I
Детство и юность
1879–1902

Люблю тебя, моя страна! Ты – молодость моя.

Мальчишкой был я,

Когда тебе отдал я веру, и зарок свой сохраню

До часа последнего жизни моей.

Кнуд Расмуссен. Моя страна

Подплывая сюда с юга, минуешь множество айсбергов, представляющих собой часть крупного ледника, именем которого названа эта местность. Внезапно в поле зрения появляются дома, в основном расположенные на южной стороне небольшой природной гавани Илулиссат. В переводе с эскимосского ее название звучит как «айсберги». Привлеченные хорошим уловом, на протяжении многих веков эскимосы обосновывались неподалеку отсюда, в Сермермиуте. В 1727 году к северу от них начали строиться голландцы, воздвигнув в самом центре своего поселения роскошное здание, а в 1741 году Якоб Северин основал торговую факторию, назвав ее в честь себя – Якобсхавн. В 1782 году этот населенный пункт получил статус колонии.

Расположение оказалось удачным, и колония вскоре превратилась в один из самых оживленных центров китобойного промысла, торговли и миссионерства на севере Гренландии. Приезжие торговцы специями встречались здесь наряду с гренландцами, датскими миссионерами и государственными деятелями. Последние, согласно их собственному пониманию – и пониманию всей датской колонии, – были костяком поселения.

Домов как таковых было немного, и поселенцы на этих гигантских просторах жили довольно скученно, однако церковь там все же существовала – солидная, внушительная. Крепкая, ладная, построенная из померанской сосны, она располагалась позади большого дома священника, выделяясь квадратными формами и доминируя непривычным фасадом на фоне мягких безлесных пейзажей.

Люди видели, как из большого дома вышли двое – священник и мальчик. Они были одеты, как чужестранцы, и говорили между собой по-датски, хотя ни для кого не было секретом, что оба свободно владеют гренландским. Отец невысокого роста, плотного телосложения шел быстрым шагом, положив мальчику руку на плечо. После его слов мальчик вдруг поднял глаза и засмеялся, а затем прибавил шагу, стараясь не отставать. Пастор собирался нанести несколько визитов во вверенном ему 800-километровом округе, и мальчику впервые было позволено присоединиться.

Он был счастлив, предвкушая предстоящее путешествие и приключения. Мальчик ощущал свою значимость, у него было чувство собственного достоинства и впечатление, что он является частью большого мира; условия жизни, окружение и история вдохнули в него жизнь.

Детство в Якобсхавне

Родился он 7 июня 1879 года и стал первенцем. Всего в семье было трое детей. Принимавшая у его матери роды повитуха Бикити обладала талантом сочинять традиционные колыбельные, и вскоре для него была готова новая песня:

Я слышу визг крысенышей милых, поющих тебе колыбельную песню:

«Крошка Кнуд к нам скоро придет, он просто чудо!

Крошка пастора,

Крошка Хельги и ее семьи».

Его приветствовала страна, где очень любили детей. Ему было посвящено несколько песенок, которые он хорошо помнил, даже став взрослым. В одной из них были такие слова: «Мальчик и утро, оба готовьтесь к дневному труду». Это ему очень подходило, ведь по натуре он был жаворонком.

20 июня отец его крестил. Каждое из полученных им имен – Йохан Кнуд Виктор Расмуссен – содержало в себе знамение. Йохан (Иоанн) означает «бог милостив». Кнудом его назвали в честь деда, управляющего колонией в Якобсхавне. Имя это стародатского происхождения, смысл его расшифровывается как «бунтарство», «упрямство», «заносчивость», но также и «остроумие», «притягательность» и «святость». Виктор на латыни означает «победитель».

Его датскими крестными стали добрые и солидные люди: участковый врач Хр. В. Хейвен, студент-волонтер Кнуд Флейшер и инспектор Краруп-Смит, который на крестины не явился.

Мать Кнуда звали Софи Луиза Сюзанна Флейшер. Она родилась 13 декабря 1842 года в поселении Ритенбенк в семье Регины и Кнуда Гельмуйдена Флейшеров. Дедушка по материнской линии был примечательной личностью, однако он умер за два года до рождения Кнуда. Будучи довольно зажиточным человеком, он никогда не покидал пределов Гренландии, в которой родился. Вплоть до самой смерти он предпочитал говорить на родном языке своих родителей – норвежском. После его женитьбы на девушке-сироте в жилах семьи появилась кровь эскимосов. Нередко Кнуд Расмуссен придавал своим эскимосским корням чересчур большое значение, гораздо большее, чем на то имелось доказательств. По словам Эйгиля Кнута, изучавшего генеалогию семьи Кнуда Расмуссена, Кнуд было всего на ¹/₁₆ часть гренландцем. Исследование Эйгиля Кнута указывает также и на то, что Кнуд Расмуссен являлся дальним родственником всемирно известного норвежского полярного исследователя Фритьофа Нансена, с которым они впоследствии стали дружны.

Родиной матери была Гренландия, Данию она посетила всего несколько раз уже после конфирмации. Она была глубоко посвящена как в эскимосскую, так и в датскую культуру, к которой была причастна, несмотря на то что выросла в Гренландии.

Отец Кнуда, Кристиан Вильгельм Расмуссен, родился в 1846 году на юге Врабю, что к югу от Кёге^[3]. В 1873 году после сдачи официального богословского экзамена вместе с женой Генриеттой Вильгельминой Клаузен он отправился в Гренландию в качестве миссионера. Вскоре после их приезда жена умерла при родах, а ему самому пришлось вернуться в Данию, чтобы лечиться от сразившей его ревматической лихорадки.

В 1875 году он вернулся в Гренландию и, в том же году женившись на дочери управляющего колонией Луизе, остался там на целых 20 лет.

Когда он впервые появился в тех краях, Гренландия была совсем иной. Датские чиновники попадали туда по разным причинам: кто по назначению, а кто и по призванию. К последней категории принадлежал Кристиан Расмуссен. Пребывание в этой стране требовало прекрасного здоровья и умеренности, что, видимо, ему вполне подходило. Обосновавшись там, он стал всеобщим любимцем. Будучи от природы одаренным, Кристиан быстро выучил язык, что способствовало установлению близких отношений с гренландцами. Первые шаги дались ему нелегко. Он потерял первую жену и сына, вместе с которыми приехал в Гренландию. Всю жизнь страдал от тяжелых приступов ревматической лихорадки, в связи с чем ему разрешили вернуться в Данию.

Район Якобсхавна включал в себя весь залив Диско севернее Уманака до самого Упернавика, поэтому участие в официальных поездках отца давало Кнуду Расмуссену прекрасную возможность изучить условия жизни, страну и людей. Для него был вполне естественным тот факт, что его отец, как и он сам, принадлежали к высшему сословию.

Самуил Клейншмидт заложил основы гренландского языка, составив в 1851 году грамматику, а в 1871 словарь, в который позже значительный вклад внес пастор Расмуссен. В 1888 году пастор опубликовал учебник гренландского языка, а в 1893 году вместе с миссионером Кьером выпустил большой датско-гренландский словарь. После этого он принял участие в издании Нового Завета и перевел большую часть Ветхого Завета и библейских историй на гренландский язык.

Вернувшись домой в Данию, он стал приходским священником в Лунге-Уггерлёсе, а в 1904 году получил должность преподавателя гренландского языка. В качестве приходского консультанта он принял участие в реформации гренландской церкви и школы, не прекращая работы над изданием церковных книг.

Когда Кнуд Расмуссен вырос и собирался основать торговую факторию на мысе Йорк, его отец, будучи членом комитета, поддержал сына в этом начинании, как, впрочем, поддерживал его всю свою жизнь. Кристиан Расмуссен умер 10 ноября 1918 года в Лунге.

С момента своего рождения Кнуд Расмуссен находился между двух культур. Первая зиждилась на прочных скрепах семейственности, государственной службы, христианства, миссионерской работы и Дании – колониальной державы, диктовавшей эскимосам условия и контролировавшей их соблюдение. Именно об этом шла речь, когда разговор велся на датском языке. Вторая включала в себя эскимосов, погодные условия, язык и легенды, хижины и собак, представляла территорию детства и была скрыта от посторонних глаз. Он соприкасался с этим миром, когда переходил на гренландский язык. Эти крайности являлись полюсами его жизни, напряжение между которыми стало его движущей силой, причем в своей основе напряжение имело лингвистическую природу. Чем старше он становился, тем яснее понимал это. В дневнике 18 декабря 1903 года Кнуд пишет: «Но растущее во мне напряжение – это и есть моя жизнь и бьющийся пульс моей работы».

Вместе с ними в доме проживала тетя Хельга, которая принимала активное участие в обучении детей школьным предметам. В семье было трое детей – Кнуд, Вильгельмина и Кристиан. Учеба была делом необходимым, но жизнь на природе проходила куда веселее. Кнуд рос здоровым, обаятельным мальчиком, быстро превратившимся во всеобщего любимчика. Вот что рыболов Натаани рассказывал Йоргену Флейшеру о тех временах: «Что правда, то правда, маленький Кнуд был совершенно бесподобен. <…> И что это был за дикаренок! Мы придумали игру в собачьи упряжки, и Кнуд вызвался ими управлять, пока мы, его товарищи, выступали в роли собак. Мы “стремительным галопом” носились вниз по холму Джулии мимо пасторского дома, а Кнуд подгонял нас, выкрикивая слова ободрения. И неважно, что у нас в тот момент перехватывало дыхание. Во время игры с Кнудом непременно что-нибудь происходило. Ведь “собак” тоже нужно кормить, и после игры Кнуд приглашал всю ораву в дом пастора, где нам выдавали по толстому ломтю ржаного хлеба. Какая же радость нас охватывала, когда мы попадали в теплое жилище священника – вам этого даже не вообразить!»

Семейное фото. Слева направо: сестра Вильгельмина (Ми), тетя Хельга (из семьи Флейшеров (?), неизвестная женщина, мать (сидит), брат Кристиан, отец и сам Кнуд. Из архива библиотеки города Хундестед

Он был не слишком крупным подвижным ребенком. Его прозвали Кунунгуак, или Крошка Кнуд, и это доброе прозвище следовало за ним по всей Гренландии. Куда бы он ни переезжал, он был повсюду желанным гостем. В особенности Кнуд любил навещать старушек, которые рассказывали ему старинные легенды, бытовавшие в этих местах еще до появления Ханса Эгеде^[4], когда редкое судно в этих водах было в диковинку. Они ему поведали о дикарях с севера, убивавших людей. Поскольку никто толком о них ничего не знал, пробелы приходилось восполнять, прибегая к помощи воображения. Кнуд загорелся идеей побывать в тех северных краях, когда подрастет.

Когда Кнуду исполнилось десять лет, у него появились первые собаки, а через два года в его распоряжении их было уже целых восемь и дробовик в придачу. Теперь он был похож на настоящего охотника.

Одного из его товарищей по играм звали Йорген Бронлунд. Родился он 14 декабря 1877 года, то есть был немного старше Кнуда. Вскоре после его рождения отец мальчика умер от туберкулеза, бывшего довольно распространенной болезнью в те времена. Мать умерла, когда ему исполнилось пять лет, и ребенка отдали в семью опекунов, которые растили из него настоящего рыболова, подсовывая искусственные рыболовные снасти вместо детских игрушек. Это была отличная подготовка ко взрослой жизни, возможно, даже более полезная, чем школа, которая, несмотря на наличие неплохих способностей, интересовала его гораздо меньше. Разница в возрасте мальчиков, по всей видимости, явилась причиной того, что они не слишком часто играли вместе, о чем позже сожалели.

Когда в 1888 году Фритьоф Нансен впервые пересек ледниковый щит Гренландии, Королевское общество Гренландии пообещало премию в 20 датских крон тому, кто первым сообщит о приезде Нансена. После того как председатель увеличил премию до 200 крон, Кнуд и Йорген, сочтя предложение вполне заманчивым, решили принять участие в этой затее. Разумеется, ничего обнаружить им не удалось, однако данный эпизод произвел на Кнуда большое впечатление, о чем можно судить по произнесенной им много лет спустя мемориальной речи у гроба Нансена:

Уж мы-то, гренландские мальчишки, по достоинству смогли оценить это достижение! Оно трепетало в нас каждый раз, когда мы наблюдали за материковыми льдами, забравшись на горные вершины. Эти бескрайние массы снега и льда за горизонтом, пролегавшие внизу под нашими ледяными фьордами, эти ядовито-зеленые бездонные трещины, раскалывавшие на части ледниковые хребты! Немыслимо было даже подумать о том, чтобы пройти на лыжах в тех местах. Но в имени этого чужеземца нам слышались фанфары! Они звучали в его мужественном поступке, его подвиге и приключениях, и мы приняли его как родного, как героя и образец для подражания. И нам хотелось быть на него похожими, когда повзрослеем.

Эти слова показывают, что благодаря Нансену мысли о Гренландии, занимавшие ум Кнуда Расмуссена, подвигли его к великим приключениям и славе. Если верить этой цитате, отождествляя себя с Нансеном, Кнуд чувствовал, что он более датчанин, нежели гренландец. Даже если содержание цитаты не охватывает в полной мере эмоции 1888 года, оно вполне указывает на путь, который Кнуд Расмуссен пройдет много лет спустя, что тоже не менее важно.

Нет сомнений в том, что отец понимал ценность, которую представляет собой для сына изучение окружающей среды и предметов, разделяющих жизнь и смерть. Во время официальных визитов отца, сопровождая его, Кнуд знакомился с условиями жизни в этих краях, однако была лишь одна вещь, на которую отец не давал Кнуду разрешения, – плавание на каяке, который он считал ненадежным средством передвижения. И эта мысль преследовала Кнуда всю оставшуюся жизнь. В отличие от собачьих упряжек, он так никогда и не научился хорошо управлять каяком, но об этом мы расскажем позднее.

О том, каким знатоком санной езды он являлся, можно узнать из воспоминаний Кая Биркета-Смита: «В манере езды и управления собаками у западных гренландцев и полярных эскимосов имеются небольшие отличия: у последних хлысты длиннее, да и крепление совсем иное! Несмотря на то что Кнуд провел зрелые годы в совместных путешествиях с полярными эскимосами, используя тип саней, более подходящий для длительных поездок, он навсегда сохранил манеру управления, усвоенную им еще в детстве».

Вот как описывает поездку пастора Расмуссена по округу датский художник А. Риис Карстенсен, побывавший в 1888 году в заливе Диско: «Вместе с нами поехал и сын священника, мальчик 10 лет. Родился он в Гренландии и, естественно, в совершенстве владел эскимосским языком. Этот смышленый ребенок находился в окружении местных жителей, чье общество предпочитал всем остальным и кому всегда пытался помочь». Уже в детском возрасте Кнуд Расмуссен был прекрасно знаком со страной и ее языком.

Много лет спустя Кнуд с благодарностью мысленно возвращался к тем поездкам: «Уже в зрелом возрасте во время своих экспедиций я множество раз испытывал ту же радость от колеи, от гор, от солнца и скорости, как и тогда, когда, будучи маленьким мальчиком, впервые получил разрешение управлять собственной упряжкой, сидя вместе с отцом в санях, неизменно сопровождая его в путешествиях. Не раз я в глубине души благодарил отца за то, что он в мои ранние годы возлагал на меня такую ответственность, позволяя соприкоснуться с реальной жизнью».

Понимание реальной жизни также включало осознание своей принадлежности к государственной службе, организованной для управления эскимосами, – и Расмуссен сумел приспособиться и к этой части бытия.

Отношение датских официальных лиц в Гренландии к местному населению всегда строилось на четком принципе: они и мы. Отправной точкой служила собственная правота, «мы» – вместе с нашей культурой, образованием, знаниями и христианством, в то время как «они» должны были лишь получать то, чего им не хватает. Даже если это не сразу удавалось, очевидно было, что «наше» мышление было всегда правильным. И чем выше человек поднимался, тем более нецивилизованными и дикими в его глазах становились язычники.

Кнуд Расмуссен усвоил подобные представления еще в детстве, впрочем, немало фактов говорят о том, что его отец их также разделял. Тогда же, во время детских игр с гренландскими друзьями, он сумел настолько приблизиться к их культуре, что это расстояние значительно уменьшилось. Хотя полностью так никогда и не исчезло.

Выехав из Якобсхавна в южном направлении, оставив далеко позади церковь и высокий пасторский дом, он на протяжении долгого времени мог наблюдать за айсбергами большого ледника. Проводив его в дорогу, затем и они исчезли из виду. Остались только детские воспоминания о Гренландии, Калааллит Нунаат, «Земле людей». И в душе поселилась тоска.