройными колокольнями с маковками, двумя многоголовыми и златоглавыми храмами.

Их одежда вполне подходила для похода в минувшее – все трое были облачены в пышные меховые шубы до пят, кожаные перчатки, на женщинах были платки.

Маша крепко взяла Катю под руку, Мир Красавицкий приобнял ее с другой стороны – двое сопровождающих Катерину Дображанскую переглянулись, кивнули друг дружке…

В ухо свистнуло знакомое заклятие для перехода в Прошлое: «Именем Отца моего велю, дай час, который мне должно знать».

И, дважды моргнув, Катя перенеслась на несколько столетий назад…

И обмерла, застыла в изумлении, окутанная ледяным пронизывающим холодом.

Страшное, жуткое впечатление представлял этот незнакомый ей Киев XVI или XVII столетия – мертвый Город.

Привычной глазу Софийской колокольни еще не было, не было и белокаменной ограды, а окна казавшегося сейчас одиноким и неприкаянным обветшавшего храма Премудрости Божией были заколочены досками.

За ним просматривались руины Золотых ворот и остатки земляного защитного вала князя Ярослава, местами поврежденного, но все еще высокого, упрямо отражавшего неумолимое воинственное движение времени, не пощадившего Великий и прекрасный Город древнерусских князей.

Катя сделала несколько неуверенных шагов, то и дело оглядываясь, впитывая в себя впечатления – пять разрушенных церквей вокруг Софийского храма: Ирининскую, Георгиевскую, святой Катерины и еще две, чьи имена, она никогда не слышала. Тонкие тропинки между неизвестных ей нагромождений камней. И чью-то черную козу, безмятежно прогуливавшуюся между остатками великой Истории.

– Какой нынче год? – спросила Дображанская.

– Полагаю, сейчас 1600-е годы, – сказал Мир Красавицкий. Судя по равнодушному тону, он уже бывал тут не раз. Скорее всего, они с Машей облазили все ближайшие столетия, как иные влюбленные обходят кафе, фестивали, тусовки и ярмарки.

– Но почему Киев выглядит так… ужасно?

– От хана Батыя до хана Менгли-Гирея было много нашествий. И Верхний Киев на столетия превратился в Город мертвых, – печально объяснила Маша.

И Кате припомнилась сказка о Спящей красавице и ее заколдованном царстве.

Конечно же, здесь были люди. И впереди высился еще один оставшийся в живых – Михайловский Златоверхий собор, еще однобашенный, но с горделивым одним-единственным в Киеве золотым верхом. И кое-где даже лепились домишки, бескомплексно, как трава, пробившаяся сквозь мертвый асфальт, втиснувшиеся между останками древнего Киева.

И все же, Катя осознала это впервые – тот прежний, Великий княжеский Киев Владимира и Ярослава никогда не воскреснет. Как не воскреснут Помпеи. Не восстанет из пепла Троя. Не поднимется со дна Атлантида.

И невесть почему, этот Город на холме тоже показался Кате лежащим на дне морей-океанов.

И золотой купол однобашенного Злато-Михайловского сиял как огонь маяка посреди моря руин.

А потом перед Катей предстала главная жемчужина этого града, когда, пропетляв меж развалин, они зашли в еще крохотный, однокупольный, Михайловский храм с древними иконами и тронутыми плесенью стенами, и подошли к расположенной слева от входа раке святой Варвары в маленькой нише.

Она и впрямь напоминала жемчужину, покоившуюся на морском дне в полураскрытой раковине – белую, перламутровую, наполненную неведомым светом.

И у Кати перехватило дыхание.

Девушка в простом деревянном гробу, в позолоченном деревянном уборе на бледном челе лежала в раке как живая. Совершенно живая! Кате довелось повидать немало мертвецов и осознать, что истинно мертвые всегда отличаются от живых – в них нет энергии, духа, они лишь пустая захолодевшая оболочка.

Но девушка и правда казалась спящей – Спящей красавицей в заколдованном мертвом Городе.

«Восковая кукла? – подумала нехорошее Катя. Самооправдалась: – Ведь так не бывает…» – И устыдилась своих мыслей. Но не смогла их прогнать.

К ним уже спешил местный служитель в темных вороньих одеждах. Но Мир Красавицкий отвлек его внимание на себя, увел в противоположную часть церкви – заговорил, задал какой-то вопрос, притом на латыни. Катя и не догадывалась, что он знает латынь. Но что они вообще знают о Мире? Чем живет и дышит их одомашненный призрак? Его движения были властными и уверенными, как у царской особы, и чернорясый сразу принял его власть, отвечал старательно, немного волнуясь.

Катя прислушалась, но уловила всего несколько слов: «бесы», «голова Владимира…».

– Сколько Варваре лет? – тихо спросила она у Маши.

– Трудно ответить. Нет никаких реальных подтверждений ее существования – только церковная легенда. А по легенде ее мощам примерно тысяча триста лет^[1].

– Но ведь так не бывает… Мертвые не могут выглядеть так!

– Катя, если здесь и сейчас, в XVII веке ты будешь стоять и думать, что так не бывает – мы зря пришли сюда, – беззлобно укорила ее Ковалева.

– Хорошо. Хо-ро-шо, – проговорила Катерина одними губами.

Она приблизилась к раке святой. Огляделась вокруг – ради отсрочки, не ради впечатлений. Пытаясь сосредоточиться, настроиться на чудо, в которое ей никак не удавалось поверить, она отметила, что храм переживает не лучшие свои времена, зато на стенах еще сохранились чудесные византийские мозаики, а пол украшен разноцветными камушками.

– Был город великий, великий город был Владимира нашего. А нынче, нынче… – громко вздыхал в дальнем углу чернорясый служитель.

– Так говорите, саркофаг князя Владимира Петр Могила нашел… и голову его? – отозвался Мирослав.

А Катя снова посмотрела на святую Варвару.

Ну не бывает так!

Бледное лицо великомученицы было прекрасным – с правильными чертами лица, с закрытыми глазами. На плечах и груди юной святой, похожей на сказочную принцессу, лежали длинные волнистые белые волосы до самого пояса. Ее маленькие ступни были босы, а тело покрывала драгоценная ткань из серебряных нитей.

Красавица, спящая в гробу посреди завороженного царства.

Киев был похож на древнейшую книгу сказок… И все сказки были здесь когда-то истинной явью!

Может, беловолосая юная царевна, лежащая в своем гробу как живая; может, Катино «Так не бывает!» – и позволяло поверить в невозможное?

Обрести саму веру?

Катя попыталась заглянуть внутрь себя, увидеть свою душу, похожую на пустой сосуд, почувствовать веру, засеребрившуюся на дне хоть одной каплей росы.

– Святая Варвара, великомученица киевская, – неуверенно произнесла Катерина Михайловна слова, которым заранее обучила ее великоразумная Маша, – помоги мне, пошли мне…

Договорить, сформулировать свою просьбу она не успела.

Посреди храма XVII века раздался совершенно неуместный тут звук – звук Катиного мобильного – пришла смс.

Как, если она специально отключила свой аппарат?

Чудо?

Маша громко и поспешно закашлялась.

– Ужели митрополита Исаия схватили прямо тут… и в одной власянице? – громко уточнил Мирослав.

А Катерина достала свой телефон и украдкой прочла (чудесное?) послание:

Нам необходимо встретиться. Виктор Топов.