История седьмая
Зачистка

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Абэсверт, Катрин

У каждого в голове есть свой домик с дрессированными мышами. У кого-то мыши шустрят тихо, у кого-то устраивают концерты со стриптизом. А под белесой щетиной сержанта по личному составу Хокинса мыши построили город.

Сержант спал и видел, как его подопечные воруют капсюли с кварцевым порошком для светочастотных установок, пилят его сержантский авторитет и продают по сети алайцам.

Более идиотских обвинений в свой адрес я не помню ни до, ни после УСП, условного партената, так это теперь называется.

Штрафбат – похуже будет. Условников капитаны раскупают, значит, предполагается, что мы еще чего-то стоим. А штрафников на корабли спускают по разнарядке. И название у штрафника на здешнем жаргоне говорящее – «мясо».

Нас купили восьмерых.

Молодые пилоты примерно одного призыва – Ано Неджел, Исти Сайл, Янислав Разик и Ален Ремьен – держались плотно. Старший сержант Келли, взрослый неразговорчивый мужик, ходил за мной с тряпкой.

Правда, я это не сразу заметил.

Еще один пилот – Хьюмо Рос, немногословный, как и Келли, но способный (я уловил это по случайным репликам) дать фору всем нам в плане квалификации, оставался особняком.

Восьмым был Джоб Холос по прозвищу Обезьяна – связист. Кряжистый, рукастый. Джоб не выпадал из любого разговора, но и не произносил по сути ничего.

Ну а кроме болтовни, мы пока мало что друг о друге знали. Некоторую истеричность я замечал у Ремьена, вот, пожалуй, и все.

Сержант Хокинс пытался донести до нас неведомые ему самому аккуратность и дисциплину. Мы играли ущербных. Потому что путь до Абэсверта, напомню, занял у нас восемь суток.

Пассажирские корты идут из северного конца освоенного рукава галактики в южный примерно два с половиной месяца, военные КК – две-три недели, нас гнали со скоростью четыре прокола в сутки. Восемь суток – тридцать два прокола.

Только Рос без особых потерь перенес этот темп. Остальные парни бродили – краше кладут в ящик для кремации. Вот и я с неделю также воспринимал новые порядки, как после терпел кусучих катрианских мух. На Катрин обитали какие-то особенно поганые мухи.

За эту неделю сержант решил, что я большой и безобидный. Но это были его проблемы.

Катрин – первая искусственно окультуренная планета Империи, можно сказать – проба пера. Не самая гостеприимная и не с самым подходящим климатом. Резкие перепады между жарой и холодом задал неудачный наклон орбиты. Но в первые годы колонизации, в отсутствие самой науки геоинжиниринга, рады были и тому, что получилось.

Заселение космоса начали экзотианцы. Когда пришли мы, здесь, на Юге, вообще-то, уже нечего было заселять.

Подходящие по массе и близости от своих солнц планеты имелись, но все они требовали доводки – коррекции орбиты, работы с атмосферой.

Все это умели экзотианские инженеры и не умели имперские. И Катрин – печальная иллюстрация несоответствия теории и практики.

Следующий проект мы делали уже силами экзотианских наемных техников. На его примере учили тех имперских специалистов, которые после успешно колонизировали Север. А Катрин до ума довести не срослось.

Население здесь – потомки семей первых инженеров и тех колонистов, у кого не хватило денег перебраться потом на Аннхелл, Мах-ми или Прат. Есть на Катрин и экзотианские поселения. Вот, пожалуй, и все, что я помнил из курса геоистории.

Да, я учил: Юг, в отличие от Севера – место, где существуют смешанные города, и даже города практически полностью экзотианские. Но я не понимал, почему здесь так?

Мы слишком разные с экзотианцами. Как мы должны уживаться, если мыслят и чувствуют они иначе, психические мутации дело среди них обычное, да и физические не особо пугают даже медиков? Как можно жить в одном городе с… Ну, ты понимаешь.

В нашей маленькой группе за старшего держали меня. И совсем не потому, что я хоть что-то делал лучше.

Люди только кажутся разумными поодиночке. Но поступают как муравьи или пчелы, бездумно повинуясь приказам. Мерис сказал – я буду старшим, и это прилипло ко мне. Вряд ли я был опытней Роса, практичнее Келли или хитрее Джоба.

Меня просто назначили крайним в том стаде, в которое сбились мои товарищи. В первое время мы были рядом, но не вместе.

Взяли нас на ЭМ-112z, эмку, она же – «завет».

Такие эмки скопированы с экзотианских «заветов», их основное достоинство – не загрязнять при старте и посадке грунт. Боевые качества – ниже средних. Экипаж – от двухсот до четырехсот бойцов (с учетом десантной группы). При полной огневой нагрузке эмка требует три пары пилотов. Четыре смены – всего двенадцать пар. Но на этой пилотов даже навскидку было гораздо больше. И все равно не хватало, раз капитан купил условников. Он купил бы и больше, да не досталось.

К пультам нас, однако, не подпускали. Под присмотром сержанта Хокинса мы выполняли обычную для палубных работу, а когда сели на Катрин, та же фигня пошла и на грунте.

Согнали вниз, не дав и пяти минут на адаптацию. Велели очищать посадочную площадку от кустарника, разворачивать сигнализацию и ставить сторожевые вышки из подсобного материала. Делали все вручную. Скорее всего, потому что Хокинсу так казалось слаще.

Потом уже, почти к закату, сержант приказал копать выгребную яму. Лопатами, словно у него не было ни одной фортификационной машины.

Бойцы и обслуга эмки уже разбрелись по койкам. Остались мы и два молоденьких татуированных штрафника, замученных и безгласных.

Пилоты – элита любого корабля. Да, УСП не увольнение, но всему есть предел. Это я читал на лицах своих.

И не успел заткнуть Сайла, который сию крамольную мысль озвучил и получил не двое суток карцера, а удар в лицо.

Сержант был в доспехе: металлической сетке, по которой бежит импульс, порождающий индукцию домагнитного напряжения. Исти отбросило метров на пять, он ударился головой об ящик, который на его счастье оказался пустым, а я успел схватить за плечо Неджела.

И сам почувствовал на предплечье ладонь Келли. То, что устроил нам всем генерал Мерис, было еще свежо в памяти не только у меня.

Яму докапывали в полной темноте – прожекторы оживляли ночь, и сержанту казалось, что светло. Нам же так совсем не казалось. Небытие излечивало раны, как только луч покидал раскопки. Приходилось рыть то в слепящей темноте, то в ослепляющем свете.

На импровизированных вышках перекликались дежурные, и шагов я не услышал. Сообразил, что кто-то движется к нам от мигающей маячками тушки корабля, только когда ветер донес обрывок разговора.

– …пилоты-то они пилоты, да шейден знает, сколько их придется переучивать. Вон тот, здоровенный, если бы не северянин, я бы сказал, что эрцогский выкидыш, – произнес один.

Другой ответил ему неразборчиво.

Голоса приближались.

– …да брось, северяне и покрепче бывают, – кажется, это говорил капитан.

Двое остановились, потянуло дымком, и я понял, что не ошибся. В открытую позволял себе курить спайк только кэп. Второго голоса я не узнал.

– Но и морду тоже не скроешь. Шутит мать-природа, так считаешь? Или… не шутит? – «не» чужак выделил как-то особенно и невесело гоготнул.

– Чушь ты несешь, – буркнул капитан.

– Чушь или нет, пусть без меня решают. А я – доложу…

Капитан раздраженно сплюнул.

– Сволочь ты… – пробормотал он как-то уж больно безнадежно.

– Это ты в случае чего будешь сволочь, – снова гоготнул чужой. – А у меня приказ висит о репарации и репатриации экзотианского населения и деактивации возможных очагов бунта. А исполнять будешь ты.

– Как… – запнулся вдруг капитан. – Ты чего? Куда мы их будем репатриировать? Каким транспортом?!

– А ты меньше ори, больше думай, – сказал чужак весомо и резко. – Убирай так, чтобы тебя не зацепило потом. Я слышал, вернувшаяся метла что-то совсем не туда метет… – Он помедлил, огляделся по сторонам, словно вспомнив, что и у нас есть уши. – Вот какого Хэда твои по ночам копают? Завтра за десантом пойдете, там и обосретесь! – чужак пнул опору сигнальной вышки. – Окопались тут, хеммет та мае! С удобствами срать привыкли!

Его шаги забухали, удаляясь.

– Хокинс, зараза! – рявкнул капитан. – Утром я, что ли, поднимать их буду?

Сержант заматерился и погнал нас в шлюз.

Я дождался, пока парни исчезнут в черноте проема, изобразив оступившегося. Хокинс выругался и подался ко мне.

– Еще раз ударишь кого-то из моих – задушу ночью, – тихо сказал я ему. – Если нравится – можешь бить меня, но бойцов мне не порти, понял ты?

Прожектор накрыл нас.

– Убью гада, – просипел сержант.

– Только спиной потом не поворачивайся. Мертвый найду.

Я скользнул в проход, где нас тут же окликнули двое дежурных. Пожаловаться на меня сержанту будет влом, но дерзости он не простит…

Но ведь что-то я должен был сделать?

Хотелось упасть в койку и закрыть глаза, но я начал внушать Исти, кто он здесь и что собой представляет. Сайл молчал. Кажется, он задремал под мое рычание. Молчал и Келли. Нас запихали по четверо в обычные двухместные каюты. Кровати – одна над другой. Подо мной возмущенно сопел Неджел.

Я выругался от усталости и бессилия вложить настоящий смысл в придуманные слова. Сайл вздрогнул и проснулся. А Келли сказал вдруг:

– Вы бы это завтра… Потише бы, что ли, а?

– Ты о чем? – нахмурился я.

– Капитану сказал… этот, у ямы. После десанта. Зачистка, значит.

– Ну и что? – не выдержал тягомотины Неджел. Келли говорил скомканно, да еще и с приличным акцентом. Он вырос на отдаленной колонии, где сохранились языковые общины.

– Зачистка – это… когда гражданских, – отозвался Келли чуть слышно. По коридору протопал дежурный.

Неджел выругался шепотом.

– Надо это… остальным сказать, – закончил Келли, отворачиваясь к стене. – Чтобы это… завтра.

Осмыслить сказанное я не сумел. Минуты две честно сидел, уставившись в темноту со слабо различимыми перегородками кроватей и горящей у входа тревожной кнопкой. Дверь была заблокирована с пульта дежурного, но здесь не карцер и разблокировку можно провести удачным пинком.

Я не буду бояться, я прав. Пусть Хокинс меня боится. А завтрашние проблемы как-нибудь доживут до завтра.

Утро началось за два часа до восхода.

Кормить никто не собирался. Но транквилизатор вкололи – один и тот же всем без разбора.

Я вспомнил список разрешенных стимуляторов, где рукой Дьюпа напротив моего имени было дописано – М52. И обведено в кружок. Да я и сам подозревал, что не на всех эта дрянь одинаково действует, тем более если брать привыкшие к экстремальным нагрузкам мозги пилотов.

Оглядываясь на своих, я ловил и затуманенный взор Исти, и совершенно трезвый – Роса, и лихорадочный блеск в глазах Разика. А ведь транквилизатор может и возбуждать!

Наша эмка, вместе с похожей по тоннажу посудиной, шла следом за спецоновским десантом. Рядом шныряли шлюпки. Полутяжелых, десантных, было мало – в основном двойки, легкие полицейские катера и даже гражданские водородные, переваренные под боевые задачи. Теперь я понял наконец, почему на ЭМ-112 столько пилотов.

На Севере я всего один раз принимал участие в боевой операции, где основной ударной силой были модули, отстреливаемые от КК, так называемые двойки – юркие посудины, способные какое-то время поддерживать автономный огневой режим. Такие модули здесь, как я понял, снимали со старых кораблей, чинили списанные. У нас на эмке левых двоек набралось восемь штук, да еще три стояли на своих родных местах, в огневых карманах корабля.

Если выдрать из двойки реанимационный блок, там вполне можно оборудовать два сидячих места. Так здесь и делали. И десантников подсаживали к пилотам.