Глава 6

Мне дали время переодеться, и только. Брат Органтино нашептывал мне на ухо советы, помогая надеть чистую рубашку и дублет.

– Он может быть… непредсказуем. Но редко поступает неразумно. Если он встретит тебя тепло, не расслабляйся. Если он будет зол, не паникуй. Он не ожидает, что ты знаешь их обычаи, поэтому, возможно, будет терпим к ошибкам, но не слишком. Главное – он любопытен. Если ты сможешь рассказать ему то, чего он не знает, он это оценит.

Я пытался понять слова Органтино, но он шептал так тревожно, что это вызывало у меня только лишнюю неловкость. Меня учили иметь дело с опасностью, а не заниматься политикой. Я много раз был свидетелем гладкой и вкрадчивой дипломатии Валиньяно, но во всех этих случаях моя роль сводилась к тому, чтобы стоять тихо, выглядеть внушительно и высматривать опасность. Это он должен был предстать перед Нобунагой, а не я.

Отец Валиньяно еле сдерживал гнев, поняв, что ему придется остаться. В какой-то момент мне показалось, что он набросится на солдат Оды и потребует приглашения. После того как он с таким тщанием подготовился, чтобы привлечь внимание Нобунаги и добиться у него аудиенции, к японскому военачальнику предстояло отправиться мне, а Валиньяно остался не у дел. Честно говоря, мне отчаянно хотелось, чтобы вместо меня говорил священник. Вместо этого я должен был предстать перед Нобунагой после того, как вызвал беспорядки в его столице. Каждая пуговица, которую застегивал брат Органтино, казалась слишком тугой, каждый его совет – слишком сложным.

Валиньяно томился в углу, непривычный к ситуации, которую не мог полностью контролировать. Он наблюдал, как мы перешептываемся. Ему хотелось подойти к нам, чтобы самому дать мне указания, но строгие взгляды ожидавших солдат заставили его сдержаться. От него помощи не будет.

За воротами церкви еще оставались немногочисленные гуляки, но они жались к стенам и прятались в переулках, чтобы очистить дорогу всадникам клана Ода. Я следовал за ними пешком. Меня до сих пор не связали. Я надеялся, что это хороший знак, но, вероятнее всего, шагал навстречу собственной казни.

Храм Хонно-дзи представлял собой обнесенный стеной буддистский комплекс всего в нескольких кварталах от иезуитской церкви. Ни Нобунага, ни любой из тех, кто там находился, никак не мог пропустить переполох, царивший меньше часа назад. Я вдруг ощутил усталость. Впечатления этого дня давили на меня, но нужно было постараться. От этого зависела не только моя жизнь. Теперь я стал первым посланником миссии отца Валиньяно, и, хотя брату Органтино и удалось установить относительно дружественные отношения с Нобунагой, от этой встречи могло зависеть будущее церкви в Японии.

Слухи о том, что странного чужеземца вызвали ко двору, разлетелись по Хонно-дзи, и за воротами собралась небольшая толпа, чтобы посмотреть на меня. Эта толпа была куда спокойнее буйной оравы на улицах города. Люди держались на почтительном расстоянии и разглядывали меня с любопытством, но в остальном не показывали ничего. Их лица оставались безразличными, я не мог прочитать в них ни дружелюбия, ни вражды. Меня повели во внутренний двор и дальше, мимо приземистых, скромно украшенных домиков.

Полагаясь на свою подготовку, я изучал окружающую меня обстановку. Бросалось в глаза отсутствие в буддистском храме любых изображений Будды. Я вспомнил, как брат Амброзиу рассказывал о сожжении храма на горе Хиэй и недавней осаде икко-икки, воинствующих монахов, с чьим влиянием на дела в Японии пытался бороться Нобунага. Статуи, конечно же, убрали, да и сам факт, что Нобунага использовал храм в качестве временной резиденции, скорее всего, был не столь уж и тонким намеком для остальных буддистских монахов. С политикой придется быть осторожнее. Валиньяно хорошо обучил всех нас, но все равно я еще слишком многого не знал.

Мы поднялись по ступеням большого здания чуть в стороне от основного святилища. В приемной толпились самураи, купцы, мелкие феодалы и прочие видные люди, каждый с необычными и изысканными дарами. Я вдруг отчетливо понял, что вот-вот встречу одного из самых видных людей Японии с пустыми руками, но с этим уже ничего нельзя было поделать.

А еще я впервые за последнее время был безоружен. Даже во время сна я всегда держал копье под рукой. Теперь стоять без оружия мне было так же неловко, как большинству было бы неловко стоять голым. Как бы спокойно ни обращались со мной конные самураи, не было никаких сомнений: я здесь пленник, а не гость. По приемной пронесся шепоток. Моя макушка касалась низкого потолка, и все взгляды были устремлены на меня, хотя большинство присутствовавших и проявило достаточно уважения, чтобы притвориться, что это не так.

Старший из всадников тихо проскользнул в главный зал и вернулся спустя несколько мгновений. С ним был юноша с нежной бледной кожей и угольно-черными глазами. Он был одет в замысловатое оранжевое кимоно, зеленые узоры на котором подчеркивали небольшие серебристые пятнышки. Один из ожидавших феодалов приветствовал его по имени – Ранмару. Но тот в ответ лишь вежливо кивнул.

Ранмару жестом подозвал меня, и взгляды некоторых просителей тут же стали враждебными, потому что меня вызвали раньше них.

Меня остановили у самого входа. Юноша, которого звали Ранмару, представил меня как «черного монаха», но было не время исправлять его. Я пригнул голову в дверях и вошел в зал. Войдя, я тут же бросился ниц, коснувшись лбом пола и оставшись в этой позе. Валиньяно сделал все, чтобы подготовить своих спутников. Он обучал меня обычаям японского двора, и, по крайней мере, в этом случае я нехотя признал, что благодарен Валиньяно за внимание к деталям. Когда меня похлопали по плечу, я снова встал в полный рост.

Главный зал оказался огромным помещением с высоким сводчатым потолком. Деревянные балки, пересекавшие потолок, были раскрашены в яркие цвета, и на некоторых были нанесены изображения из буддистских легенд. Чем бы ни было продиктовано решение убрать статуи во дворе, здесь решили ничего не менять. Если в этом была какая-то уступка, значит, Ода Нобунага соглашался с тем, что его власти есть предел. Но лучше было не делать таких предположений, не разузнав побольше.

Ставни на окнах вдоль стены были усыпаны золотыми листьями, но в остальном стены были совершенно голыми. Вдоль них на татами сидели мужчины в ярких кимоно, украшенных цветами или рыбами. Большинство сохраняли неподвижность, но некоторые искоса бросали взгляды в ту сторону, где стояли мы с Ранмару.

В дальнем конце помещения на помосте в несколько ярусов были расставлены изящные шелковые ширмы. На нижнем уровне помоста боком ко входу сидели трое мужчин, а за ними, на самом высоком уровне – Ода Нобунага.

У него была короткая треугольная бородка цвета воронова крыла и аккуратно подстриженные усы. Волосы были зачесаны назад и забраны в тугой пучок на затылке. В отличие от мужчин, сидевших рядами вдоль стен, на Нобунаге было простое кимоно цвета лесной зелени, но ткань явно была более высокого качества и слегка переливалась в свете фонарей. Нобунага поднял руку и жестом подозвал нас.

Двери зала закрылись за нами, и я позволил Ранмару отвести меня к помосту. Там я снова опустился на колени и поклонился, коснувшись лбом холодного пола.

Я услышал шорох. Ранмару опять коснулся моего плеча, и я, подняв голову, увидел перед собой Нобунагу, стоявшего сложив руки за спиной. Нобунага чуть склонил голову набок, изучая меня. Потом жестом приказал мне встать. Поглядев снизу вверх на возвышавшегося над ним чернокожего человека, он еле заметно улыбнулся. Он протянул руку и коснулся моей шеи, слегка сжав кожу между пальцами, потом посмотрел на их кончики, посмотрел на место, где он потер мою шею, чтобы убедиться, что кожа не посветлела. Я не знал, дозволяется ли мне говорить, но решил рискнуть.

– Если моему господину угодно, я немного говорю по-японски. Надеюсь, достаточно хорошо, чтобы не вызвать неудовольствия моего господина.

Было слышно, как ошеломленно открыли рты мужчины, сидевшие вдоль стен. Потом донеслось приглушенное бормотание. Даже мужчины на нижнем ярусе помоста, до сих пор сохранявшие полную неподвижность, подняли головы. Более разную троицу было трудно себе представить. Первый был маленький, худой и уродливый, с плотно сжатыми губами и близко посаженными глазами. Второй был толстый и румяный, черты его лица словно перетекали в складки кожи под подбородком. А третий был старше, почти совсем лысый, только на висках торчали клочками седые волосы.

В глазах Нобунаги тоже промелькнуло удивление, но улыбка не сходила с его лица, словно он пытался разгадать подвох.

– Снимешь рубашку? – спросил он.

Я подчинился, расстегнув сначала дублет, потом стянув надетую под него блузу. Нобунага взмахнул рукой и приказал принести умывальный таз. Появились три служанки. Две несли деревянную кадку с водой, а третья – щетку. Они опустились на колени и скрыли лица, подняв принесенные предметы над головами.

Нобунага снова улыбнулся мне, окунул щетку в воду и начал скрести мою кожу сначала на груди, потом на руках, потом обошел меня и потер спину. На мгновение я вспомнил унижение, когда в меня тыкали пальцами грубые белые люди, осматривавшие нас перед погрузкой в трюм корабля, следовавшего в далекие края.

Любопытство Нобунаги выражалось куда более уважительно.

Я старался стоять неподвижно, прижав подбородок к груди и обернув запястья рукавами рубашки, словно цепью. Прикосновения щетки отдавались болью, особенно там, где я сегодня поранил руки, пробиваясь через забор, и в местах старых ран на спине и груди, оставивших на коже морщинистые рельефные следы. Нобунага бросил щетку в кадку, и служанки бочком, словно крабы, отодвинулись в сторону, не поворачиваясь спиной и не поднимая головы.

Он снова осмотрел мою кожу, ущипнул меня, посмотрел, не останутся ли следы на пальцах, и удивился, увидев, что цвет не изменился.

– Как тебя зовут?

Я назвал Нобунаге имя, которое дали мне португальцы. Нобунага с видимым трудом попытался повторить его.

– Ясукэ.

Я кивнул, не желая ему перечить.

– Эта кожа. Как такое возможно?

– Я родом из дальних земель, господин. Это цвет моего народа.

– И они все такие же высокие?

– Да, господин. Хотя и не все такие сильные. А таких красавцев и вовсе больше нет.

Шутка была рискованная, но она себя оправдала. Нобунага хлопнул меня по плечу и громко рассмеялся. Люди вдоль стен поняли намек и присоединились к нему, и эхо разнесло хохот по залу.

– Иди, садись! Сегодня ты будешь моим гостем. Мне не терпится узнать еще что-нибудь.

Я застегнул рубаху и дублет. Нобунага приказал принести еду и питье, и все вокруг закипело. По правую руку от Нобунаги постелили татами, и меня усадили на него. Ранмару занял место за моей спиной. Слуги приходили и уходили. Их было так много и двигались они так быстро, что уследить за всеми было невозможно. Перед мужчинами на подносе поставили длинные плоские доски, потом такие же доски поставили перед мужчинами вдоль стен зала, потом принесли чашки и множество тарелочек с едой. Здесь были рисовые хлебцы, рыба, дичь, которая могла быть как фазаном, так и перепелкой или диким гусем. К ним подавали редис, бобы, мелкую японскую картошку, тофу, орехи, ямс, абрикосы, персики, яблоки, апельсины и кислые сливы.