Гостиница расположена в очень красивом месте, фасадом выходит на море, от которого ее отделяет широкая и мастерски обустроенная дорога. Справа от гостиницы пролегает канал, несущий воды прямо в океан. Надо мною, стоящим на ступенях гостиницы, простирается темно-синее безоблачное небо, а перед собой я вижу океан в мельчайшей ряби волн с отражением лазури небес. От белых парусов колоритных лодок отражаются лучи солнца, скрытого от моего взора соседним домом. Тем временем в воздухе ощущается свежесть легкого морозца японской ночи, вселяющего в мое тело неожиданную бодрость. На завтрак мне подали рыбу, ветчину, яйца и чай. Наслаждаясь такой трапезой, я почувствовал, как будто сижу за своим собственным обеденным столом в Лондоне, а не за 19 тысяч километров от дома. Покончив с завтраком, я отправился посмотреть местные торговые лавки и их товары. Во время прогулки мне попадается множество забавных вещичек, которые, не устояв против соблазна, покупаю, хотя и осознаю, что на самом деле поступаю опрометчиво. В четверть шестого вечера возвращаюсь в свой гостиничный номер немного усталым, ведь этот прекрасный «урожайный день» мне пришлось провести в походе по магазинам.

Пока я одевался, в мою комнату вошел принц Анри. Он попросил меня составить ему компанию на ужине с принцем Монте-Нуово. Так закончился мой второй день в Японии.

В своем дневнике я нашел следующие пометки, датированные 27 декабря. Здесь обычным делом считается пойти в магазин, чтобы выбрать несколько товаров, а затем попросить их владельца прислать все отобранные предметы к вам на дом или в гостиницу, где вы на досуге еще раз все их рассмотрите и примете окончательное решение.

Народ здесь отличается предельной вежливостью и обходительностью; в одном месте, пока мы делали покупки, нам предложили выпить чаю. Чай в Японии пьют совсем жидкий, бледно-желтого (почти янтарного) цвета, причем совсем без молока или сахара. Его подают в маленьких чашках без ручек, причем без блюдец.

Городские районы Иокогамы, где проживает коренное население, в темное время суток освещаются газовыми фонарями, тогда как улицы квартала европейцев остаются совсем темными. Иностранные поселенцы отказываются платить за газовое освещение.

Следующим утром, как и договорились заранее, я выехал в Эдо (Токио, или северную столицу) поездом, отправившимся по расписанию в 9 часов 34 минуты. Железнодорожную ветку, соединяющую Иокогаму (порт Токио) с городом Токио, протяженностью без малого 30 км, построили со всем старанием, и она числится одной из двух железных дорог, существующих в Японии в настоящее время. Вторая железная дорога соединяет Хёго (Кобе) с Киото (южной столицей этой страны). Железная дорога Иокогамы имеет особенно узкую колею, и вагоны на ней больше напоминают омнибусы, чем вагоны на наших железнодорожных направлениях. Посадка в такие вагончики производится с торца. Поезд отправляется из Иокогамы в Токио и из Токио в Иокогаму круглый год ежедневно каждый час, и в каждом составе везут почту; таким образом, притом что Эдо и Иокогаму разделяет 30 км, почту в оба города на протяжении дня доставляют каждый час.

Эти населенные пункты, как, разумеется, и все города Японии, соединены телеграфными проводами, посредством которых сообщения можно переправить в виде японских иеро глифов или шрифтом практически всех европейских языков; но передача сообщений на иностранных языках вполне справедливо производится за дополнительную плату.

Железная дорога из Иокогамы до Эдо огибает большую часть дуги портовой бухты. Причем виды, открывающиеся на протяжении пути, выглядят забавно, но содержат совсем немного местных достопримечательностей, способных вызвать к себе живой интерес. Однако платья селянок, нарядившихся по-праздничному, выглядят для меня причудливыми и привлекательными, а просторные струящиеся одежды мужчин очень выгодно отличаются от наших костюмов и лишенных художественного вкуса платьев.

В Токио меня встречали генерал Сайго с мистером Сэкисава, с которым мы тоже плыли вместе из Сан-Франциско до Японских островов. Генерал Сайго приехал в своем экипаже европейского изготовления на конной тяге в одну лошадиную силу; но перед нашим экипажем поспешал специальный слуга, как это было принято в старинной Англии. Такой порядок, при котором впереди экипажа высылали быстроногого конюха, внедрили в силу того, что кареты в Японии вошли в моду совсем недавно. На протяжении многих веков обитатели японских городов приобрели привычку шагать посередине улиц. Поэтому ни в одном японском городе, запомнившемся мне, никто не позаботился о сооружении настоящих пешеходных дорожек по обеим сторонам дорог; зато очень часто напротив торговых лавок можно встретить колодцы, кое-как обозначенные.

Генерал Сайго располагал солидной внешностью и величественной манерой поведения мужчины тридцати семи лет отроду. Как многие японские южане (генерал родился в провинции Сацума), он был человеком весьма высокого роста. Свой деревянный дом, до которого мы в скором времени доехали, хозяин построил в английском стиле. Полы комнаты, в которой меня принимали, покрывал ковер с коротким разрезным ворсом, а на нем стояла американская печь, назвать красивой которую язык все-таки не поворачивался, хотя пользу она вполне могла приносить. Меблировка этой комнаты выполнена была в европейской манере, и завезли ее предметы явно из Америки. Изготовили их там по образцам английской мебели по моде, существовавшей еще до 1862 года.

Когда мы сели на европейские стулья, нам подали чай в соответствии с местным обычаем. Мы договорились о моем визите к одному из министров японского правительства по имени Сано; но правилами японского этикета предписывалось непосредственно перед посещением чиновника послать уведомление, чтобы все было готово к приему; поэтому генерал Сайго пишет первое увиденное мною письмо на японском языке.

Он пользовался шкатулкой для письменных принадлежностей шириной около 28, длиной 30 и глубинной 5 см, в которой находился рулон волокнистой, легко впитывающей влагу бумаги, палочка туши, плитка для смешивания чернил, сосудик для воды и несколько кисточек из растительных волокон. Из этой шкатулки он достает рулон, отматывает от него 5–10 см бумаги и разглаживает ее для удобства письма. Затем он намешивает небольшое количество чернил, берет рулон бумаги в левую руку и приступает к письму на расправленной части бумаги кисточкой, предварительно смоченной тушью. Первый иероглиф появляется в верхнем правом углу, затем строго под ним генерал изображает второй иероглиф. И так далее, пока не заканчивается вертикальная колонка, за которой слева составляется вторая колонка, третья… В каждом случае новая колонка японских значков начинается наверху и заканчивается у основания листа бумаги, а колонки выстраиваются справа налево. Когда составление письма завершается, часть рулона бумаги, заполненную иероглифами, отрывают от рулона и сворачивают. Само письмо помещают в лакированную шкатулку, вокруг которой автор послания повязывает шелковый шнурок. Слуга несет эту шкатулку домой к адресату, который лично вынимает письмо из шкатулки. Посыльный к письму даже не прикасается. Ответ поступает в точно таком же виде с сообщением, что к встрече все готово. Итак, мы отправляемся к дому мистера Сано и видим перед собой восхитительное здание старинной японской архитектуры, построенное ближе к городским предместьям. Как минимум две комнаты этого полностью японского жилища обставлены были по европейской моде, и среди резиденций, принадлежащих японским министрам или высокопоставленным лицам, которые мне пришлось посетить, дом мистера Сано являл собой самый удачный образец европейской меблировки.

Мистер Сано служил специальным уполномоченным чиновником, представлявшим японское правительство на Венской международной промышленной ярмарке 1873 года. И во время его пребывания в Европе в этот период времени он, как сразу было видно, подробно познакомился с художественными отраслями Запада и характером наших ремесел, так как соображения, которыми он поделился со своим собственным народом после возвращения на родину, однозначно представляли большую ценность для руководства предприятий Японии.

Во время пребывания мистера Сано в Вене министры японского правительства поручили ему приобрести все промышленные изделия, которые покажутся способными вызвать интерес среди японцев, чтобы в перспективе поместить их в музей, открывавшийся в Токио после того, как появились планы создания нашего Музея Виктории и Альберта в районе Южный Кенсингтон. К несчастью, приобретенные им товары пропали в заливе Эдо вместе с зафрахтованным для их перевозки в Японию судном, ушедшим там на дно. Несмотря на такую великую драму, прекрасный музей в Токио появился. И директором в нем назначили мистера Сано, хотя он теперь передал свои полномочия Матида-сан, побывавшему в Европе, а также сносно владеющему английской речью и письмом.

Мистер Сано считается человеком аристократического происхождения и высокого для японца положения в обществе. Особый интерес он проявляет к отрасли художественного производства своей страны, которую в значительной степени удалось спасти от тлетворного влияния европейской моды, навязанной японцам.

После того как я принял решение отправиться из Англии в Японию, мой старый приятель Филипп Канлифф Оуэн (теперь носящий титул сэра Филиппа) посоветовал мне постараться восполнить утрату, понесенную японцами из-за крушения судна с образцами изделий европейских ремесел. Поэтому я бросил клич своим занимающимся товарным производством друзьям. Они откликнулись, и в результате я повез с собой к Токио коллекцию экспонатов, достойных показа в Императорском токийском музее. Сэр Филипп Оуэн вручил мне рекомендации для его превосходительства мистера Сано, генерала Сайго и прочих японских министров, и именно ему я обязан многочисленными дорогими мне друзьями, приобретенными среди влиятельнейших сановников Японии.

Целью своего визита к мистеру Сано я видел представление привезенного мною дара наших товарных производителей чиновникам японского правительства.

Мистер Сано оказал мне самый радушный прием. На протяжении всей нашей беседы (которую мы вели через доброжелательного и добросовестного переводчика по имени Сэкисава) по местной традиции нас угощали чаем. После роскошного обеда, устроенного в европейском стиле, а также с европейскими винами, генерал Сайго пригласил меня в замок, где нас ожидали господа Сано и Асами (еще один представитель нашей американской компании, которого мистер Сано привлек в качестве переводчика на японский язык европейских трудов, имеющих отношение к производству товаров).

Этот замок, построенный в 1355 году, раньше представлял собой грандиозное сооружение с садами на его территории. Теперь он располагается в центре города Токио, основанного в 1600 году и целиком построенного вокруг этого замка. Притом что в ходе последующих гражданских войн большую часть древнего замка их участники разрушили, самые мощные башни и зубчатые стены, возведенные из каменных блоков необычно крупного размера, сохранились. Огороженная часть замка окружена широким рвом, на внутренней стороне которого высятся мощные стены крепости; и если судить по его внешнему виду, то своей неприступностью он превосходит все замки Европы. Наполненный водой ров выглядит весьма широким препятствием, а огибающая его с внешней стороны дорога проходит значительно выше ее уровня. Внутри стен находится очаровательный сад, служащий местом отдыха и развлечений высокопоставленных лиц правительства в летние месяцы. В этом саду созданы искусственные озера и ручьи, над которыми нависают живописные мосты, а также густые кроны деревьев с затейливо закрученными садовниками стволами; и здесь же можно посетить парочку очаровательных небольших чайных павильонов. Хотя в текущее время года территория замка обычно закрыта, генерал Сайго распорядился отпереть для нас не только ворота, но и чайные павильоны и приготовить чай, чтобы мы смогли восстановить там свои силы.

Все происходит в 28-й день декабря; однако во время нашей прогулки по территории прекрасного сада я любуюсь камелиями в бурном цветении, выглядящими такими свежими, как будто здесь как раз в разгаре лето. Генерал Сайго собирает букет из этих красивых цветов и вручает его мне, после чего мои спутники отправляются по домам, и я иду в британское посольство, где мистер Маунси (первый секретарь дипломатической миссии) представляет меня сэру Гарри Паркесу и настаивает на том, чтобы я остался поужинать с ним. Я возвращаюсь в Иокогаму десятичасовым поездом.

Наступило ясное, светлое и немного морозное утро, воздух казался особенно чистым и бодрящим. С принцами Лихтенштейна и Монте-Нуово я отправляюсь в Токио, где нам предстоит встреча с мистером и миссис Маунси, по приглашению которых мы сегодня собираемся посетить столицу Японии. В двух экипажах мы прибываем к величественному буддистскому храму в парке Сиба, расположенному в щедро поросшем лесом пригороде. Так как замок стоит в центре города и ров, окружающий его, частично граничит с внешней стороны с полями, деревьями и различными видами зарослей, притом что за пределами этого сельского района город простирается громадным кольцом, поездка с одного края Токио к противоположному представляет самый живой интерес, ведь после того, как мы покинули густонаселенный район, по мере приближения к центру города нам часто встречаются поля или сады.

Парк Сиба располагается в северо-восточном квартале Токио. К нему ведет короткая приятная дорога от железнодорожной станции. Впечатление, посещающее меня после первого созерцания величественных храмов и алтарей, возвышающихся передо мной, когда мы выходим из экипажа, можно выразить словами предельного восхищения. Сооружения поражают насыщенными красками, а также прекрасно исполненными деталями. Да что там! Я даже догадаться не мог об их существовании. Если привлечь для выполнения резьбы по дереву самого Гринлинга Гиббонса, а для подбора красок какого-нибудь колориста из городка Альгамбра, даже при всем своем старании эти великие мастера своего дела не смогли бы ничего добавить к очаровательным японским сооружениям. Ведь набор их деталей в целом подчинялся архитектурной логике, наблюдаемой нами на развалинах Парфенона. Так что моим глазам предстало само совершенство японского зодчества.

Храм в парке Сиба, как и подавляющее большинство больших храмов, посвященных отправлению буддистских обрядов, состоял из семи зданий, одно из которых заслуживало названия храма как такового. Второе здание представляется пагодой. Причем пагода имеет практически такое же отношение к буддистской системе религиозных воззрений, как шпиль у христианской церкви. К несчастью, главное здание из положенных семи впоследствии спалили, как считается, революционные поджигатели, и мне сообщают, что то здание считалось более красивым, чем дошедшие до наших дней сооружения. Увы, как какое-то здание могло быть красивее тех, что сохранились после пожара, вне моего понимания (на рис. 16 можно увидеть изображение резервуара для воды, находящегося во внутреннем дворе данного храма).

Рис. 16. Резервуар для воды в парке Сиба снабжен монолитными колоннами, украшения верхних частей имитируют фестончатые драпировки, декорированные цветной и золотой краской

Мы прогуливаемся по внутреннему двору, любуясь длинными рядами каменных фонарей и рассматривая экстерьеры различных строений, в орнаментах которых обнаруживаем изображения птиц, цветов, водоемов и облаков, вырезанных с большой тщательностью уверенной рукой, соперничать с владельцем которой мало кто рискнет. Все изображения исполнены невероятно красиво, с особой индивидуальностью, так что в целом создают впечатление практического совершенства. Художественное исполнение предметов выглядит необычным, резьба вызывает ощущение предельной чистоты работы, а сюжеты изображения подобраны с таким прицелом, чтобы они служили символами всевластия буддистского бога над всеми сотворенными им вещами.

Храм в парке Сиба служит не только буддистским алтарем, но и местом упокоения усопших сильных мира сего, как в Англии Вестминстерское аббатство. Здесь похоронены пять величайших сёгунов Японии (также названных тайкунами), и все сёгуны (считавшиеся практически временными правителями Японии) придерживались буддистской веры, в то время как микадо (кого мы назвали духовным правителем) принадлежал к сторонникам синтоистской религии. Сёгуны нашли место для вечного покоя своих бренных тел в склепах великой красоты, а вот над прахами микадо насыпаны простые земляные холмики.

Мы любуемся и умиляемся красоте картин природы, открывающихся перед нами, когда вперед выступает жрец с бритой головой, чтобы проводить нас в самое большое из сооружений, сохранившихся до сих пор. На входе нам приходится разуться. Так нам и следовало поступить, ведь балкон, на который ведут ступени перед нами, и полы самого храма покрыты полированным черным лаком.

В технике возведения стен японских храмов и жилых домов просматривается совсем мало сходства; но разговор о конструкции японских зданий еще предстоит, когда пойдет речь об их архитектуре. Тем не менее отметим, что перед нами находится большое, с массивной крышей, опирающейся на вертикальные колонны, между которыми встроены раздвижные створки (назовем их ставнями), – эти колонны и ставни формируют пределы здания. Пол храма приблизительно на 1,8 м выходит за пределы центральной закрытой части в виде балкона, и как раз этот балкон я только что назвал покрытым ярким черным лаком. Крыша храма нависает над балконом и защищает его от непогоды, тогда как стропила и балки конструкции, поддерживающие крышу, остаются полностью открытыми глазу. Внутри храма потолок закрывает все элементы конструкции, и рассмотреть их не представляется возможным. Потолок обшит панелями в виде небольших квадратов, и на него нанесены орнаменты; потолок расписан красной, синей, зеленой, белой и золотой краской самых ярких тонов.

Казалось бы, такой способ покраски должен выглядеть грубым и вульгарным; но такого не происходит, ведь нависающая крыша, которая подходит почти на 1,2 м к перилам балкона, ограничивает поступление солнечного света; таким образом внутрь храма в конечном счете попадает только отраженный свет. И отражается он от черного лакированного пола.