Именно это и нравилось ей в жизни ушельцев. В дефолтном мире она нередко соблазняла и поддавалась соблазну, но ее никогда не оставляло ощущение, что это все пустая трата времени. Лучше закончить эти романтические шашни и от души потрахаться, ведь скоро собрание, работа, протесты, приготовление пищи или какие-нибудь обязанности по дому. Даже в «Б и Б» трудно было избавиться от этих ощущений. Но сейчас она радовалась, пребывая в этом бесконечном забытьи. Она вспомнила нежелание Итакдалее выполнять рутинную работу в «Б и Б», его неспособность подобрать себе работу или определенную роль. Это означало, что они могли быть вместе настолько долго, насколько сами пожелают.
Она поддела его балахон большими пальцами и медленно провела ими между тканью и плотью, обнажая с мучительной медлительностью его кожу, которую уже видела, которой касалась в онсэне, любуясь тем, насколько привлекательной может быть частично скрытая человеческая нагота. Он положил руки на ее балахон, распахнул его, чтобы высвободить ее груди: одну, затем вторую. В дефолтном мире она бы переживала из-за них: не та форма, не тот размер; явно завышенные требования к своей неидеальной плоти. Жизнь ушельцев освободила ее от этой еще только зарождавшейся нервозности, – и самое главное: ожоги полностью устранили ее, заняв собой все ее сознание.
Балахон сползал вниз, открывая ее ожог. Он провел рукой по шраму. Она вздрогнула, и он одернул руку, сказав «Извини», однако она взяла его руку и положила обратно на шрам. Шрам не болел, а, скорее, тянул кожу и мышцы, а когда она занималась йогой, то чувствовала, как кожа на туловище закручивалась вокруг практически неподвижного шрама. Она очень долго не могла касаться этого инородного нароста, возникшего там, где когда-то была ее гладкая кожа, только мыла его губкой. Во сне она касалась шрама рукой, а затем просыпалась с частичками коллагена[27] на кончиках пальцев. Но в конце концов она смирилась с ним, больше не ощущая шрам как нечто чужеродное.
Его руки теперь лежали на ее шраме, ощущая все его выпуклости и углубления. Его глаза не ощупывали, а словно смотрели сквозь нее, а дыхание почти не ощущалось. Она неровно дышала и чувствовала его слабое дыхание, ведь они были настолько близки. Однако до поцелуя дело еще не дошло. Она стянула балахон с его плеч и отбросила в сторону, так что ему на секунду даже пришлось оторваться от нее. Он снова положил на нее свои руки. В движении он приблизился к ней настолько, что мог дотянуться до ее лопаток, позвоночника, более мелких ожогов на спине, которые напоминали следы разрушений после падения метеорита. Он приблизился настолько близко, что она почувствовала на своем бедре его эрекцию: теплое, эластичное касание, заставившее ее улыбнуться. Он улыбнулся в ответ, и она поняла, что он знает, почему она улыбается.
Его ладони коснулись ее ягодиц. Она накрыла своими ладонями его ладони, привлекая Итакдалее к себе, обняла его и коснулась своей грудью его груди. Ее губы сложились для поцелуя и нашли его ключицу. Она прикусила кость зубами, затем оттянула кожу. Он застонал и еще сильнее притянул ее к себе. Потом закинул голову назад, открыв шею, и она целовала ее, наслаждаясь прикосновением его щетины к губам, словно ласкала кожу подростка. Ее губы настойчиво присасывались к его сонной артерии, чувствуя его пульс. Она как будто провоцировала его оттолкнуть себя, прежде чем она оставит на его шее большой засос, но он шумно выдохнул, а его напряженный пенис терся в такт пульсу о ее живот.
Он вытянулся, взгромоздив свои бедра на ее. Она раздвинула ноги, позволив его бедрам соскользнуть вниз к ее вульве, обхватила бедрами его ногу, защемив волосы. Сначала все внизу было раздражающе сухим, но потом с каждым приятным моментом становилось все влажнее и влажнее. Ее ноздри стали раздуваться. Она вдыхала запах секса, источаемый его подмышками и пахом. Она с наслаждением присасывалась к его самому уязвимому месту, где соединялись шея, челюсть и ухо.
Они все еще не целовались.
Своими сильными руками он притянул к себе ее зад. Она вспомнила, как его рука сжимала ее ладонь в бассейне. Он поднял ее на цыпочки, а затем опустил ее промежность на свою ногу. Она почувствовала его квадрицепс и стала касаться его клитором, слегка отпуская и откидываясь назад, чувствуя, как напрягаются его мышцы в попытке поддержать ее. Она изогнулась так, что ее руки коснулись стены, затем оттолкнулась от нее, и они немного позабавились игрой мышц и силой притяжения, затем он притянул ее к себе, чуть пошатнувшись.
Снова встав на ноги, она потянула его к кровати, поставила ногу на лестницу и забралась наверх. Он последовал за ней.
И они все еще медлили с поцелуями. Она изогнулась, взяла его за щиколотку, поймала ртом палец на его ноге и прикусила, когда он попытался вырваться. Она слегка царапала ногтями свод его стопы, а другой рукой поймала его напряженный орган и сжала ладонь в кулак так, что снова почувствовала его пульс. Его бедра дернулись, но она смогла его удержать, затем повернулась, накрыв его своим телом. Она поймала его руки и силой своих накачанных на стройке мышц потянула его запястья вверх, скрестив их над его головой и прижав к матрасу. Его подмышки пахли свежим потом. Она чувствовала его дыхание на своем лице. Чувствовала, как ее дыхание обдувает его лицо.
Она снова сложила губы для поцелуя и застыла так, а потом быстро подалась назад, когда он попытался ее поцеловать. Она хотела, чтобы эта игра длилась бесконечно. Потом коснулась его губ сперва одной губой, потом обеими. Потом языком. Его рот приоткрылся. Его лицо приблизилось к ней, но она снова дернулась назад, чтобы все начать сначала. Он все понял правильно и лежал, позволяя ей контролировать себя, принимать решения, когда они все-таки сольются в поцелуе. Она делала все очень медленно.
Это было чудесно, и это длилось и длилось…
Рты слились, он взял ее за ягодицы, а она в ответ прижала их к его рукам, давая понять, что желает большей активности. Он случайно провел своим членом по ее шраму, чего раньше не случалось. Она едва обратила на это внимание, поощрив его стоном. Он застонал в ответ.
Она снова прижалась промежностью к его ноге, зажав его член между телами. Его пальцы ощупывали ее пах, там, где волосы становились гладкими. Он, ритмично надавливая, прошелся по всей длине ее промежности, задержавшись у самого устья. Она застонала в его открытый рот. Мурашки пробежали по ее спине и животу. Взрывное чувство нарастало, и она подалась назад, призывая его двигаться глубже и быстрее, а он в ответ с силой приблизился к ней. Она не была с мужчиной уже больше года. Это пробудило в ней некий ностальгический эротизм, и странным образом вспомнились все мужчины, с кем она была ранее, ее содрогания, каждый пронзительный оргазм. Эти образы проплывали перед ее закрытыми глазами с каждым движением. Кровь теплой знакомой волной прилила к шее.
Он удивил ее, внезапно оборвав движение. Жар между их телами заставил ее испытать сладостные конвульсии, завершившиеся громкими звуками, которые когда-то так ее смущали.
Она наполовину скатилась с него, нечаянно ударив в солнечное сплетение, так что он сказал уф, достала рукой и притянула наверх его балахон, лежавший снизу на столе, и вытерлась им.
– Ох, ничего себе, – сказала она.
– Еще.
Она посмотрела вниз, не веря своим ушам.
– Что, уже?
Он облизал губы.
Он был хорошим любовником. Это чувствовалось по бешеному сердцебиению после так долго ожидаемого соития. Она не сразу сообразила, в чем дело, но, когда кончила еще раз, сжимая бедрами его уши, поняла: отсутствие спешки. Даже после долгих лет жизни ушельца она делила время на тонкие, как рисовая бумага, полоски, каждая из которых знаменовала одно дискретное событие или дело, которое нужно было завершить, прежде чем перейти к следующему. В большинстве случаев она спешила закончить текущее дело, прежде чем в дверь постучится следующее. Каждый знакомый ей взрослый человек жил в таком же ритме: чтобы заняться следующим неотложным делом, нужно было в спешке закончить текущее.
Итакдалее делил свое время на более крупные отрезки. Он вытянулся вдоль ее тела и уткнулся своим лицом в ее груди, и долго так лежал, прежде чем приступил к легким покусываниям. Это продолжалось дольше, чем она ожидала. Это было гораздо лучше, чем просто «хорошо». Ее внутренние часы синхронизировались, метроном тихонько тикал, замедляясь до томного сердцебиения, в котором, казалось, теперь было сосредоточено все время этого мира. И это чувство угасания поражало больше, чем липкие соки на ее пальцах, серовато-синий засос на левой груди, разбухший мужской сосок, который она катала своими пальцами.
Когда все закончилось, она не знала, сколько сейчас времени. Возможно, уже закат, а может быть, и ночь, хотя они зашли в эту комнату с восходом. Она провела рукой по интерфейсной поверхности на стене и вывела часы, удивившись, что сейчас всего лишь полдень. Неспешное времяпровождение не означало, что время невозможно было терять впустую. Разница между восхитительной томностью и бесконечной суетой заключалась в одном-двух часах. Ей казалось, что она провела здесь целый день.
Она поцеловала его там, где мочка уха соединялась с телом, и не спеша добралась до его губ. Он без суеты обнял ее, облекая в уже надетый на него балахон.
– Мне было очень хорошо, – сказала она.
– Мне тоже.
Они переплели пальцы. Они сняли белье с кровати, застелили новое, протерли все поверхности и включили воздухоочистители. Зеленая галочка загорелась на двери, подтверждая надлежащую уборку комнаты и адекватное ее состояние. Они ушли, держась за руки и неся в свободных руках мокрые простыни. Они спустили их в желоб для грязного белья, а потом отправились в конюшню, чтобы сделать себе новую одежду.
Хорошо, что совокупление не выбило их отношения из привычной колеи. В общем зале он обнимал ее и целовал в щеку вместо того, чтобы просто пожимать руку, а его друзья, которые, как ей казалось, состояли примерно в таких же отношениях, что и Лимпопо с Итакдалее, бросали на нее понимающие взгляды. Он не старался сделать так, чтобы все ее внимание при каждой встрече уделялось только ему, но и не относился к ней с намеренным пренебрежением. Спустя неделю они случайно встретились в коридоре и остановились поболтать. Он прислонился к стене и приложил к стене свою ладонь. Она поместила свою ладонь рядом, и он правильно понял намек, после чего они отправились на четвертый этаж, чтобы еще раз провести время в неспешных играх и удовольствии.
– Как тебе здесь? – спросила она во время одной из пауз.
Оказалось, что ему, если оценивать ситуацию в целом, неудобно.
– Если честно, я думаю, что это не мое. Мы ушли из дефолтного мира, потому что я хотел стать важной частью чего-то, а не просто неудобной избыточной трудовой единицей. Я понимаю, что могу здесь работать и на самом деле здесь много дел, но остается ощущение чего-то неестественного. На днях я полностью облажался с обработкой льна и испортил тридцать простыней. Система просто назначила кого-то еще на изготовление новых, а испорченные пропустила через обработчик сырья. Все настолько продуманно и безопасно, что совершенно не важно, чем именно я занимаюсь. Если бы я занимался полезным умственным трудом или же вообще ничего не делал – не было бы никакой разницы, как это видится здешней системе. Я знаю, что все это звучит эгоцентрично и упорото, но я хочу знать, что лично я являюсь важной частью этого мира. Если я завтра уйду, здесь совершенно ничего не поменяется.
Она непрерывно кусала себе губу, билась с этой привычкой в течение долгих лет и признала, наконец, что это дурной вкус. Каждый говорил об особенных снежинках, о том, что хочет быть не таким, как все, но подобные заявления звучали как оскорбление только от незнакомцев, а не от друзей. Вовсе не нужно было быть особенной снежинкой, потому что объективная реальность такова: несмотря на твою важность для самого себя и для твоего ближайшего окружения, маловероятно, что все твои поступки и дела были незаменимыми. Как только ты начинал считать себя особенной снежинкой, ты вставал на верную дорогу самообмана, которая доводила до абсолютной уверенности в том, что тебе положено больше, чем кому-либо еще из-за вот этой твоей исключительности. Если и было среди ушельцев классически позорное качество, так это как раз самообман.
– Ты знаешь, что это «та любовь, что о себе молчит»[28], в этих краях? В течение веков на планете жило около ста миллиардов человек, и большинство из них совершенно ничего не изменили. Антропоцен – это коллективная, а не индивидуальная деятельность. Именно поэтому климатические изменения происходят с такой долбаной стремительностью. В дефолтном мире говорят, что в конечном счете все сводится к индивидуальному выбору и ответственности, однако реальность такова, что ты не можешь откупиться от изменений климата. Если в твоем городе повторно используют стеклянные бутылки – это одно. Если перерабатывают – это совершенно другое. Закапывают в землю – третье. Никакие твои личные поступки на это не повлияют, если только ты не соберешь большое число единомышленников и вы не измените все к лучшему.
– Однако трудно притворяться, что ты не являешься главным героем в фильме о своей жизни. Обычно на это действительно наплевать, однако пребывание здесь заставляет обо всем задуматься.
– У всего есть свои противоречия. Иногда я думаю, может, кто-нибудь и улучшает все вокруг только потому, что я написала нужную строку кода. Чтобы действительно здесь преуспеть, нужно желание менять все к лучшему и твердая уверенность в том, что ты являешься полностью заменимым.
– Конечно, это лучше, чем в дефолтном мире. Там ты совершенно не должен ничего менять и являешься при этом на все сто процентов излишней штатной единицей.
Это обсуждение убило в ней всю похоть. Мысль, что ее ощущения ничем не отличаются от ощущений бесконечного числа людей, которые чувствовали то же самое до, во время и после этого момента, дала ей понять, что ее ощущения – это какой-то дешевый обман, способ обвести вокруг пальца свою внутреннюю систему вознаграждений с целью получить кучку ерунды или банку фигни. Как правило, после секса она чувствовала, что вся вселенная вращается вокруг ее ощущений. Теперь они казались ей никому не нужным блеском в совершенно безразличной пустоте.
Она села и оделась. Итакдалее не казался расстроенным, что успокаивало, но вместе с тем вызывало какое-то ощущение беспокойства.
– Все в порядке?
– В порядке, – сказала она. – Просто не в настроении.
– Извини. – Он надел трусы и штаны, вывернул свою рубашку наизнанку. – Несмотря на некие ортодоксальные взгляды, которые я должен целиком и полностью поддерживать, и несмотря на то, насколько это может быть некруто, я могу сказать, что действительно считаю тебя особенной. Лучше даже, чем особенной. Восхитительной, если быть честным. И красивой. Но, в основном, восхитительной.
Ее сердце бешено забилось.
– Послушай, друг…
– Не беспокойся. Я не сделаюсь изъеденным любовью нытиком. С тех пор, как я стал ушельцем, я встретил десятки людей, но ты первая, кто приняла меня со всем радушием, – и не потому, что ты затрахала меня до мозга костей, хотя и это тоже было признаком радушия. А потому что с тобой я могу говорить об этом, и ты не закатываешь глаза, как будто я задаю самые идиотские вопросы на свете, а также потому, что ты совсем не являешься доктринером с широко распахнутыми глазами. Ты, наверное, единственный человек здесь, кто хочет быть ушельцем и пытается быть ушельцем. Без тебя я бы ушел. Это место потрясающее, но оно слишком завершенное, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Она натянула платье, что заняло у нее всего лишь мгновение. Но когда из прорези показалась ее голова, она поймала его откровенный взгляд. У него были красивые глаза, приятная улыбка. Немного робкая, но ей это нравилось.
– Я думаю, что ты тоже замечательный.
– Нам нужно пойти в конюшню и напечатать удостоверения членов общества взаимной симпатии.
– Ты будешь смеяться, но я уверен, что их прототипы уже существуют во вселенной вещей ушельцев.
– Что ж, это здорово, – сказал он.
Они засмеялись, и какая-то далекая, бдительная часть ее сознания сообщила, что это любовный смех и что она влюбилась.
Ощущение влюбленности было просто чудом. Когда она целиком и полностью отдалась своему чувству, то начала находить новые способы выражения своей симпатии к Итакдалее: сделала ему куртку той расцветки и кроя, которые лучше всего ему шли и вообще были гораздо лучше, чем то, что он обычно носил; будила его кофием и тащила его наверх, чтобы сделать все по-быстрому, пока кофий все еще бурлит в их венах; нежно терла ему спину в онсэне.
В свою очередь, он тоже мог найти сотни галантных ответов: занять ей место в общем зале; встретить ее после похода чаем со льдом и охлажденным полотенцем, взять ее за руку под столом или над столом, когда они болтали под вечер с другими ушельцами.
Старые жители «Б и Б» быстро это заметили, но были слишком вежливыми, чтобы спросить напрямую. Вместо этого они говорили: «О, тебе это подарил Итакдалее»? (Да, он. Это был венок из зимних веток в форме нелепой короны феи, который она носила до тех пор, пока он не рассыпался, однако долго после этого еще ценила его подарок.) Были и другие пары ушельцев, даже семьи ушельцев с детьми и одним или несколькими родителями, но она с ними никогда не общалась. Совместная жизнь казалась артефактом дефолтного мира, и ее частью она не хотела становиться из-за целого клубка проблем, в том числе ревности и необходимости постоянной координации.
Их отношения были другими. Чувства переполняли ее разум, чувства гораздо более сильные и нежные, чем то, что она когда-либо испытывала. Лежа рядом с ним, даже когда они просто держали друг друга в объятиях, она любовалась его губами, ямочкой на щеке, и какое-то теплое чувство наполняло ее грудь и живот.
Они совершали длительные прогулки, практически не разговаривая, а лишь слушая пение птиц и хруст своих шагов по снегу. Далеко в лесах жили олени, и однажды к ним подошла лань, да так близко, что ее можно было погладить. Она стояла и смотрела на них с очаровывающей животной доверчивостью.
Однажды они отправились в путь с первыми лучами солнца, наевшись досыта каши и напившись кофия так, что тот начал капать из ушей. Они следовали маршруту, которым недавно пролетел дрон «Б и Б», нашедший запасы электроники, из которой можно было получить много промышленных производных колтана, на брошенном нелегальном полигоне электронных отходов. Они взяли с собой мулобота, однако ему нужно было постоянно помогать отыскивать дорогу, что очень замедлило их движение. Она позже вспоминала, что тогда они слегка повздорили.
К складу невозможно было подойти. Земля замерзла буквально за ночь, превратив недавнюю слякоть в предательски опасный лед. Даже в шиповках они не чувствовали под ногами достаточной опоры, а мулобот застрял недалеко от базы, так как ему не хватало трения, чтобы выбраться по скользкому льду. После никчемных попыток тащить его на аркане они отправились назад в прескверном настроении.
И одновременно со сбоем в сети ушельцев получили предупредительный сигнал о выходе в оффлайн[29]
О проекте
О подписке