Один за другим

Они похитили румянец с ее щек и губ, и теперь они сделались серыми.

Л. Фрэнк Баум. Волшебник страны Оз

И время настало. На следующий день Мегги и Дориа хотели пуститься в путь. Мегги от волнения уже несколько дней почти не спала, и Мо стыдил себя за то, что так неохотно отпускал от себя дочь. Реза только что мягко напомнила ему, что молодые уезжают всего на пару месяцев, а не на несколько лет. Их разговор прервал настойчивый стук в дверь. За порогом оказалась Миневра, явно чем-то озабоченная. Она спросила, не у них ли Фенолио. Утром он не вышел к завтраку, а в комнате, которую Фенолио снимал у Минервы годами, его тоже не оказалось. Накануне вечером он, как и каждую субботу до того, посетил Элинор и Дариуса, но они уверяли, что незадолго до полуночи Фенолио отправился домой.

Данте очень встревожился, когда услышал, что Чернильный Шелкопряд исчез. Вместе с Резой и Минервой они отправились ко всем торговцам, в лавки к которым любил заглядывать писатель. Но ни у виноторговца, ни у пекаря или у сапожника, который чинил Фенолио сапоги, не видели Чернильного Шелкопряда, и Минерве осталось только озабоченно месить тесто для хлеба, роняя в него слезы, а ее детям – обшаривать переулки Омбры в поисках человека, который был им вместо деда.

Да. Так это началось.

Разумеется, Фенолио стоял на первом месте в списке Орфея. И хотя нынче он писал всего лишь сказки для детей, кто мог сказать, сколько силы осталось в его словах?

Чуть позже утром Ниям отправился в мастерскую к Мортимеру, потому что решился снова ехать верхом во Дворец Ночи. Новости, доходившие оттуда, становились все хуже, и он хотел проститься с Мортимером, не уверенный, когда вернется. Но все, что Ниям нашел в его мастерской, был свежесклеенный блок книги и стеклянного человечека Ясписа, который всхлипывал, сидя рядом.

– Пропал! – причитал помощник переплетчика снова и снова, когда Ниям попытался хоть что-то из него вытянуть. – Нету его больше!

В двух переулках от мастерской Мортимера, в мансарде, которую использовали как жилье, Мегги и Дориа паковали вещи для путешествия. Лазаро с подавленным видом помогал им. Этот сильный мужчина не привык надолго разлучаться с младшим братом. Дориа как раз предложил ему сопровождать их до побережья, как вдруг Мегги почувствовала что-то необъяснимое. Вокруг нее стали тускнеть краски: зелень ее платья, золото солнца, пятнами ложившегося на стропила, даже ее собственная кожа вдруг посерели как дым, что поднимался из трубы.

Дориа с ужасом смотрел, как ее облик все больше бледнеет. В отчаянии он обхватил ее руками, вложив в объятие всю свою любовь. Когда Дориа утопил лицо в волосах девушки, серость перекинулась и на него.

Пропал. Больше его не было.

Лазаро растерянно смотрел на то место, где только что стояли горе-путешественники. Он протянул руки в надежде, что это лишь обман зрения, но ощутил лишь пустоту. Силач упал на колени, выкрикивая имя брата: когда-то давно он уже звал Дориа так отчаянно, в те далекие времена, когда тот прятался в лесу из страха перед отцом.

Список Орфея был составлен по убыванию опасности. Сперва долой Фенолио, который мог писать слова, способные остановить его. Затем долой Перепела и его волшебноязыкую дочь, которая умела голосом оживлять слова, так же как и сам Орфей.

Их больше не было. А то, что любовь стоила цвета и молодому Дориа, кого это печалит?

Реза с Данте только что вернулись с рынка, когда ее платье и кожа окрасились в пепельный цвет. Ее имя значилось в списке, потому что когда-то она защитила Мортимера от Орфея в одном из далеких замков. Реза в ужасе схватилась за своего ребенка, когда увидела, как поблекли ее руки. Так серость поглотила и Данте – через любовь его матери, хотя имя мальчика не значилось в списке Орфея, как и имя Дориа. Месть всегда наказывает и любовь.

Элинор Лоредан как раз подвешивала портрет травяной феи – подарок Резы, когда и ее настигла серость. Дариус пропал где-то внизу у реки, где встречался с канатоходкой, которой подарил свое робкое сердце. Чтобы расцветить Дариуса, не требовалось много красок. Немного жженой земли, чуточка белого, капелька умбры. Неплохо было бы добавить еще каплю красного – для его наполненного любовью сердца. Но и эту малость поглотил серый дым.

Фенолио

Мортимер

Мегги

Реза

Элинор

Дариус

Наверху в замке Бальбулус отложил в сторону кисточку из шерсти куницы. При скупом послеполуденном свете, что проникал через окно его башенной комнаты, трудно было рисовать исключительно в серых тонах те причудливо перевитые буквы и фигуры в их окружении. Однако работа была почти закончена. Не хватало лишь пятерых.

Холмами вокруг Омбры Роксана вернулась из леса, куда ходила за грибами. Она все еще была сердита на Сажерука. Поэтому он дал себе слово, что в этот вечер наконец скажет ей всю правду. Не завтра и не послезавтра. Нет. Сегодня. Он и так уже слишком затянул с этим.

Он поджидал Роксану перед домом, в котором они были так счастливы последние годы, когда во двор вошел Ниям. Новости, которые он принес из города, были ужасны. Фенолио. Мортимер, Мегги и Дориа, Реза и Данте, Элинор и Дариус. Исчезли бесследно, как будто их здесь никогда не бывало.

Это звучало до ужаса знакомо, и Сажерук невольно прислушался к голосу ветра; не доносятся ли слова, которые опять могли бы его подхватить и унести прочь? Но различил лишь знакомые шумы, с которыми наступал вечер, и шаги Роксаны, когда она остановилась подле него.

– Пропали? – недоверчиво переспросила она, когда Ниям повторил ей все, только что сказанное Сажеруку. – Но как?

О, я знаю как, подумал Сажерук. Ему хотелось схватить Роксану и держать как можно крепче, чтобы слова Орфея не смогли отнять ее. Ибо что же еще могло быть причиной произошедшему? Но Роксана отпрянула, когда он попытался заключить ее в объятия.

– Брианна в Омбре! Надо ее предостеречь!

Это же просто безобразие – не иметь возможности нарисовать красотку Роксану красным, белым и черным, думал Бальбулус высоко наверху в замке, окуная кисть в серую краску.

Роксана посерела, пока Ниям помогал ей оседлать коня, и исчезла еще до того, как Сажерук смог к ней прикоснуться. Так стремительно и бесшумно, как исчез однажды его мир, когда Мортимер вычитал его из книги Фенолио.

Сажерук выкрикивал имя Роксаны. Снова и снова. Как будто тогда ему это помогло! Ниям подошел к нему; ужас отражался на его лице. Но было поздно, слишком поздно, чтобы сказать правду ему и Роксане. Неужто следующим исчезнет и он сам?

Они ничего не знали. Потому что он ничего им не рассказал. Все эти годы Сажерук тысячу раз мог бы их предостеречь. Он стал биться головой о стену дома, в котором был так счастлив, пока не расшиб ее в кровь. Неужели снова. О боже, нет! Что такое смерть по сравнению с этим? Игра!

Ниям рванул его к себе и заключил в объятия. Но Сажерук высвободился. Брианна! Может, действительно они еще успеют ее предупредить. И не только ее.

– Скачи к замку, Ниям. Скорее! Найди Брианну, – крикнул он, задыхаясь. – А я поищу Фарида.

Йехан был у сестры, когда в мастерской Бальбулус обмакнул кисточку в серую краску, которую развел для Брианны. Это был серебристый оттенок, который улавливал свет – соразмерно ее юному лицу.

Йехан выковал для Брианны маленький амулет против грусти, которая давно стала ее постоянной спутницей. Вообще-то, он не верил в такое волшебство, но его подруга Лилия, которую он знал, сколько помнил себя самого, развела для Брианны особое масло, которое он добавил в золото. Попытаться стоило. Козимо Прекрасный давно мертв, и все же Брианна каждый день навещала его склеп. Однажды Виоланте это точно надоест.

Йехан только собрался надеть амулет на шею сестре, как она начала сереть, словно кто-то стирал ее из мира грязной тряпкой. Сперва он рефлекторно отшатнулся, вместо того чтобы попробовать ее удержать, а потом стало поздно. Йехан все еще стоял в пустой комнате, с бесполезным амулетом в руках, когда привратники впустили Черного Принца. Его торопливые шаги так гулко прозвучали по коридорам замка, что даже Виоланта вышла из библиотеки.

Наверху, у себя в башенной комнате, Бальбулус благосклонно оглядывал фигурку, которая с печальным взором стояла внутри искусно прорисованной буквы «Б». Да. Он был лучший. Никаких сомнений. Как он мог подумать, что ему потребуются волшебные краски, чтобы доказать это миру? Он вытер кисточки из куничьей шерсти и заглянул в список Орфея. В книге недоставало лишь Огненного Чертенка, Черного Принца и Сажерука.

Бальбулус взял в руки предпоследнюю деревяшку.

Сажерук искал Фарида у каждой девушки, за которой тот ухаживал в Омбре. Младшая дочка пекаря, у которого Роксана покупала хлеб, послала его наконец на ту полянку, на которой они с Фаридом раньше не раз вызывали огонь. Когда Сажерук остановил коня между деревьями, навстречу ему полетели крохотные птички с огненными перьями и золотыми клювиками. Фарид стоял посреди поляны такой беззаботный, что один его вид подействовал на Сажерука успокаивающе. Тем не менее он вслушивался в приближающуюся ночь, боясь различить в темноте голос Орфея. Ведь это он написал историю, которой грозил ему, разве нет? Историю, столь ужасную, что все они готовы были пасть духом.

– Фарид!

Птички рассыпались дождем искр, как только Сажерук произнес его имя, и Фарид обернулся.

– Зажми себе уши! Ничего не спрашивай! Быстро! А это правда сможет его защитить, Сажерук? – услышал он насмешку внутри себя.

Фарид знал так же хорошо, как и он, на что способны слова и как легко выпасть из своей истории. Но даже это знание его не спасало. Фарид бледнел как Роксана, пока Сажерук бежал к нему, и исчез раньше, чем он оказался рядом, – будто Мортимер или Мегги вчитали его назад. Но сами они тоже пропали, как и Дариус, чей мягкий голос тоже умел открывать двери между словами. Больше не осталось в мире Волшебного Языка. Кроме Орфея.

Сажерук упал на колени в том месте, где исчез Фарид. Брианна. Успел ли Ниям найти ее?

И что теперь, Сажерук? Искры от птичек Фарида осели на его одежду, а сердце разбилось, как старый кувшин.

Бальбулус разглядывал букву Ф, через которую смотрел Огненный Чертенок. Совершенно. Да, более точного слова не подобрать.

Следующим в списке стоял Черный Принц. Было действительно глупо, что как раз его резного деревянного портрета у художника под рукой не оказалось. Бальбулус нашел несколько его изображений в библиотеке Виоланты, но все они были столь ужасны, что даже смотреть на них было больно.

Он неодобрительно воззрился на буквы Ч и П, которые так искусно переплел воедино.

Нет, Бальбулус не хотел рисовать Черного Принца. Он не дал ему появиться даже в книжках про Перепела, к вящему неодобрению Виоланты. Потому что Черный Принц нечто иное, как разбойник с большой дороги! – думал Бальбулус, уставившись на инициалы, которые дожидались десятого портрета. Перепел давно сменил меч на нож переплетчика. Но Черный Принц… Не было у этого темнокожего никакого уважения к князьям и к порядку этого мира!

Бальбулус с неохотой взялся за кисточку.

Ну хорошо, лучше разделаться с этим, да побыстрее. Если Принца не окажется в книге, он должен будет вернуть пигменты красителей, в этом не было сомнений. Пару недель тому назад Бальбулус нарисовал одного мавританского торговца для книги путевых заметок, высоко оцененной Виолантой. Вот пусть он и послужит в качестве подходящего образца. Да. Бальбулус подмешал в серую краску, которую использовал для Роксаны, немного коричневой умбры и заострил кончик кисти.

Ниям стоял с Йеханом внизу перед воротами замка, поджидая Сажерука, пока миниатюрист Виоланты рисовал его в одеянии богатого купца и с лицом иноземца. И он все еще стоял там с Йеханом, когда Бальбулус отложил кисть.

Когда Сажерук с разбитым сердцем подошел к крепости, он испытал облегчение, увидев Нияма. Тщетно Огненный Танцор искал свою дочь. Только пасынок стоял рядом с его другом.

Йехан взглянул на него с неприкрытой враждебностью. И Сажерук услышал голос Орфея так явственно, будто тот произнес эти слова только вчера: Вообще-то я лишь намеревался отправить тебя назад к мертвым, без души, полым, как оболочка высосанного насекомого, но эта месть нравится мне еще больше.

Бальбулус в своей башне приступил к последнему персонажу. Он испытывал облегчение, что хотя бы для него не понадобился серый краситель, и рисовал Сажерука так, как уже не раз изображал его раньше: в красно-черном наряде Огненного Танцора.