Глава 4

Я просыпаюсь с невыносимой головной болью и непреодолимым желанием уничтожить все звуки, которые продолжают звенеть вокруг меня, провоцируя мигрень.

– Я же просил тебя, Белла, – раздается сердитый голос Чака, – и что я вижу в итоге? Разбросанные бутылки из-под вина и страдающие от похмелья школьницы?

– Прошу заметить, уже не школьницы, – умирающим голосом пытается произнести Карен.

Я чувствую, как правая рука затекает под тяжестью чьей-то головы с густой шевелюрой. Открывая глаза, я обнаруживаю, что мы с девочками втроем лежим на огромной мягкой кровати с невероятно белоснежным пушистым и мягким одеялом. Напротив нас располагается сердитый Чарли, нервно наматывающий круги вокруг кузины, а она в свою очередь, беззаботно плывет по комнате, стараясь и вовсе не замечать кузена.

– Мой маленький Чарли, – воркует она, приближаясь к нему, а парень в ответ угрюмо хмурит брови, – прошу тебя, не будь таким занудой. Тебе ужасно не идет.

– Доброе утро, – вяло проговариваю я, усаживаясь на огромной кровати, стараясь не умереть от головной боли.

– Буди подруг, – Чарльз бросает сердитый взгляд в мою сторону, – мы уезжаем.

Герцогиня лишь пожимает плечами и направляется на балкон, предварительно отворяя прозрачные французские окна.

– Почему мы так рано едем домой? – сонно спрашивает Карен, когда мы с божьей помощью усаживаемся в автомобиль Чарли.

– Рано? – раздраженно бросает он, настраивая зеркало заднего вида. – Сейчас почти полдень и ваши родители наверняка волнуются.

Я смотрю на Чака и понимаю, что давно не видела его в подобном состоянии. А если быть точнее – никогда. А самое ужасное то, что я до сих пор не могу понять причину его раздражительности и нервозности, но точно могу сказать, что завелся он явно не от вопроса Карен и от проделок кузины. Причина явно лежит где-то глубоко внутри, и я срочно должна принять участие в раскопках. Я терпеливо жду пока Чак отвезет подруг по домам, прежде чем накинуться на него с вопросами.

– Что случилось? – тихо произношу я, как только мы начинаем отъезжать от дома Греты.

Он хмурится, тщательно подбирая слова, словно ведет внутреннюю борьбу с собственными мыслями.

– С чего ты взяла? – не отводя взгляд от дороги интересуется он, крепче сжимая руль обеими руками так, что костяшки пальцев начинают бледнеть.

– Что я сделала не так? – игнорируя его вопрос, продолжаю я. – Вообще-то это я должна сердиться на тебя, а не наоборот.

Чарльз останавливает машину, паркуясь возле очередной придорожной забегаловки.

– Эли, – тихо произносит он, впервые за все утро глядя мне в глаза, – могу я попросить тебя?

Я нервно сглатываю. Никогда прежде не видела Чака в таком состоянии и уж тем более не слышала от него подобных вопросов. Пару раз я неуверенно киваю, он тяжело вздыхает. Его губы плотно сжаты в одну сплошную линию, пальцы левой руки нервно барабанят по кожаному рулю, глаза цвета безоблачного неба блуждают по моему лицу.

Ему трудно об этом говорить.

– Прошу тебя, – тихо продолжает он, прикрывая мою ладонь своей, – в ближайшее время не заводи знакомств с подозрительными людьми. Это … может быть опасно.

Мой взгляд падает на его ладонь, прикрывающую мою, и я хмурю лоб.

– Ты не хочешь со мной поделиться? – я отстраняю от него руку. – Почему ты никогда ничем со мной не делишься? Почему я все должна узнавать исподтишка?

– Прости, я знаю, тебя это обижает … – медленно проговаривает он, смотря перед собой, – но я ничего не могу сказать тебе прямо сейчас.

– Прямо сейчас? – от собственного бессилья я вскидываю руки. – А что изменится, если ты расскажешь сегодня? Или завтра? Или может быть через неделю?

Он громко выдыхает и, прикрывая глаза, откидывается на спинку сиденья.

– Понимаешь, меня угнетает тот факт, что с тобой явно что-то происходит, и я не могу понять, что именно. А еще хуже всего осознавать, что я ничем не могу тебе помочь, – проговариваю я на одном дыхании, почти забывая дышать. – Ведь ты все время помогаешь мне, спасаешь из разных передряг, прикрываешь меня … А я что? Подарю тебе подарок на день рождения и то раз в год?

– Мне нравятся твои милые подарки, честное слово, – он выдавливает еле заметную улыбку, чтобы хоть немного разрядить обстановку. Но, похоже, до него доходит, что все это бесполезно и от едва заметной улыбки не остается и следа.

Закатывая глаза от раздражения, я молча открываю дверь автомобиля и выхожу, чтобы подышать свежим воздухом и избавиться от этой нагнетающей атмосферы. Я знаю, что он тут же последует моему примеру, и водительская дверь автомобиля моментально закрывается вслед за моей.

Сегодня на улице необычайно прохладно и с новым потоком ледяного ветра я плотнее укутываюсь в кардиган. Слышу, как Чак произносит мое имя и говорит что-то еще, но я продолжаю идти вперед, пока не натыкаюсь на дверь местной забегаловки. Войдя в помещение, мой слух улавливает тонкий звон колокольчика, оповещающего о моем визите. Сразу бросается в глаза немноголюдное пространство, меня окружают от силы лишь пара-тройка посетителей, что не может не радовать человека, который хочет побыть один. Я усаживаюсь за первый попавшийся столик возле окошка и, опираясь локтями об стол, роняю голову на руки. Спустя мгновение звон колокольчика повторяется вновь, и хоть я не вижу этого, но держу пари, что вслед за мной в помещение вошел Чак.

– Капучино и один марципановский рожок, – отчеканивает он, словно отдавая приказ кассиру, и направляется в сторону моего столика. – Что за истерики, Лилибет? – интересуется он, разворачивая стул спинкой вперед, облокачивая об него сложенные руки.

– Почему ты не рассказывал мне об Изабелле? – тихо спрашиваю я, поднимая голову и сквозь пелену настилающих волос, смотрю на Чака. – Неужели это так трудно – взять и рассказать? – я медленно убираю волосы с лица, заправляя их за ухо.

– Если мне не изменяет память, мы уже говорили на эту тему, – со стальным спокойствием проговаривает он, твердо направляя на меня решительный взгляд. – Обещаю, в ближайшем будущем я все тебе расскажу, доверься мне.

Несколько секунд я продолжаю смотреть на него настороженным взглядом, пытаясь разгадать его эмоции, чувства, мысли, но прихожу только к одному логическому завершению: я впервые ничего не понимаю…

– Ну, как я могу тебе не довериться? – громко выдыхаю я. – Ты тот мальчик, который в свое время заставил меня поверить, что есть другая жизнь, во многом отличающаяся от жизни со злобным отчимом, который спит и видит, как избивает меня, – я отвожу взгляд в сторону окна, наблюдая как голуби осаждают трехлетнего малыша с куском хлеба, и проваливаюсь в тяжкие воспоминания. Разворачиваясь на Чарльза, я замечаю, как за наш столик приносят капучино и сдобный рожок. – Ты хочешь, чтобы я растолстела и никогда не вышла замуж, да?

– Я просто хочу, чтобы ты хоть что-нибудь съела, – на лице его зарождается искренняя улыбка. – Эли?

Делая глоток горячего капучино, я вопросительно смотрю на него, ощущая, как горячая жидкость медленно проникает в организм, согревая меня.

– Я надеюсь, мы договорились на счет знакомств? – с сомнением спрашивает он, сжимая губы.

– В ближайшее время я планирую знакомства только с администрацией университета, – монотонно проговариваю я, ледяными ладонями прирастая к горячей кружке.

Я бросаю на него взгляд, и меня буквально забрасывает в детские воспоминания. Он снова улыбается той самой мальчишечьей улыбкой, которая каждый раз растапливала сердце десятилетней девчонке снова и снова. И меня буквально поражает то, с какой скоростью меняется его настроение.

– Дай угадаю, ты что-то хочешь мне сказать? – с сомнением спрашиваю я, приподнимая брови.

– Мои родители хотят пригласить тебя на ужин сегодня вечером, – сообщает он с грандиозной улыбкой на лице.

– Правда? – я удивленно вскидываю брови. – Это … неожиданно.

Последний раз я была в гостях у Чака три месяца назад. Он не любит принимать гостей по непонятным мне причинам, хотя его мать – весьма гостеприимная женщина. Чего не скажешь об отце, который по уши в своих делах и не любит, когда в редчайшие свободные минуты в его доме находятся посторонние люди. Чак как-то раз упоминал, что его отец владеет каким-то крупным агрохолдингом, во что я особо не вникала.

Чарльз поджимает губы, пытаясь изображать былую улыбку, которая совсем недавно красовалась на его лице, но выходит совсем наоборот. Его глаза цвета безоблачного неба продолжают что-то скрывать от моего взора.

– Мама говорит, что вы давно не виделись, да и у отца появились пару свободных часов. Сама прекрасно понимаешь, что у него в ежедневнике расписана каждая минута, – сообщает он, сохраняя свою непроницательную улыбку.

Несколько минут я смотрю на него, все так же безуспешно пытаясь прочесть его эмоции, осознать, что же он от меня скрывает, и почему я не могу понять, что именно. Замечая небольшую паузу в разговоре, возникшую между нами и явное отсутствие ответа с моей стороны, он принимает решение разрушить эту странную тишину.

– Эли? – он неожиданно дотрагивается до моей ладони теплой рукой, – так мне заезжать за тобой сегодня?

– Что? – опоминаюсь я, отдергивая руку от его теплой ладони. – Ах, да, конечно, я с удовольствием встречусь с твоими родителями.

Я наблюдаю как напряжение на лице Чака после моих слов постепенно спадает, и он вновь превращается в того добродушного и милого мальчика, которого я знала.

Которого я знала раньше.

* * *

– Мам, я пришла, – кричу я на весь дом, бросая свой рюкзак на диван, но в ответ получаю лишь безмолвную тишину. – Мам, ты дома?

Я прохожу мимо кухни, где совершенно отсутствуют улики какого-либо присутствия мамы. Спотыкаясь об медицинский журнал и, удивляясь такому беспорядку, я прохожу в ее спальню, улавливая приглушенный плач. Останавливаясь возле приоткрытой двери, я на секунду цепенею. В один момент я ловлю себя на мысли, что никогда не наблюдала маму плачущей. Неужели она так умело скрывала свои эмоции? Наверное, произошло что-то невероятно серьезное, что-то, что смогло выбить ее из колеи. Сглатывая комок неуверенности и собирая всю свою волю в кулак, я толкаю деревянную дверь цвета слоновой кости вперед и на мгновение задерживаю дыхание.

Она сидит на маленькой табуретке своего туалетного столика и смывает макияж ватными дисками, размазывая его остатки по всему лицу и время от времени всхлипывая от рыданий. Деревянная дверь предательски скрипит, оповещая о моем визите и, замечая меня в зеркале, она поспешно начинает вытирать слезы со щек.

– Мам, что случилось? – обеспокоенно спрашиваю я глухим голосом, боясь подойти и прикоснуться к ней. – Если ты из-за того, что я не ночевала дома, то не беспокойся, Чак обо всем позаботился.

Она вяло улыбается, вскидывая руки для объятий, и я без размышлений бегу к ней. Мама с нежностью прижимает меня к себе и целует в лоб. Некоторое время мы молча стоим, плотно прижимаясь друг к другу. Всем телом ощущаю, как учащенно бьется ее сердце, и очень надеюсь, что она не заметит, что мое бьется в десятки раз сильнее.

– Ты в порядке? – произносят мои губы, прежде чем я успеваю задать вопрос. – Что произошло? – шепчу я, утыкаясь в ее плечо и стараясь всеми силами сдерживать слезы.

– Эли, – спустя несколько секунд доносится ее дрожащий голос, – сейчас наша жизнь изменится.

Я резко отрываюсь от ее плеча, глядя в ее покрасневшие от слез глаза цвета грозовой тучи.

– Что ты имеешь в виду? – растерянно произношу я, пытаясь уловить ее взгляд.

Внутри все сжимается до размера мухи. Ужасающие мысли заполоняют голову, пытаясь раздавить меня, сжечь, уничтожить изнутри. Земля под ногами на мгновение пошатывается, а сердце будто намеревается тотчас же выпрыгнуть из грудной клетки.

Если судить по поведению мамы, то эти изменения явно не предрекают ничего хорошего. Вряд ли она имеет в виду, что мы выиграли миллион евро или что мой мертвый отец, которого я ни разу не видела, внезапно воскрес и вознамерился жить с нами.

– Мам, не молчи, пожалуйста, – отчаяние вырывается у меня из груди и застывает в воздухе на несколько секунд.

Трясущимися от волнения руками она смахивает слезу с моей горячей щеки, продолжая избегать зрительного контакта со мной.

– Я сегодня была у доктора … – неуверенно начинает она, делая неутешительную паузу, – наши худшие подозрения подтвердились. У меня обнаружили рак головного мозга, – пауза. У меня на миг замирает сердце. На какое-то время мой организм остается без кислорода. – Доктор говорит, что прогноз неутешительный, у меня третья стадия, необходима химиотерапия и операция.

Последние слова она произносит почти бесшумно.

Некоторое время я молчу, обескураженная ее словами. Мама в последние месяцы частенько жаловалась на постоянные головные боли по вечерам и ночам, но тогда мы не придали этому никакого серьезного значения. Как же я была глупа и полностью погружена в свои проблемы…

В какой-то момент мне кажется, что я не дышу. Я прихожу в себя, когда мама крепко сжимает мою кисть, пытаясь вернуть меня к реальности.

– Сколько стоит операция? – спрашиваю я почти бесцветным голосом.

Мама опускает тяжелый взгляд.

– Это очень большая сумма для нашей семьи, – спустя несколько секунд раздается едва слышный шёпот с ее стороны.

– Мама! Сколько? – восклицаю я, вырывая ладонь из ее руки и усаживаюсь на пол, чтобы быть на одном зрительном уровне вместе с ней.

– Почти 50000€, – негромко проговаривает она, нервно теребя краешек кофты.

Я хватаюсь за лоб, громко выдыхая воздух. Это просто неподъёмная сумма, особенно сейчас, перед моим поступлением в университет. Откуда взять столько денег?

– Мам, я найду хорошую работу, а в университет поступлю в следующем году, – проговариваю я на одном дыхании, стараясь не расклеиться на глазах у матери.

– Нет, нет, – она берет мое лицо в свои тёплые ладони, – только не порти себе жизнь ради моей. Я пока похожу на химиотерапию, а потом посмотрим.

Она поджимает губы, пытаясь изображать улыбку сквозь набивающиеся слезы.

– Что значит посмотрим? – шепотом проговариваю я, с трудом узнавая свой голос. – Мы обязательно что-нибудь придумаем. Возьмём кредиты, в конце концов…

Мама аккуратно прижимает меня к себе, словно хрустальную вазу, целует в макушку, и мы сидим в абсолютной тишине еще несколько отчаянных минут.

Я укладываю ее спать, сомневаясь, что в таком состоянии она сможет заснуть. Трясущимися руками добираюсь до ванной комнаты, чтобы умыться холодной водой и немного прийти в себя после всей этой ситуации, подсознательно надеясь, что она смоет всю ту информацию, которую я никак не могу принять. На меня из зеркала смотрит другая Элизабет, будто из спальни мамы только что вышел совершенно другой человек.

Выходя из ванной, я направляюсь в гостиную. Меня резко захватывает в плен мгновенная головная боль, увеличивающая от каждого звука и резкого движения. В гостиной помимо мигающего телевизора царит тишина, наводящая ужас одним своим видом. В голову мгновенно начинают лезть неприятные мысли о том, что возможно я останусь в этой квартире совсем одна, без мамы, но я тут же стараюсь отогнать их подальше. Хотя, казалось бы, с другой стороны, подобные мысли служат мне мотивацией, дополнительным стимулом для того, чтобы не сидеть, сложа руки.

Я неуверенно жму на кнопку пульта и прибавляю звук телевизора.