Глава 2

Иокогама. – Пожар в гостинице. – Японская трапеза. – Японские танцовщицы. – Музыка. – Угощение из живой рыбы. – Харакири. – Микадо. – Празднование Нового года. – Токийские пожарные. – Японские циновки. – Дворец Хамаготэн

Весь день 30 декабря я посвятил встречам с официальными посетителями, согласованию интервью с нынешним директором Токийского музея мистером Матидой, обращениям к видным деятелям в Токио и закончил его совместным обедом с нашим послом сэром Гарри Паркесом. Я возвратился в свою гостиницу в Иокогаме; но даже ночью мне не дано было спокойно отдохнуть. Сморивший меня сон мгновенно улетучился от крика «Пожар!». Выглянув из двери своего номера, я увидел управляющего гостиницей, в одной ночной рубашке мечущегося в поисках пожарного насоса. В крайней спешке я оделся и обнаружил, что наша гостиница объята пламенем и огонь полыхает этажом выше как раз над моей комнатой. Сквозь огромное отверстие в плинтусе и стене было видно, что внутри помещения за перегородкой (которую настоящей стеной назвать было нельзя, так как она представляла собой каркасную конструкцию из планок с гипсовым заполнением) все пылало. Осознав опасность нашего положения, я прокричал, чтобы принесли воды, и, прежде чем японские слуги успели принести ведра, помчался в ближайшую спальню за кочергой, напугав своим появлением даму, которая только поднялась с постели. Этой кочергой я проломил стену на доступной для меня высоте и обнаружил, что все стропила пожирает пламя. К этому моменту слуги обильно поливали водой горящие деревянные конструкции, и по лестнице я вскарабкался до потолка коридора, по которому стремительно распространялся огонь, но, приложив огромные усилия, мы все-таки смогли остановить его распространение. Меня поразил тот факт, что пожарный насос привезли, когда пламя уже погасили, причем ни один постоялец гостиницы, будь то кто-то из англичан, американцев, немцев или французов, не вызвался помочь в тушении пожара. Тем временем пораженный происходящим тучный увалень – как впоследствии выяснилось, владелец гостиницы – взирал на суету своих слуг с завидным спокойствием. На следующий день я выслушал слова благодарности нескольких постояльцев гостиницы за мой вклад в тушение ночного пожара. И даже та дама, которую я очень тогда напугал своим вторжением в ее спальню, похвалила меня за разумную инициативу. Тем не менее мне сообщили, что владелец нашей гостиницы посчитал, что мне не следовало тушить пожар в его заведении, так как он застраховал его на приличную сумму.

Пожар мы успешно потушили, и я отправился осмотреть местный рыбный рынок, так как уже было семь часов утра. Здесь я увидел сложенных грудами осьминогов; часть товара отличалась красноватым оттенком, другая – отливала свинцом, причем шевеление щупалец этих странных существ придавало грудам видимость движения и жизни, вызывавшей как минимум удивление. На этот рынок к тому же свезли двустворчатых моллюсков длиной 25 см (которые в моем представлении выглядели переросшими мидиями), крупных существ акульего вида и длиной приблизительно 3 м, а также целые ванны живой рыбы, включая королевскую таи; тем временем на столах и штабелях расположились самые странные чудища, которые я когда-либо и где-либо видел в качестве съедобных даров моря.

У ворот на территорию базара, через которые я возвращался, сидел меняла, у которого я приобрел несколько забавных монет, вышедших уже из употребления. Старинная чеканка навсегда ушла в прошлое, уступив место серебряным и бумажным деньгам, изготовленным в американском стиле.

В девять часов утра я отправился в Токио, куда меня пригласили на национальное японское угощение, которое вызвались организовать секретари иноземных представительств в честь приезда двух австрийских принцев. Организаторами мероприятия, насколько я это понял, предлагалось пригласить по одному приятелю, а меня почетным гостем назначил достопочтенный Джеймс Сомарес. Званый пир устраивали в самом изысканном чайном павильоне Японии, в котором министры устраивают официальные обеды. Причем учли все мелочи в строгом соответствии с самыми высокими требованиями японского вкуса и этикета.

На территории ясики (японской усадьбы) превосходных лингвистов братьев Зибольд, владевших японским языком не хуже любого знакомого им европейского языка, я встретил принца Лихтенштейнского Анри и принца Монте-Нуово барона Розена, барона Гольдшмидта и доктора Рорица. Последнему я очень многим обязан за доброе его отношение, проявленное им ко мне во время нахождения вдали от европейской цивилизации. Когда все гости собрались, мы с хозяевами нашего мероприятия направились к чайному павильону, где на входе разулись, поднялись по лестнице (так как у дома имелся второй этаж, что считается большой редкостью в Японии) и вошли в банкетный зал.

Поскольку это угощение отличалось японским национальным колоритом, мне следует попытаться описать его для нашего любезного читателя. Комната, или скорее сразу несколько комнат, в которых мы пировали, по большому счету напоминали комнаты передней и тыльной части лондонской виллы, так как их объединили специально для нас, раздвинув перегородки, представляющие собой некое подобие сдвоенных дверей небольших английских домов. Мы вошли в устроенный таким образом зал и увидели по правой стене приподнятый над полом помост, несколько возвышающийся над остальной площадью помещения, со своего рода встроенным алтарем, на котором стояли рисовые колоски, означающие подношение богам. Обустройство этого алтаря выполнено со всей тщательностью; в дальнем конце строго вертикально установлен ствол вишни прямо в коре, размеры всех полок, подпорок и прочих деталей определяют соответствующими правилами. Так выглядит «священная ниша» (или выгородка), которую занял бы микадо как воплощение божества синтоистской церкви, если ему придется когда-либо посетить эту гостиницу. А яства ему будут подавать через отверстие в конце отгороженной части помоста те, кому не положено видеть его лицо. Поэтому отверстие для подачи угощения имеет малый размер и расположено соответственно своему предназначению.

Стена зала перед нами представляла собой огромное окно высотой около 1,5 м от самого пола до потолка. Причем высота потолка была вполне достаточна для проведения пиров, так как во время торжественных и прочих мероприятий японцы опускаются коленями прямо на пол. В японской комнате вы не найдете ни стула, ни стола, ни чего-то еще, что у европейцев считается какой-никакой мебелью. Левая сторона апартаментов полностью представляет собой непрерывную череду окон, за которыми находится балкон; и эти окна такой высоты, что, когда они открыты, можно в полный рост выходить на этот балкон. Остальные стены зала изготовлены из оштукатуренных панелей, радующих глаз фактурой и цветом поверхности.

Но невзирая на то, что эти помещения имеют определенное сходство с европейскими комнатами, ничего европейского в них нет; на самом деле они не только исконно японского вида, но и построены в соответствии с самыми строгими законами японского этикета. Окна изготовлены в виде легких рам с тонкой и изящной деревянной решеткой, заклеенной тонкой бумагой. Поэтому, чтобы выглянуть наружу, требуется сдвинуть створку окна; но поскольку все оконные створки в Японии так устроены, что их можно сдвигать относительно друг друга в горизонтальной плоскости, большого труда это не составляет. Пол покрыт циновками; потолок, как и оконные рамы, изготовлен из некрашеных деревянных деталей, и в целом эта комната вызывает ощущение самой приятной чистоты и красоты.

Когда мы вошли в зал, почти все окна в нем стояли открытыми, яркий солнечный свет заливал пространство помещения, но холодный воздух казался очень свежим. Каждому участнику мероприятия предназначался тюфячок толщиной 2,5 см и размером 35 на 35 см, на котором предстояло сидеть на коленях. Но настоящим предназначением этих тюфячков считается обозначение места за трапезой. Почетное место находится рядом с помостом для микадо, и от него рассаживаются гости в соответствии со своим весом в обществе по мере убывания. Сверху эти тюфячки покрыты тканью цвета индиго из хлопка, и они очень рельефно выделяются на фоне светло-желтых циновок, серо-желтого дерева, а также зелено-серых стен. На полу установлены четыре хибати (жаровни с тлеющими углями), и в этом случае они представляли собой квадратные емкости из темного дерева, обитого металлом. Эти хибати наполовину густо заполняла древесная зола, уже прогоревшая, разумеется, а по центру слоя из золы находились два или три маленьких куска тлеющего древесного угля. Хибати дает совсем мало тепла и конечно же не позволяет изменить температуру в японской комнате до какого-либо ощутимого уровня. В комнате английского дома подобное отопительное приспособление представляло бы большую опасность, так как углекислый газ, образующийся в результате сгорания древесного угля в кислородной среде атмосферного воздуха, отравил бы все вокруг. Но японская комната настолько хорошо проветривается из-за наличия многочисленных щелей в конструкции ее стен, что ни о какой подобной опасности говорить не приходится. Вполне справедливо будет сказать, что японцы вообще обитают на открытом воздухе, а дом служит им скорее помостом, приподнятым над землей с надежной крышей, чем анфиладой комнат, обособленных от внешнего мира мощными внешними стенами.

Когда мы расселись или, если точнее, разместились на наших тюфячках в коленопреклоненном положении, служанка поставила рядом с каждым из нас шкатулку курильщика, внутри которой находилась бамбуковая чашечка с водой на донышке и курительная трубка (бамбуковая чашечка предназначалась для сбора пепла, выбитого из трубки). По кругу пустили лаковую табакерку с тончайшей выделки узором, крышку и корпус которой по краю украшал металлический ободок. Все желающие набили из нее свои трубки табаком. В чашу японской курительной трубки вмещается совсем мало табака, от силы на пару затяжек. При этом, как правило, выглядит такая трубка на редкость изящной. Металлическая чашка и мундштук соединяются бамбуковым чубуком. Металлические детали японской курительной трубки весьма часто украшают золотой или серебряной насечкой самого роскошного вида. Табак нарезают тончайшими полосками, гораздо тоньше, чем мы привыкли видеть у себя в Европе. Курительные трубки заправляют, и после второй затяжки пепел вытряхивают, чтобы повторить процедуру. Процесс курения в Японии продолжается сколь угодно его участникам долго. Пока все участники мероприятия занимались своими трубками, подали первую смену чая. Для чая принесли чашки из белого фарфора, декорированного кобальтом, диаметром около 6 см; чай принесли в чайничке из банко-яки с бамбуковой ручкой. Наполненную чаем чашку прислуживающая нам девушка ставила на темно-бордовую лакированную подставочку, напоминающую блюдце на ножке. На этой подставке чашку подают гостю, но тот берет только чашку, а подставка остается у девушки. Никакого сахара или молока добавлять не полагается, сам напиток употребляют в натуральном его виде.

Появляются две девушки в роскошном одеянии, проходят в середину залы, а потом становятся на колени и склоняются до тех пор, пока их голова почти касается пола. На них самые совершенные с художественной точки зрения одежды, а волосы зачесаны неким замысловатым способом, причем считающимся здесь обычным делом. Волосы у девушек выглядят плоскими дугами, и такую форму удается придать с помощью щедрого использования странно пахнущих косметических средств. Волосы у них черные как вороново крыло, а парики украшают по две шпильки. Белила на лицо девушки нанесли, что называется, от души, причем они не предприняли ни малейшей попытки скрыть границу своего макияжа, и он заканчивался на щеках, а кожа шеи сохраняла свой естественный цвет. Губы девушки накрасили самой густой помадой, придававшей насыщенный ярко-красный цвет, а посередине губ нанесли блестящий пигмент золотой бронзы. Хорошо, что в Японии не принято целоваться! Одна из девочек подпоясалась зеленой лентой ярчайшего насыщенного оттенка; выглядел такой пояс очаровательным произведением искусства, и по нему яркой черной нитью были вышиты побеги тыквы. Изображение этих побегов вызывает полнейший восторг, так как оно передает живость и красоту настоящего растения, хотя представляет собой орнамент на поверхности предмета, который оно украшает.

Еще две девушки (одетые точно таким же образом и вставшие на колени позади первых двух) демонстрировали свое почтение гостям, а затем в залу входит третья пара и простирается перед нами. Вошедшие последними девушки одеты попроще, так как им предстоит подавать яства. Они раздают гостям по квадратному черному лакированному подносу с размером стороны около 35 см. Наконец в зал вплывает очередная девушка с большим подносом в руках. На ее подносе стоят блюдца с угощениями. Девушка опускает свой поднос на пол комнаты. Четыре девушки, одетые более ярко, покидают комнату и скоро возвращаются, прихватив с собой тайко (или барабан для игры двумя палочками), два цудзуми (маленькие барабаны для игры пальцами), ёкобуэ (флейту), самасин (банджо) и кото (длинную цитру).

Теперь начинает звучать музыка, стоящие попарно на коленях слева и справа от двери девушки играют на всех инструментах, кроме кото. Одновременно по кругу передают угощения, и блюдца с ними ставятся на подносы гостей. В этих блюдцах находилась порция мягкого, подобного тесту вещества, покрытого ярко-зеленой тонкого помола мукой, кружок полупрозрачной пластичной субстанции, напоминающей причудливую карамельку, красную снаружи и с белым цветком внутри, а также кусочек белого студенистого нечто продолговатой формы. Как только закончилась раздача этих чудес кулинарии, входит новая девушка с еще одним продолговатым подносом, уставленным блюдцами с кондитерскими изделиями и прочими угощениями: апельсином в сиропе, маленькой свежей рыбой (наподобие шпрот), потрошеной и насаженной на рисовый колобок в виде седла, продолговатым предметом черного цвета длиной 7,5 см, наполненным белыми подобиями семян (которые никак не угрызешь), и полукруглым ломтиком белого студенистого вещества с красным зубчатым краем. Сначала у меня не получалось управляться с палочками для еды, которые мне выдали. Но, присмотревшись, как ими орудуют гости, я в скором времени научился захватывать зернышки риса, а также куски еды покрупнее. К тому же японским этикетом позволяется подносить миску или блюдце ко рту, чтобы едоку было проще вкусить трапезы.

Я собрался съесть напоминающий замазку продукт зеленого цвета, но моя попытка откусить от общей массы угощения вызвала трудности, так как, когда я начал отдалять блюдце ото рта, за ним потянулась никак не желавшая обрываться нить податливого деликатеса. В результате у меня во рту осталась часть блюда, все еще связанная своеобразной пуповиной с остальной массой, теперь оказавшейся на полу. Чем упорнее я старался оборвать соединительную нить, тем больше у меня возникало трудностей. И я уже искренне поверил в то, что доставшееся мне блюдо можно растянуть в нить, способную охватить весь Тихий океан. Наконец-то в огромных муках мне удалось проглотить непослушную массу, но даже после этого время, на протяжении которого я рву связь с блюдом на полу, кажется мне вечностью. Удовлетворенный одной порцией этого деликатеса, попавшей мне в рот, я пробую студенистый рисовый пирог, порцию которого с усилием удается отправить в рот. Мне передают лакомство красного цвета, и выглядит оно так, что мне не хочется рисковать. Зато я пробую более соблазнительные кондитерские изделия, среди которых заманчивее всех выглядит апельсин.

Странно причудливая, но весьма трогательная музыка затихла, женщина, исполнявшая ее на миниатюрных бубнах (один из которых она держала на левом колене и другой на правом плече), отложила в сторону эти инструменты, чтобы взять кото. В зал вошли еще четыре девушки, которые должны были исполнять песни под собственный аккомпанемент на самасине. Снова полилась музыка, теперь сопровождаемая пением; и это пение звучало еще более странно, чем сама музыка.

Принесли две плошки чистой теплой воды на низких лакированных подставках и поместили их на пол между гостями. С ними доставили два графина теплого саке. Графины с саке, как и плошки, были из белого фарфора, декорированного кобальтом, и помещены в небольшие лакированные оправы. Затем принесли фарфоровые чашечки для саке, и по одной такой чашечке поставили на подносы, предназначавшиеся наиболее уважаемым гостям. Гости погружали эти чашечки в теплую воду, а потом подставляли, чтобы слуги наполняли их веселящим напитком. В соответствии с местной традицией гости, которых таким образом обслужили первыми, быстро выпивают содержимое своих чашек, ополаскивают их в плошках с теплой водой и перебрасывают через комнату друзьям, чтобы те разделили с ними вино. Как раз в силу такого обычая чашечки для саке, особенно изготовленные из хрупкого фарфора, часто помещают в плетенки, которые предохраняют их от неловких собутыльников.