– И часто это происходит? – спросил Итакдалее.

– Это вообще не должно происходить. В сети есть избыточные узлы, включая аэростат. А сейчас небо чистое.

Она достала экран и поводила по нему пальцами в перчатках, пытаясь что-то рассмотреть через клубы паров своих выдохов. Она нечасто использовала диагностику, поэтому понадобилось некоторое время, чтобы вывести на экран нужные средства.

– Это странно, – сказала она. – Даже если все накрылось, сбой должен быть каскадным. Узел А отключается, узел Б не справляется с перенаправляемым на него трафиком, отрабатывает отказ, затем узел В получает двойную порцию нагрузки, не справляется и так далее. Но смотри, связь потеряна одновременно со всеми узлами. Похоже на отключение электричества, но все узлы питаются от независимых элементов.

– И что, ты думаешь, это такое?

– Я думаю, что это очень серьезно. Пойдем.

У Итакдалее было хорошее качество: когда дела принимали серьезный оборот, становился серьезным и он. Она увидела его с новой стороны: бдительным и на взводе. Это успокоило ее. Подсознательно ее не переставала удручать необходимость заботиться о своем возлюбленном.

Двигаясь бесшумно, будто два призрака, они поспешили по заснеженным утрамбованным тропинкам. Она услышала жужжание и, когда заметила дрона «Б и Б», ей стало немного спокойнее. Однако потом она поняла, что это не их модель.

– Черт, – сказала она, рассматривая дрон, делавший над ними второй заход. Она показала ему средний палец, когда дрон пролетел буквально в метрах над их головами. – Лети отсюда! Пойдем.

Они побежали.

Путь был хорошо обихожен, здесь имелась пара неглупых с тактической точки зрения поворотов и стратегически важно поваленных деревьев, которые хорошо скрывали ряд разбросанных строений и ветряных мельниц. Прежде чем их обнаружили, она планировала пробраться по лесу к другой стороне, проложив по кустам новую тропу. Но сейчас в этом уже не было смысла.

Они вышли на открытую местность и увидели стоявшую вокруг главного входа группу массивных фигур в устрашающего вида тактической ерунде. Они были перепоясаны штурмовыми поясами, увешаны штуковинами, выглядевшими как самое смертоносное оружие, которое им даже не нужно было брать в руки, чтобы показать свое полное превосходство.

– Привет-привет, – сказал один. У него даже были усы крутого парня, вроде тех, что носят профессиональные борцы. – Добро пожаловать в «Бандаж и Брекеты».

– Да, спасибо! – сказала она.

– Я Джимми, – сказал он. – Вы двое хотите здесь разместиться?

– Предположим, что хотим, – сказала Лимпопо.

Он лениво, по-волчьи, ухмыльнулся, потом пристально посмотрел на нее.

– А, – сказал он. – Это ведь ты?

Она также пристально посмотрела на него, что-то вспоминая.

– Да, это я, – она вздохнула.

– Что ж, Лимпопо, сегодня твой счастливый день.

Она кивнула. Когда она вышвырнула его из «Б и Б», он еще не называл себя «Джимми». А как? Качок? Чучело? Что-то в этом роде. Прошло столько лет.

– Я точно уверен, что ты совсем не ожидала меня здесь увидеть, – он повернулся к своим друзьям. – Вот эта дама написала для этого места больше строк кода, чем кто-либо еще. Она сделала больше для этого места, чем все остальные. Это место переполнено кровью и знаниями этой девушки. – Он повернулся обратно к ней. – Сегодня твой самый счастливый день.

– Неужели? – она понимала, к чему это все идет.

– Отныне это место управляется по принципу «кви про кво», услуга за услугу. Каждый получает то, что сюда вложил. Ты вложила сюда столько, что можешь жить здесь годами, не шевеля и пальцем. У тебя такой репутационный капитал, что можно прожигать его долгие годы.

– Обалдеть, – сказала она.

* * *

Каждый ушелец рано или поздно сталкивался с фриками, которые ценили репутационную экономику больше всего на свете. Сначала она абстрактно ненавидела их. Но потом появился этот парень, который дал ей чертовски хорошие конкретные причины их ненавидеть. «Б и Б» уже прошли третью сборку, когда появился он и попытался установить повсюду таблицы лидеров. Он уже фактически их ввел, потом проверил код и пришел к ней, – а ее руки были перемазаны уплотняющим герметиком, – чтобы узнать, почему она отменила его нововведения.

– Это не то, что нам нужно.

– Что ты имеешь в виду? У тебя нет таких прав, я проверил.

– Нам это не нужно. Этот вопрос обсуждался, и большинством голосов принято решение, что нам не нужны таблицы лидеров. Довольно дерьмовая система поощрений. – Она держала поднятыми вверх свои испачканные руки. – Я тут вообще-то делом занята. Почему бы тебе не разместить это в вики^[30]?

– Это такое правило?

– Нет, – сказала она.

– Зачем мне тогда это делать?

– Потому что это работало раньше.

– Может, мне тогда отменять твои отмены?

– Надеюсь, ты не будешь этого делать, – она знала, как выиграть этот спор, и смотрела ему в глаза, не мигая. Он был еще юным, совсем недавно стал ушельцем, затаенный псих внутри него жаждал своей территории. И не было никакой пользы в том, чтобы спустить сейчас на этого бедолагу своего затаенного психа.

– Почему нет?

– Это неконструктивно. Наша цель – найти что-то такое, что будет доставлять нам радость. Войны по отмене сделанного к этому совершенно точно не приведут. В лучшем случае, все наше время будет уходить на отмену полезного труда друг друга. В худшем случае, все начнут делать базовый код более трудным для исправления другими.

Она закончила с сотовой изоляцией на своем верстаке, и комковатый герметик начал неровно высыхать. Она взяла губку и разгладила шероховатости.

– Хочешь, чтобы мы достроили это место? И я хочу. Давай вместе решим, как это сделать. Ты можешь начать с изучения старых обсуждений на форумах и узнать, наконец, как было принято это решение. Потом предоставить свои обоснованные возражения. Я обещаю с ними ознакомиться.

Это, конечно, было стандартной мантрой, но она пыталась быть искренней. Он был скользким типом. И она просто не хотела вывести его из себя. Она даже не хотела с ним разговаривать.

За ужином он подошел к ней, уверенный в себе, как морской лев. Это было еще до того, как достроили кухню, и они питались примитивными переработанными протеинами по технологии, разработанной УВКБ. Протеиновая кашица на палочке, содержащая все, что вам нужно для жизни, с большим разнообразием вкусов, но никто никогда не считал это едой. Оно отодвинулась, чтобы он присел на скамью рядом с ней, и передала ему кружку с водой. Они использовали пастеризаторы на солнечных батареях: большие черные бочки с теплообменным покрытием, в которых вода нагревалась до температуры, убивающей патогенные культуры. Жидкость после них была безвкусной. Она бросала в чашку веточки мяты, чтобы придать хоть какой-то вкус. Предложила немного мяты ему, собранной лично ею незадолго до того, как прозвучал звонок на обед.

Он помешал веточкой у нее в стакане и принялся за свой протеин, который на этот раз был в форме трудно разжевываемого брикета, напоминавшего по виду кукурузные чипсы с сыром, а пах так резко, что почти заглушал исходящий от него вонючий запах пота. Конечно, в те дни у них были трудности с ваннами, но далеко не критичные. Она пыталась придумать вежливый способ сказать ему, насколько полезным бывает иногда мыться, чтобы не давать повод трактовать это как приглашение к сексуальному времяпровождению.

– Ты уже все прочитал?

Он кивнул и продолжил жевать.

– Да, – наконец сказал он, – я подсчитал статистику по репозиториям. Ты вожак стаи, на порядки превосходящий всех в округе по крутой экспоненциальной кривой. Я даже понятия не имел. Серьезно, большой респект.

– Я не слежу за статистикой. И в этом-то все дело. Я не смогла бы полностью написать весь код, а если бы и смогла, то попросту не захотела бы, так как это место было бы отстойным, если бы мы постоянно проводили конкурсы, кто добавит больше строк в код или кирпичей в конструкцию. Это как соревнование на создание самого тяжелого в мире самолета. Какие выводы мы сделаем, если узнаем, кто из нас внес больше кода или правок, чем все остальные? Что мы должны работать усерднее? Что мы идиоты? Что мы медлительные? Кому какое дело? Большинство фиксаций в нашем базовом коде являются историческими, внесенные теми, кто писал библиотеки, отлаживал, оптимизировал, исправлял их. Наибольшее число фиксаций в этом здании делали те, кто обрабатывал сырье, придумывал, как обрабатывать сырье, добывал сырье и…

Он поднял обе руки вверх:

– Хорошо. Может, и не ты сделала всю работу, но ты делаешь гораздо больше, чем кто-либо еще. Почему бы сообществу это не признать?

– Если ты делаешь что-то только для того, чтобы другие похлопали тебя по плечу, то работаешь гораздо хуже другого человека, который старается для своего внутреннего удовлетворения. Нам нужно наиболее оптимальное здание. Если мы настроим систему таким образом, чтобы люди соревновались за признание себя в числе лидеров, мы способствуем всяческим играм и манипуляции со статистикой, даже таким нездоровым вещам, как бессмысленная сверхурочная работа, с одной лишь целью: победить всех остальных. Мы становимся командой, состоящей из несчастных людей, делающих работу субстандартного качества. Если мы создаем системы, в которых люди уделяют все внимание развитию своих навыков, совместной работе и оптимизации производительности, мы построим прекрасную гостиницу, где живут счастливые, дружно работающие люди.

Он кивнул, но это его совершенно не убедило. Она хотела сказать: «Я вложила сюда больше труда, чем кто-либо еще, поэтому по твоей идеологии я должна здесь командовать. И как главная здесь, я говорю, что человек, который сделал больше всего, не должен быть здесь главным. Вот так». Это заставило ее улыбнуться, и она представила его смущенным и осуждаемым, так как вспомнила себя салагой, не знавшей, что она делала и вообще должна ли она это делать.

– Не верь мне на слово, – сказала она, – лучше повторно открой обсуждение на форуме, обоснуй свое мнение и посмотри, убедишь ли ты остальных. Привлеки людей на свою сторону.

– Я подумаю над этим.

Она точно знала, что этого он делать не будет. Отсутствие лидеров в гонке создания общества без руководства оскорбляло его настолько, что он сам не мог осознать границ этого оскорбления.

Через три недели завязалась война отмен фиксаций, которая потрясла «Б и Б» до их фундамента в прямом смысле этого слова.

Чучело тщательно изучил каждый проект совместного строительства в сети на наличие модулей игрофикации^[31]. Их было множество: значки и золотые звезды, работы новичков-прохиндеев убеждали, что можно построить идеальное общество точно так же, как можно приучить младенца к горшку: повесить на стене график, помечая наклейкой-смайликом каждый день, когда младенец какал в горшок, а не в памперс.

Результаты этих экспериментов были потрясающими. Если требовалось смотивировать людей на их самом инфантильном уровне, все, что нужно было сделать, это раздавать сладости для хороших мальчиков и девочек, а плохих заставлять стоять в углу. Он собрал вместе ссылки на видео и аналитические отчеты по самым успешным проектам.

Сначала Лимпопо старалась сдерживать свои возражения и контрдоводы и подходить к его идеям добросовестно и без злобы, что всегда было главным козырем в спорах ушельцев. Она аккуратно игнорировала эмоциональность его слов, прочитывала его записи по три раза, чтобы понять каждую деталь в его многословии, отвечала кратко, исчерпывающе и без оттенка неуважения.

Он не понял, когда она полностью уложила его на лопатки. Это как спорить с чат-ботом^[32], чьи цепи Маркова^[33] запутались в патерналистском жаргоне тюремного начальства и нелицензированных работников детских садов. Ежедневно с понедельника по пятницу она спокойно разбивала все его аргументы, а субботним утром он снова использовал понедельничные аргументы, как будто надеялся, что она ничего не заметит.

Это все происходило в комментариях к коду и отменам, что делало такой спор еще более глупым. Аудитория этих дебатов росла по мере того, как распространялись новости. Внимание было глобальным, и не только от ушельцев. В дефолтном мире некоторые люди следили за сетями ушельцев, относясь к происходящему как к некому экзотическому зрелищу, будто слушали шабааби, жалующихся на какую-то затруднительную процедуру компенсации, установленной их начальниками-ваххабитами.

Имея такую глобальную аудиторию халявщиков и кибитцеров^[34], Лимпопо выставила Чучело полным ничтожеством. Она показывала, что любая его мысль оказывалась дерьмовой, находила полностью провальные проекты, где игрофикация выходила из-под контроля, уходя настолько в материальную и финансовую сферы, что заканчивалась воистину титаническим мошенничеством, которое попросту оставляло от здания одни прогнившие и проржавевшие руины. Они были прекрасным свидетельством того ужаса, который скрывался за вынашиваемыми им идеями. Она показала, что вдохновлять людей «делать то, что нужно», стимулируя их побеждать и подавлять друг друга, было по меньшей мере идиотизмом. Она нашла видеоролики, где были запечатлены дрессированные пройдохами голуби, которых с помощью сухого корма научили играть на пианино, и показала, что те, кому понравились эти видеоролики, представляли себя в роли экспериментаторов, а не голубей.

Это было слишком жестоким уроком. Она била по его эгоцентризму, давала отпор его снисходительному тону, наглядно показывая всем, как дерьмово он к ней относится, и отвечала ему тем же, но в гораздо меньшей степени. Он проиграл. Полностью загнанный в угол, он ушел в отрицание.

Вся проблема была в вагине Лимпопо. Из-за нее Лимпопо не могла понять пламя конкуренции, которая была единственной мотивацией всех людей во все времена. Конкуренция создала газель – идеальное дополнение к леопарду. Конкуренция вырезала из клыков и изгибов леопарда их противоположности, которые можно увидеть в газели. Конкуренция отделила эффективных исполнителей от потребителей. Она позволила визионерам превратить свои проекты в шедевры.

Женственность Лимпопо делала ее слабой, а слабость не давала понять этот простой факт. Она тратила время на пустые разговоры о том, что все должны быть счастливы, когда правильный ответ можно было увидеть прямо в данных, и этот ответ объективно показывал, каким путем следовало двигаться дальше. Он писал о ее «слабости», как будто это было психиатрическим заболеванием, он призывал вымышленных «четырехсигменных хакеров», которые не будут ни за что вносить свой вклад в «Б и Б», если им не дадут публиковать производственную статистику.

Причину этой дисфункции он связывал с полом Лимпопо. У нее была хватка «альфа-сучек», которые всегда пытались контролировать свои группы. Ее руководство было под стать лидеру культа и зиждилось на контроле менструальных циклов своих подчиненных, которые несомненно находились под влиянием мощных маточных сигналов, исходивших из неназываемых влажных мест Лимпопо.

Читая все это, Лимпопо гордилась собой. Она явственно ощущала, как во время ознакомления с этими злобными атаками ее сознание делилось надвое. Одна половина – «Лимбическая Лимпопо», сверхжесткая, без фильтров и преград, ощерившаяся как волк. Такое отношение заставляло ее сердце выпрыгивать из груди, она до хруста сжимала кулаки и челюсти. Когда она осознанно превзошла это состояние, то почувствовала резкую боль в шее. Лимбическая Лимпопо хотела напинать Чучелу по яйцам. Она хотела викифицировать каждую злобную строчку и добавить теги [необходимо привести цитату и указать источник] к каждому оскорблению, обозначая все знаками «личный выпад, не по существу», с которыми невозможно было бы поспорить. Лимбическая Лимпопо хотела вытащить Чучело из его постели, – из той постели, что она собрала и покрасила своими руками, – и вышвырнуть его вон, совершенно голого, а потом закрыть дверь и сжечь его вонючий рюкзак со снаряжением.

Но это было только половиной ее отношения. Долгопланирующая Лимпопо была не менее настойчивой в этом ее внутреннем хоре. И это давало ей повод гордиться собой. Долгопланирующая Лимпопо всегда была рядом, но, как правило, Лимбическая Лимпопо кричала настолько громко, что Долгопланирующую Лимпопо просто невозможно было услышать, пока Лимбическая Лимпопо не совершала какую-нибудь глупость.

Долгопланирующая Лимпопо показала, что это обсуждение – необоснованная трата времени, так как поднятые проблемы были сложными и скучными. Сделать так, чтобы люди, желавшие построить гостиницу, переживали из-за философии стратегии вознаграждения, было сродни тому, чтобы заставить людей, которые были счастливы, поев нормальный ужин, переживать по поводу покраски комнаты акриловыми или масляными красками. Ужин, а не его упаковка, был главной ценностью.

В этом состояла вся разница. Трудно было заставить людей переживать из-за предметно-материальных вещей, процедурные вопросы казались значительно более простыми. Какой бы эзотерической ни казалась тема обсуждения, форма обсуждения – открытое женоненавистничество, грубые оскорбления – была очевидна, даже на самый поверхностный взгляд. Когда они спорили о прикладной мотивационной психологии, трудно было встать на чью-либо сторону. Когда он проявил себя как полный урод, вопрос разрешился предельно просто.

Долгопланирующая Лимпопо отметила про себя, что она уже выиграла. Все, что ей нужно было сделать, это не опускаться до уровня Чучела. Даже если Лимбическая Лимпопо жаждала крови, она все равно уступила бразды правления Долгопланирующей Лимпопо, которая показала, что этот способ не подходит для ведения технических обсуждений.

Реакция была молниеносной. Даже те люди, которые ранее принимали сторону Чучела, быстро от него дистанцировались. Вслед за этим последовало осуждение, и в течение часа кто-то собрал экстренную встречу «лицом к лицу» для исполнителей и соисполнителей «Б и Б», находившихся на объекте. Лимпопо наблюдала из своего окна, как люди молча возводили большой открытый шатер, который использовался для хранения сырья, в то время как другая группа по цепочке передавала стулья из наполовину построенных «Б и Б».

Один из инновационных инструментов «Б и Б» назывался «Любосебенегов», он был импортирован из давно несуществующего коллективного проекта *-ликс^[35], который развалился, когда его руководство сбежало, взяв деньги с конгломерата СМИ за предпочтительный доступ к историям. Руководство было ужасным, однако оно внедрило хорошую систему разрешения споров с помощью средства «Любосебенегов».

Ключевая идея заключалась в том, что радикальные или трудные для осмысления идеи должны были оставаться под спудом тайны, так как считалось, что их больше ни у кого не может быть. Страх оказаться в изоляции вел людей к тому, что они не хотели выносить на обсуждение свои идеи, делая из них ту самую «Любовь, что о себе не говорит». В сокращении это средство назвали «Любосебенегов», и оно предоставляло способ определить, имел ли ты единомышленников, без принудительного раскрытия своих мыслей.