Глава вторая

Всё было совсем иначе каких-то три коротких месяца назад, там, на равнине…

– Соберись и работай, Мика, – проревел Калеб. – Или твоя спина встретится с моим кнутом!

Мика опустил голову и сжал рукояти плуга так крепко, как только мог своими стёртыми до волдырей пальцами, и когда вол побрёл вперёд, он силился удержать тяжёлый плуг, чтобы тот двигался как можно ровнее. Он смотрел, как лезвие врезается в твёрдую почву и как чёрную землю отбрасывает слой за слоем, пока плуг идёт по линии.

Мика поднял голову и снова уставился в туманную даль; за поля, сквозь дрожащий жар пыльных равнин, далеко-далеко в сторону недосягаемого горизонта.

Где-то за плоскими безликими равнинами лежали горы высокой страны – земли невообразимо высоких скал и низких зеленеющих равнин, грохочущих водопадов и кристально чистых озёр; земли, где зимы сурово холодны, а летом стоит испепеляющая жара, где льют проливные дожди и бушуют пыльные бури; земли, где столько дорогих металлов и бесценных камней. И змеев.

Глаза Мики вспыхнули. Змеи!

Он никогда не видел их здесь, в долинах, хотя немало слышал о них. Многие уходили в высокую страну, и каждый из немногих возвратившихся приносил с собой сокровища – богатства вернувшихся, – и рассказы о странных, жутких существах, которых он там повстречал…

– Мика!

Мика вздрогнул от взревевшего у него над ухом голоса, и тяжёлая оплеуха, которая последовала за криком, с такой силой пришлась по его голове сбоку, что парня отбросило от плуга, и он растянулся во свежевскопанной грязи. Мика поднял глаза.

– Я тебя предупреждал? – резко спросил Калеб, его брат; его лицо пылало, на шее вздулись вены. – Разве я не говорил, что линия должна быть прямой?

Мика сглотнул и кивнул.

– Говорил, – покорно ответил он.

– И вот что ты натворил, – ревел Калеб; он указывал на борозду, которую вскопал Мика, и его рука рисовала в воздухе волны, напоминая движения плывущей рыбы. – Я не позволю тебе всё тут портить, парень. Понял? Хозяин велел мне хорошо вспахать поля, – он кивнул в сторону. – А это – не хорошо, – сказал он, целясь грязным ботинком в грудь Мики. – Держу пари, ты слишком занят мечтами о хозяйской дочке, – усмехнулся он. – Клянусь, одна её улыбка – и ты такой же влюблённый, как упёртый осёл, и почти такой же бесполезный!

Калеб схватил Мику за волосы и грубо поднял его на ноги.

– А теперь за работу!

Мика снова встал между изогнутыми рукоятками плуга и с новой решимостью схватился за них. Вол обернулся и смерил его печальным взором карих глаз. Мика дёрнул поводья, вол отвернулся от него и побрёл вперёд.

На сей раз Мика старался смотреть только на линию между виляющим задом животного и его массивными рогами, и следил, чтобы борозда, которую он прокладывает, оставалась прямой. Он пытался очистить свой разум от мыслей – и думать только о вспашке.

Но ничего не получалось. Благодаря Калебу всё, о чём мог думать Мика, – это была Серафита, дочь хозяина.

Глава третья

– Назад дороги нет, – выдохнул Мика.

Глотая обжигающий воздух, он цеплялся за отвесную скалу забинтованными руками. Пот струился по его скулам и капал на камень, оставляя тёмно-серые лужицы, которые испарялись и исчезали за считаные мгновения. Где-то внизу стихал стук и грохот камнепада, который он вызвал.

Даже не думай смотреть вниз, говорил он себе, – и тут же посмотрел. От подступившей тошноты и головокружения Мика застонал.

Один неверный шаг – и он полетит навстречу неминуемой гибели на зубчатых валунах далеко внизу. Обломок камня, чуть позже остальных набравший скорость, упал, и Мика успел досчитать до десяти, прежде чем раздался резкий треск, означавший его приземление.

Мика вытянул шею. Немногим выше серую породу сменяла коричневая. Он был уверен, что она гораздо надёжнее, чем та расслаивающаяся скала, за которую он цеплялся, – дряблая и вся в трещинах от ветра и солнца. Даже с такого расстояния коричневая скала казалась прочной, и, похоже, там были ниши, где можно остановиться и дать телу долгожданный отдых.

Только не спешить. По шажочку, твердил он себе. По чёртову шажочку…

Мика осторожно приподнялся и просунул кончики пальцев в узкую щель; затем, стараясь не делать резких движений, переставил сначала одну, затем другую ногу чуть выше. Дышал он с трудом. Его потускневшие глаза щурились. Ощущение было такое, будто он карабкается по разбитой черепице крутой покатой крыши.

Он остановился, взялся за край своей шляпы и потянул её вперёд. Полоса желанной тени скользнула по лицу.

Изогнувшись, он потянулся к расщелине, за которую хотел ухватиться, – и закричал от ужаса и неожиданности, когда из этой самой расщелины высунулась рычащая голова бородатого камнезмея. Мика отнял дрожащую руку. Подошвы грозили соскользнуть. Камнезмей, размером не больше зайца, визжа, выскочил из укрытия и понёсся прочь, задрав хвост и расправив чешуйчатые крылья.

Внезапно всё вокруг пришло в хаотическое движение. Серая порода зашевелилась; повсюду вокруг скользили и падали плиты, большие и маленькие. Мика отчаянно хватался руками и ногами, пытаясь найти опору на ходящей ходуном скале. Он до крови ободрал кончики пальцев и порезал подбородок. Стук и грохот от стремительно падающих камней эхом разносился среди высоких горных утёсов.

В этот самый момент носком ботинка он нащупал трещину и просунул в неё ногу; от такой позы бедро пронзила боль, зато держался он, кажется, крепко. Он закрыл глаза, прижался щекой к горячей скале, поднял дрожащую руку над головой в надежде, что она защитит его от камней, которые проносились мимо него с дикой скоростью, и стал ждать. Когда камнепад наконец прекратился, Мика снова открыл глаза.

Он выгнул спину и поднял голову. Потрескавшаяся и переломанная порода обвалилась, обнажив слой, ещё не тронутый стихиями; он блестел, как свежая змеиная кожа. Он был грубее на ощупь, и когда Мика, наконец, набрался смелости, чтобы продолжить путь, взбираться по нему оказалось намного легче, чем по выветренной породе, на смену которой он пришёл. Однако восхождение всё равно давалось ему тяжело: нога болела, а ободранные пальцы оставляли кровавые следы везде, где касались породы; он с облегчением крякнул, преодолев последний отрезок скалы.

Теперь, когда он смог рассмотреть её поближе, коричневая порода не оправдала его ожиданий. Она была совсем не твёрдой, а пористой и рыхлой, однако выступавшие на ней прожилки белого гранита казались надёжными, хоть и скользкими, ступенями для его подошв. Мика карабкался, поднимая в воздух красноватую пыль. Он добрался до первой из неглубоких впадин, которые смог разглядеть, скользнул в неё, развернулся и уселся спиной к скале, свесив ноги над пропастью.

Мика нащупал флягу из телячьей кожи, которая висела у него на боку, зубами выдернул пробку, запрокинул голову и быстрым движением приставил горлышко к пересохшим губам. Вода, тёплая и с привкусом тушёного мяса, потекла ему в рот и тут же иссякла, вся до последней капли. Рука с флягой упала на колени, и на лице Мики застыло выражение покорности.

Ему нужно найти воду. Если он этого не сделает, он погибнет. Тут ни убавить, ни прибавить.

Он продолжил восхождение; его плащ превратился в лохмотья, а вспотевшие ступни горели огнём в жарких ботинках. С воем он преодолевал узкую расщелину в коричневой скале, стараясь доверять свой вес только гранитным жилам. Остановившись на мгновение, он вытер тыльной стороной перевязанной руки потрескавшиеся губы и обрадовался солёному привкусу, который ощутил на языке. Он вдохнул обжигающий воздух.

Вода. Ему нужна была вода.

Преодолев расщелину, он добрался до отвесной скалы. Под повязками пульсировали покрытые волдырями пальцы. Он тихонько подул на них, унимая боль, прежде чем просунуть их в узкую щель. Мика нащупал подходящий выступ примерно на высоте колена, оттолкнулся и поднялся. Пот, скопившийся в складке на лбу, заструился по лицу. Единственная капля пробежала по переносице, застыла на кончике носа и всё же упала. Он поймал её кончиком языка. Капля была такой же солёной, как пропитанные по́том повязки.

Чего бы он не отдал сейчас за глоток прохладной чистой воды из колодца…

Со стоном Мика приподнялся над узким выступом скалы и застыл. Неподалёку звучал слабый, но отчётливый и похожий на звон шум воды, стекающей в бассейн. Он задрал голову и слушал; теперь, когда наконец появилась надежда утолить жажду, он ощущал её острее, чем когда-либо.

Звук доносился с дальнего конца выступа, где поверхность скалы была волнистой, как опущенная штора. Мика медленно двинулся в ту сторону, повернув голову и распластав руки по обжигающе горячему камню. Его ботинки скребли по выступу, обламывая осколки, которые со стуком падали и разбивались о скалу. Он добрался до расщелины в складках камня. Она была узкой, тёмной и прохладной; оттуда слышался дразнящий звук падающей воды.

Мика колебался; в глазах потемнело от тревоги, пока он вглядывался внутрь расщелины. Красная пыль, влажная от пота, резче выделяла линии, собравшиеся у него на лбу. Скулы и виски заныли от напряжения и нерешительности. Впереди текла и плескалась вода, сулившая избавление от жажды, но полная неизвестности чернота наполняла его страхом.

И всё же повернуть назад он не мог. Не сейчас, когда уже проделан такой путь.

Не в силах остановиться, Мика протиснулся в узкую расщелину и пошёл на шум воды. Чернильно-чёрная тьма окутала его.

Глава четвёртая

Три месяца назад его уже окутывала точно такая же чернильно-чёрная тьма.

– Замри, Мика, и прижми свои руки к бокам, чтоб я их видела.

Мика усмехнулся. Когда он вошёл в молотильню, две руки обхватили его сзади, а глаза накрыла повязка.

– Серафита? – сказал он. – Я угадал? Что за глупая затея?

– Я же сказала, опусти руки, фермер, – отрезала она.

Мика повиновался.

– Так-то лучше, – сказала она уже мягче. – Теперь не двигайся.

Он почувствовал, как она напряглась, потянувшись вверх, и как её локти слегка коснулись его лопаток, – ощущение, которое вызвало в его теле дрожь предвкушения. Она сильно дёрнула за повязку, резко оттянув его голову назад, затем прижала шёлк большим пальцем и накрепко связала оба конца.

– Как завязала? – спросила она, отступив назад.

– Крепко, – ответил он. – Так крепко, что я даже глаза не могу открыть.

– А тебе и не нужно открывать глаза, – говорила она, обходя его, и его голова поворачивалась вслед за звуком её голоса. – Ты ничего не должен увидеть, Мика. Для того, что сейчас будет, ты нужен мне слепым, как крот.

Мика сглотнул.

– А что сейчас будет, Серафита?

– Подожди, всё узнаешь, – произнесла она, едва скрывая смех.

Он почувствовал прикосновение рук девушки к своим. Её были прохладными и мягкими, а его – горячими, мозолистыми и липкими; подстриженные ногти Серафиты мягко впились в его грубые ладони. Он позволил себе отдаться её воле и пошёл, спотыкаясь, туда, куда она увлекала его.

– Скажи хотя бы, куда ты ведёшь меня, – сказал он.

– И испортить сюрприз?

Делая короткие осторожные шажки, он дал ей вывести себя на улицу, заметив, как солома под ногами сменилась неровными булыжниками, а пыльный воздух молотильни – резким запахом скотного двора.

Через некоторое время она снова заговорила:

– Почти пришли.

Он представил себе её лицо с высокими скулами, полные губы, чуть вздёрнутый нос. И эти глаза, такие тёмные при свете свечей, что зрачок и радужная оболочка, казалось, сливались в одно целое и превращались в два бездонных колодца черноты. Когда она радовалась, она откидывала назад свои длинные волосы, такие чёрные, что они казались синими, и хохотала, как бестия. Когда она злилась, она зачёсывала их вперёд, как блестящий занавес, через который она смотрела пронзительно-пристальным взглядом, одной рукой сминая ворот своего ярко-красного плаща возле шеи, другую сжимая в кулак…

– Что на тебе надето? – спросил он, удивлённый, что его мысли обретают голос.

Серафита усмехнулась. Она приблизилась к нему, лицом к лицу, и он почувствовал, как его щёки краснеют от её горячего пряного дыхания.

– А что ты хочешь, чтобы было на мне надето, Мика? – выдохнула она.

Мика взволнованно сглотнул.

– Я… Не… Ничего, я ничего…

– Ничего, Мика? – перебила она. – Очень дальновидно с твоей стороны…

– Нет, я не это имел в виду, – запротестовал он, и по его коже побежали мурашки. – Я просто хотел узнать…

– Не стою ли я перед тобой голая?

Когда он снова попытался возразить, она не дала ему произнести ни звука и сжала его ладони в своих – движение, от которого Мика почувствовал себя слабым, как новорождённый жеребёнок. Место, куда они пришли, было ему незнакомо. Там было прохладно и свежо, и он заметил, что звуки их шагов мягко отдаются эхом со всех сторон, будто они оказались во дворе-колодце.

Серафита отпустила одну из его ладоней и взяла Мику за локоть.

– Сделай шаг назад и садись, – сказала она, направляя его.

Его икры коснулись чего-то твёрдого, и он опустился на жёсткое кресло. У кресла была высокая спинка и прямые подлокотники; Мика положил на них руки, и его ладони легли на гладкие резные медвежьи лапы. Серафита крепко сжала его предплечья; она наклонилась вперёд, и Мика задрожал, ощутив тепло её тела так близко к себе.

– Вот-вот начнётся процесс, – объявила она. Её дыхание было сладким и влажным.

– Процесс? – переспросил он. – Какой процесс?

– Сейчас увидишь, – сказала она. – Вернее, не увидишь, – добавила она и засмеялась. – Только не трогай повязку, Мика. Я не желаю, чтобы ты подглядывал.

Он кивнул. Она отстранилась. Её прикосновения оставили след на руках Мики, как отпечатки пальцев на оконном стекле.

– Не шевелись, – сказала она. – Сейчас я займусь тобой.

Мика сидел неподвижно, выпрямившись в кресле с высокой спинкой, и руки его казались такими же деревянными, как жёсткие подлокотники, за которые он держался. Он слышал приглушённое пение птиц и далёкий скрип плугов, обрабатывающих поля; где-то позади него плескалась вода. И когда он сделал вдох, то почувствовал в воздухе аромат цветущих роз.

– Открой рот.

– Нет, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы. – Зачем?

– Просто открой рот, – ответила она с просящими нотками в голосе. – Поверь мне, – тут она сделала паузу. – Ты же доверяешь мне, Мика? Просто открой рот.

Он почувствовал, как что-то приблизилось к его губам.

– Что это? – спросил он. – Это что-то вкусное, Серафита? Мне понравится?

– Ну почему, Мика! – вскричала она голосом, который ничего хорошего уже не сулил. – Клянусь, ты так же упрям, как вьючный вол под седлом! А теперь слушай, и повторять я не буду: открой рот и держи язык за зубами – но не в прямом смысле! На время процесса твой язык, Мика, принадлежит мне.

Он чуть разомкнул губы, и о его нижние зубы звякнул гладкий металл. Это была просто ложка, но в ней что-то было, и на его лице отразилось недоверчивое ожидание.

– Ну? – спросила она радостно и медленно вытащила ложку у него изо рта.

Он нахмурился.

– Сладко, – сказал он.

– Сладко, – повторила она. – И всё?

Содержимое ложки обволакивало его язык.

– Это что-то густое и липкое… солодовый сироп?

– Солодовый сироп? – рассмеялась она. – Это намного лучше, Мика.

– Это вкусно, – сказал Мика и кивнул; пока сладкая вязкая жидкость растекалась по языку, его нос морщился от удовольствия. – Может, это мёд?

– Это и есть мёд! – воскликнула она. – Лучший мёд из отцовских ульев, подаётся только к главному столу – и только по праздникам!

Мика кивнул.

– Похоже, я в жизни ничего вкуснее не пробовал.

Он почувствовал, как мягкий палец подхватил стёкшую ему на подбородок каплю мёда и вернул обратно в рот. Он старательно облизнул палец.

– Тебе понравилось, Мика?

– Да, – отозвался он. – Очень понравилось.

– Я же говорила, что ты можешь довериться мне.

– Я это знал, – сказал Мика. – Но, стыдно признаться, сомневался.

Он потянулся к повязке, но Серафита тут же схватила его за запястье.

– Процесс ещё не окончен, – засмеялась она, и Мика почувствовал, как кончики её волос коснулись его руки. – Ты думаешь, я бы готовила всё это так тщательно ради одной ложки мёда, каким бы он ни был прекрасным?

На этот раз Мика услышал звон стекла о стекло. Он открыл рот, не мешкая, и стал ждать.

– Осторожнее, а то так можешь и муху проглотить, – засмеялась она. – А теперь замри.

Он почувствовал, как его нижней губы коснулось стекло, и рот наполнился холодной жидкостью. Мика проглотил её.

– А-ах! – выдохнул он. – Серафита, этот процесс нравится мне всё больше.

– Что это было?

– Ликёр, конечно, – ответил он.

Но это был не просто какой-то ликёр. Единственный ликёр, который Мика пробовал в своей жизни, – домашнего разлива, горький на вкус – подавали в глиняных кувшинах в дальних углах таверн. Он жёг, как дьявол, и разрывал горло, как загнанная в угол дикая кошка. Ликёр, который дала ему Серафита, был мягким, бархатистым и ароматным; от него во рту сладко покалывало, а в груди разливалось приятное тепло.

– Из отцовского подвала, – сказала Серафита, и Мика уловил нотки ликёра в её дыхании. – Старше нас с тобой вместе взятых, хранится в сосуде из зелёного стекла с восковой печатью…

– Ты его украла?

– То, о чём отец не знает, его не расстраивает, – ответила она. – Настало время следующего испытания. Открывай рот.

Мика послушался и был вознаграждён прикосновением указательного и большого пальцев Серафиты к своим губам. Пальцы положили ему что-то на язык и исчезли. Мика закрыл рот.

«Какое новое удивительное наслаждение меня ожидает?» – думал он.

– Ну? – спросила она с нетерпением.

– Ну, – отозвался Мика, медленно катая предмет по языку. – Это какой-то фрукт?

Размером он был с виноградину, прохладный и гладкий. Мика вдохнул и почувствовал едва угадывающийся запах скошенной травы.