V

Саннэ выскочила в коридор, а потом на свет, на большую дворцовую лестницу, с которой открывался вид на крыши и площади Серивы, на ее террасы, два залива и искрящееся море. Она сбежала вниз, почти столкнувшись с придворными дамами, прервав им длинный ритуал la baila, придворного обхода, проводимого в светлую пору всеми культурными людьми.

Она пробежала улочками дворцового квартала. Раз-другой кто-то крикнул на нее, поскольку она едва не наступила на чужую тень, проносясь мимо людей куда ближе, чем в эту пору позволяли серивские обычаи. Проскальзывала она сквозь пространство, полное прилавков, прохожих, телег и бестенных лошадей столь же быстро, как сквозь черный мир теней. Была она ловкой. На Севере привыкла гоняться ради забавы за котами и собаками, но в Сериве почти не попадались маленькие звери. Суровые законы запрещали держать в городе созданий, которым не обрезали тени, а услуги тенемастеров были дороги.

Вскоре Саннэ оказалась под домом Ремарко Мартинеза, ректора серивского университета, председателя Королевского Теологического Совета, которого сама она называла просто лысым дядюшкой.

Мартинез имел слабость к хольбранвийцам, поскольку вторая жена его происходила из Алефбааха, из родных сторон Хольбранвера. И пускай умершая пять лет назад женщина обладала голосом, подобным заржавевшим железным петлям, задницей, подобной мешку с шерстью, а также привычкой громко пускать ветры, но когда она отошла в иной мир, мастер Ремарко уже во время первой тихой ночи понял, как сильно не хватает ему супруги, – и истово зарыдал.

С Хольбранвером официально он встречался по делам науки, неофициально же – чтобы играть в шахматы за бокалом густого серивского порто. Но на самом деле для того, чтобы слушать суровый акцент Хольбранвера и расспрашивать его о родных его краях, вспоминая свою дорогую супругу, ее покрикивания, храп и ветры, а затем, между движениями фигур, утирать кончиком большого пальца слезу в уголках глаз.

Саннэ еще не дотягивалась до молотка-колотушки, потому она просто отворила дверь и вбежала внутрь. Ремарко она нашла в кабинете внизу, с большим томом на коленях, громко храпящего.

– Папа прислал известие, – крикнула она так громко, что лысый дядюшка аж подскочил.

– Саннэ? – спросил, протирая глаза. – Это мило с твоей стороны, правда, но что случилось с Армандом? Маленькая девочка и вправду не должна в одиночку бегать по улицам.

Саннэ скривилась.

– Я не маленькая девочка. А это важно, очень-очень важно. Арманд бы что-то перепутал или кому-нибудь рассказал бы. Папа думает, что ему уже давно платят люди эклезиарха или шпионы Детрано. А скорее всего – и те и другие.

Только теперь Ремарко проснулся по-настоящему. В один момент старческая медлительность спала с него, словно свинцовый плащ, взгляд сделался острым. Если уж известие было секретным, он видел три возможности. Первая: Хольбранвер все еще продолжал свою подрывающую закон и обычай практику вскрытия трупов. Обнаружил что-то новое, чем неотложно хотел похвастаться. Вторая: он снова дал втянуть себя в дворцовый заговор, который завершился чьей-то смертью. Третья: он проговорился о еретических идеях эклезиарху, и оказался в Голодной Башне, и теперь дожидался помощи.

Он дал Саннэ знак, чтобы та продолжала, и она слово в слово повторила известие от отца. Хольбранвер в двух словах описывал в нем собственное открытие, подчеркивая его значение, обещал презентацию и просил о встрече с докторами разных дисциплин и о дискуссии, которая могла бы пролить на его достижение немного света.

Когда она закончила, Мартинез был синим, будто труп.

– Это невозможно. Просто-напросто невозможно. Скажи отцу, что, конечно, я и вправду могу пригласить несколько человек из академии. Но столь необычная концепция требует необычных доказательств. Я надеюсь, что твой отец знает, что делает, поскольку – Великий Свете! – иначе его засмеют так, что и сам король ему не поможет. Я уже слышу, как станут говорить в коридорах университета: «Проклятый Хольбранвер в очередной раз смеется над нами, а мастер Мартинез ему в этом помогает!» Конец, моя дорогая, конец нам обоим! Однако, если бы такое и вправду удалось… Тогда говорили бы: «Хольбранвер – величайший мудрец со времен Альрестела, а его учитель, мастер Мартинез, – человек настолько же великого ума…» Великий Свете, я надеюсь, что он не ошибается!

– Да, дядюшка. Не переживайте, папа вас не подведет.

– Еще посмотрим, дорогая моя. Еще посмотрим… Послушай, передай отцу, чтобы он приготовился к показу на завтра. Я приглашу нескольких доверенных особ на пять часов в Зал Медиков. Отсюда беги прямо домой, главными улицами. И не дай себя никому зацепить, а прежде всего – ради богов Ибра! – не говори никому о том, что сделал папа. Никому, понимаешь. Одно неосторожное…

Он внезапно прервал себя, поскольку ему показалось, что за дверьми он услышал шорох. Но ничего не повторилось, а мастер Мартинез был уверен, что в доме они одни, и потому он снова повернулся к девочке.

– Да, дядюшка, – сказала Саннэ. – Я понимаю.

– Ну хорошо. Беги, девочка, – ответил он, вытягивая из шкатулки маленький сахарный шарик.

– Я уже… – начала Саннэ, но через миг взяла конфету и выскочила из мастерской.

Сразу после того как девочка вышла из дома мастера Ремарко, покинул его и некий слух. Породила его голова экономки мастера, госпожа Мархияс, когда та пришла с рынка намного раньше, чем обычно, а по дороге на кухню на минутку остановилась под дверью кабинета. Подслушанный разговор так ее возбудил, что, едва лишь распаковав корзину, она побежала к подруге, чей муж – временно лишенный работы крысолов – тоже оказался дома. Подслушав разговор кумушек, мужчина понял, что новость может оказаться достойна нескольких серебряных монет. Потому он отправился прямиком к знакомому купцу, чей амбар он некогда спас от нашествия грызунов. За сплетню он получил горсть гнутых шеклей, купец же понес ее дальше, к дому, где ее перехватили его сын и дочь, после чего с каждым из них она отправилась дальше.

Сын передал ее за картами знакомым кутилам, те шепнули ее своим патронам в надежде, что она придется им по вкусу и принесет немного денег. Патроны из трех разных родов еще в тот же день проконсультировались насчет новости с собственными учеными. К тому же на каждом этапе своего пути сплетня ширилась, попадая в уши куртизанок, слуг, друзей, детей.

Таким вот необычным образом, всего-то за день, из-за одной служанки, которая оказалась под дверьми ректора Ремарко Мартинеза в неподходящий момент, еще до вечера большая часть важных персон в Сериве знали, что ученый с Севера сумел открыть нечто противное законам природы.

Все качали головами, пытаясь догадаться, что бы это могло быть. И даже самые горячие противники, завистливые ученые, дворцовые конкуренты и сам эклезиарх Андреос не могли и подумать, что демонстрация завершит придворную карьеру ученого так быстро и так решительно.

И не мог к этому привести даже донос, который Мартинез написал в ту же минуту, как Саннэ покинула его дом.

* * *

Солнце давно миновало зенит, тени удлинились. Утренний гам на улицах стих. Чем больше пространства пожирали темные пятна, расползшиеся по городу, тем меньше людей выходило наружу. Начиналась дневная сиеста, время длинных теней, когда обитатели Серивы в безопасном укрытии домов отдыхали ото дня, начатого еще до рассвета. Копили силы для вечера, когда свет луны, более безопасный, чем пронизывающее сияние солнца, позволит снова – и без страха – выйти на аллеи столицы, чтобы пить, танцевать, развлекаться до утра.

Серива воистину жила лишь ночью, и теперь, затаившись, нетерпеливо ожидала сумерек.

И’Барратора даже не заметил, что город обезлюдел. Он шел вперед, глядя под ноги, а чужие тени обходил, скорее, благодаря привычке, чем специально.

Кошель с золотом (он уже посчитал – пять золотых эскудо и несколько серебряных реалов) давил ему на грудь. Нечасто бывала у него при себе подобная сумма. В Сериве жизнь человеческая была дешева, в то время как хорошее оружие и информация стоили немало. Немало стоили также медики, алхимики, своего стоила и комната на улице Аламинхо. Потому и суммы, которые И’Барратора откладывал у знакомого банкира на старость, всегда были жалостно скромны, и на нынешний день наверняка меньше, чем один этот кошель.

Подумал он, что это, возможно, хорошее время, чтобы заглянуть к Бенингу – лысому и хромому торговцу, который привозил в Сериву множество ценных томов. Какое-то время назад был у него на продажу фехтовальный трактат с чудесными иллюстрациями, произведение анонимного мастера (причем имелись подозрения, что автором мог оказаться сам Пурпурный Капюшон, Рехаур дель Аргон, в половине стран мира приговоренный к изгнанию). Подобный трактат мог бы почти сразу поднять престиж хиреющей школы И’Барраторы.

Арахон Каранза Мартинез И’Грената И’Барратора не поддался, однако, искушению и не стал проведывать книжника. Хотя имел право расслабиться в качестве компенсации за засаду, организованную Аркузоном, и за смерть ученика и друга, однако он понимал, что не заработал этих денег честно, согласно контракту. Эрнесто Родригано все еще был жив и наверняка нетерпеливо кружил теперь по комнатам своего дворца у Площадей Шести Родов, планируя очередные подлости. Из-за него погибло пятеро людей, из которых как минимум двоим – Ариего и таинственной девушке – И’Барратора смерти не желал.

Пять жизней за пять круглых золотых эскудо.

Немногочисленные прохожие расступались перед задумавшимся фехтовальщиком, шагавшим по узким улочкам. Наконец он добрался до знакомого трехэтажного дома с белеными стенами и плоской крышей, с раскрашенным синим балконом, с которого видна была засыпанная мусором улица. Никто не желал здесь обитать – слишком близко к Треснувшему Куполу и высящемуся в нем Ребру Севера, которое в последнее время, словно воткнутая в течение ручья палка, рассылало по тенепространству складки и волны. После того как здесь несколько раз одичали тени, более богатые обитатели оставили свои дома. Их место заняла беднота, а с ней пришли грабители, разодетые уличные девки, прокаженные и бестенники.

Арахон долго стучал дверным молотком, пока наконец не ответил ему скрип отворяемых засовов. Дверь открылась, и в узкой щели он увидел смуглое продолговатое лицо с длинным благородным носом и сжатыми губами, покрытыми слоем кармина. А ниже – ладонь и небольшой пистолет с колбой из темного дерева, инкрустированной слоновой костью.

Какой-то миг И’Барратора не знал, чем все закончится. Глаза донны Иоранды, как всегда, были холодны и непроницаемы.

Он вытащил из-за пазухи кошель, и тогда дверь отворилась настежь.

– Дядя Арахон! – донеслось откуда-то из темноты, и сразу после этого вылетела оттуда маленькая фигурка, подскочила к мужчине и обняла его за ноги.

И’Барратора без слов взъерошил мальчишке волосы, глядя одновременно на донну Иоранду, чтобы удостовериться, что женщина не против этого. Потом вошел внутрь.

Внутри было вовсе не бедно, ему казалось даже, что с момента последнего его посещения тут сменились шторы, а в главной комнате на втором этаже появилось деревянное трюмо. И’Барратора поймал себя на мысли о том, для кого Иоранда могла бы так краситься, и сразу же одернул себя. Некогда она была дамой, поэтому ничего странного, что она все еще хотела соответствующе выглядеть. А даже если кому и продавала себя, как в те дни, когда после смерти мужа оказалась в нужде, он не имел права ее осуждать, хотя сама мысль о том, что она могла снова принимать клиентов, заставляла его кровь кипеть.

Не зная, что делать, они уселись за стол. Мальчишка воспринял это как приглашение и сразу же вскочил фехтовальщику на колени. Сделал это без малейших раздумий, отчего Арахон смешался. В этом возрасте должно бы уже спрашивать разрешение, прежде чем нарушить приватное пространство другого человека, тем более что солнце еще не зашло.