Голуби и белки

* * *

В этой северной стране и в этом городе я оказался первый раз в жизни. Мне несказанно повезло прилететь сюда в командировку на целую неделю, и теперь я вовсю наслаждался окружающим комфортом, красотой и порядком. Днем я работал, а по вечерам гулял по тихим живописным улочкам центра, широким магистралям торговых районов, любовался особняками викторианского стиля, наслаждался кофе и сладостями в открытых уличных кондитерских. Мне нравилось здесь все: и англо-франко говорящий люд, и женщины афро-европейской наружности, вальяжно шествующие по улицам с длинными тонкими сигаретками в еще более длинных и тонких мундштуках, и бородато-кудрявые мужчины с небрежно повязанными шарфами, позволяющими себе заказывать в ресторанах коньяк в обеденное время, и чисто вымытые улицы, и фасады зданий, и постмодернистские скульптуры, встречающиеся то там, то здесь.

Окружающая идиллия настолько убаюкивала, что, выходя из подземки на улицу, я даже не расстроился при виде местного бомжа, спящего у самых дверей стеклянного входа в метро. Бомж был типичным, не этим загранично-красиво-ухоженным, как все вокруг, а самым обычным – страшным. Вид нестарого мужчины, которому еще жить и жить, но уже безнадежно запущенного, больного, грязного, со следами необратимых, губительных последствий своего образа жизни на лице, в любое другое время и в любой другой ситуации вызвал бы у меня как минимум жалость и сострадание. Но сейчас, в этом образцово – организованном и богатом городе, где все тщательно продумано, я воспринял увиденное как данность: так и должно быть. Раз он здесь лежит, значит так и нужно. А иначе как? Совершенная машина городского хозяйства и социального устройства работает без сбоев!

Сейчас, сидя на скамейке в сквере возле городской ратуши, я уже позабыл о только что увиденной неприглядной сцене на выходе из метро и отдыхал, любуясь живописным, словно на открытке, видом на небольшую площадь и стоявший в центре нее памятник. Памятник был самым заурядным – скульптурой какому-то историческому или политическому, или культурному деятелю этой страны. Преисполненный уважением к народу, который создал эту страну, город и живет здесь, я решил поинтересоваться: кто же из ее сограждан заслужил такой великой чести? Подойдя к скульптуре, прочитал на постаменте имя человека, годы его жизни и о его заслугах. Интуиция (или жизненный опыт) меня не подвела – памятник был установлен, действительно, в честь национального политического деятеля. Его имя ничего мне не говорило, значит, личность была не мирового, а так сказать, местного масштаба.

Удовлетворив любопытство, я уже было собрался вернуться на скамейку, как вдруг кольнула мысль: «Памятник-то какой чистый! Неужели моют?». Меня удивило отсутствие каких-либо следов на памятнике или даже намеков на птичий помет, ставший настоящей проблемой российский городов. «Голубей-то нет!», – внезапно осенило меня. И, действительно, за почти полчаса, что я находился в сквере, я не увидел ни одного из них. Сразу же вспомнились многочисленные стаи голубей и их собратьев поменьше – воробьев, уже давно являвшихся неотъемлемым атрибутом и проклятием наших парков, скверов и площадей.

«Ну и ну?! Куда же они делись?», – удивленно подумал я. Мысль, что можно вот так, без птичьего помета, перьев, хлебных крошек и антисанитарии спокойно наслаждаться городским пейзажем, не умещалась в моей голове.

Занятый своими мыслями я направился к скамейке, как вдруг, сделав несколько шагов, едва успел остановиться и не наступить на что-то серо-рыжее, шевелящееся внизу. Это «что-то» оказалось довольно крупной белкой, уставившейся на меня черными бусинками глаз.

«Странно, что не убегает!», – поразился я, вспомнив ее российских хвостатых сородичей, предпочитающих избегать людского внимания. «Наверное, прикормленная, ручная», – найдя подходящее объяснение, я продолжил свой путь.

В это время, откуда не возьмись, одинокий сизый голубь, может быть, заметив меня, и в надежде разжиться едой, описав полукруг, плавно приземлился в нескольких метрах. Гуля и двигая шеей в такт движению, птица осторожно, внимательно наблюдая за мной, стала приближаться. Через несколько секунд, не встретив с моей стороны ничего для себя опасного, голубь успокоился и по идеально стриженому газону смело двинулся ко мне.

Я и птица, последние минуты занятые друг другом, не заметили, как по коричневым стволам голубых елей, линией высаженных позади памятника, серо-рыжие молнии белок устремились вниз на траву. Еще несколько мгновений, и, высоко задрав пушистые хвосты, стая из двух десятков особей медленным полукружьем вплотную приблизилась к нам. Я, в отличие от голубя, у которого белки находились сзади, успел их заметить, и заторможено наблюдал за тем, что будет дальше.

Долго ждать не пришлось. В следующую же секунду, словно по команде вожака, стая, как одно целое, кинулась на голубя. Прямо на моих глазах, почти у самых ног, зеленую траву газона покрыло небольшое шевелящееся покрывало серо-рыжих пушистых тел, под которым мгновенно исчезла застигнутая врасплох птица. Торчащие вертикально хвосты образовали собой большой пушистый комок, через который ничего не было видно. Угадывалась какая-то борьба, да и то не долго. Я оцепенел. Омерзение, ужас и жалость к несчастному голубю боролись во мне! Но сильнее всех оказалось любопытство! Я понимал, что мог спасти голубю жизнь, одним пинком ноги отогнав кровожадных белок, но поведение зверей было настолько необычным, что я решил досмотреть этот фильм ужасов до конца.

Пушистый клубок копошился и издавал глухой многоголосый писк, от звука которого к горлу подкатил ком, беличьи хвосты мерно покачивались, потом так же внезапно зверьки вдруг разом отпрянули от центра своего смертоносного круга и серо-рыжими зигзагами, распластавшись по газону, стремительно «взлетели» обратно на вершины елей.

Я опустил глаза в то место, где совсем недавно на меня доверчиво смотрел голодный голубь, и с большим трудом заставил себя не отвести их в строну: рядом с небольшой кучкой окровавленных перьев и небольшими комочками каких-то темных ошметков, сидела крупная белка и черными бусинками глаз смело смотрела на меня. Мордочка и усы зверька были в чем-то красном.

Приступ тошноты мощным и быстрым импульсом поднялся откуда-то из живота и опрокинул меня на колени, заставив уткнуться лицом в траву и забиться в конвульсиях рвоты.

Когда, успокоившись, через несколько минут я поднял голову, белки рядом уже не было. Почему-то показалось, что пока я стоял на четвереньках и был беспомощен, она могла прыгнуть мне сзади на шею и попытаться острыми зубками разорвать кожу. От этой мысли меня передернуло, и по спине пробежала ледяная судорога. «Тьфу, гадость-то какая! Надо выпить водки или виски, не важно чего, только быстрее… Быстрее в гостиницу!», – подгонял я себя, пока почти бежал из сквера обратно к метро.

«Вот почему у них такие чистые фасады зданий и памятники! Ни одного пятнышка! Ничего птицами не загажено! Как же я раньше не заметил, что нигде не видно голубей. Нигде! Теперь понятно почему – их всех сожрали белки! Зато белок – целые полчища…», – открылась мне очевидная истина. «Что же это такое?! Как такое может быть? Неужели люди этого не замечают? Или это всех устраивает? Чистота и никаких хлопот? Удобно, что и говорить… Но это же противоестественно!», – негодуя, я все дальше удалялся от злополучного сквера.

Вот и знакомая станция метро. Распахнув стеклянную дверь в павильон, я шагнул внутрь мимо лежащего на боку уже «знакомого» мне бомжа, который вдруг выбросил руку и крепко схватил меня за брючину. От неожиданности я вскрикнул и, чтобы не упасть, остановился, пытаясь одновременно сохранить равновесие и освободить ногу.

– Они всех их сожрали! Да!.. И нас… и нас сожрут! Да! Помоги… – приподняв над полом черное от грязи, засохших кровоподтеков и синяков лицо, бездомный впился в меня взглядом безумных глаз.

Прохожие шли мимо, не обращая на нас внимания. Я никак не мог освободить ногу и не знал, что делать дальше. Ну не бить же мне этого несчастного!

Внезапно стеклянные двери с улицы распахнулись, и вошли двое высоких мужчин крепкого телосложения, одетых во что-то серо-неброское. Молча подойдя к нам, один из них расцепил руку бродяги, которой тот по-прежнему пытался держаться за меня, другой в это время ловким движением заклеил бомжу рот скотчем и вдвоем, уложив бродягу на складные матерчатые носилки, они вынесли его на улицу. Кинувшись к дверям, я успел заметить черный микроавтобус, в который, распахнув задние дверцы, неизвестные затолкали носилки с бездомным. Один из них повернулся ко мне. Я в ужасе оторопел – на меня смотрели две черные бусинки глаз и беличья мордочка с темными усами, испачканная чем-то красным:

– Чистота и никаких хлопот! – и погрозил мне пушистым мохнатым рыже-серым пальцем, после чего сел на водительское сиденье и, тронув машину с места, исчез в городском потоке.

Я стал задыхаться, казалось, что потолок станции метро опустился всей своей многотонной громадой на меня и вот-вот раздавит. Не в силах больше оставаться здесь, я выскочил на улицу и побежал вдоль дороги.

Многие водители автомашин, троллейбусов и автобусов, заметив размашисто и одиноко бегущего по улице мужчину спортивного телосложения, с сосредоточенным лицом, в хорошем деловом костюме, галстуке и кожаной коричневой папкой в руке, искренне радовались за этого приверженца здорового образа жизни и, сигналя клаксонами, приветствовали меня взмахами рук.

17.10.12 г.

Случай в урочище Погибловская

История основана на реальных событиях. Все совпадения не случайны

* * *

– Здравствуйте. Ваш паспорт, – вежливо, но сухо, не отрывая головы от каких-то записей, попросила женщина в медицинской униформе, – …так, проживаете… проживаете в деревне По…ги…бловская? – и подняла удивленное лицо на согнувшуюся в окошко регистратуры просто одетую миловидную женщину лет тридцати. – Погибловская? Я не ошиблась? – еще раз, с сомнением переспросила она.

– Да, Погибловская, все правильно, – подтвердила посетительница. Дежурная склонила голову на бок:

– Да уж… Куда идете?

– К гинекологу, – немногословно ответила женщина.

– Сегодня прием только на операцию…

– …Да, я знаю, – стушевавшись, негромко ответила та, – я по записи… предварительной.

Дежурная скользнула взглядом полным искреннего непонимания по незнакомке и, встав со стула, направилась к стеллажам с медицинскими картами. Быстро найдя нужную, вернулась к рабочему месту и, молча, протянула посетительнице.

* * *

– Мама, мама, а когда ты с папой в голод поедете, купите мне блатика, а? или сестленку, – смешно не выговаривая букву «р», спросил Ваня. Супруги в этот момент ужинали, а трехлетний сынишка играл большими разноцветными кубиками на ковре возле теплой русской печи.

Родители мальчика переглянулись, после чего отец опустил глаза в тарелку, а мать, слегка поперхнувшись, не сразу ответила:

– Купим, потом. Денег сначала заработаем, а потом обязательно купим. А ты расти быстрей, помощником нам будешь хорошим.

– Мама вот только из города приехала… хороший подарок тебе привезла, нравится? – попытался перевести разговор на другую тему отец.

– Да, нлавится, – охотно ответил малыш, тут же переключившись на полностью завладевшие его вниманием яркие кубики.

– Как ты себя чувствуешь, Аня? – обратился мужчина к жене.

– Коль, да хорошо все. Нормально уже себя чувствую, – с улыбкой погладив его запястье, поторопилась с ответом миловидная женщина. – Вот только… – низко опустив голову и прижав ладонь к груди, не договорила она.

Николай, встав со своего места, обошел стол и, прижав голову женщины к себе, погрузил широкую заскорузлую ладонь в ее мягкие, пшеничного цвета волосы:

– Все будет хорошо, все пройдет… Ань, надо сено убирать. Вся следующая неделя еще сухой будет, а потом до конца июля – дожди. Не успеем скосить и увезти, дороги раскиснут, и все сгниет на поле.

– Уберем, конечно же, уберем. Ванька уже совсем большой, один дома посидит.

– Да, на поле работать он нам не даст. Тяжело мальцу будет с зари весь день там… с оводами да слепнями, – согласился с женой Николай.

* * *

Солнце приближалось к зениту, и Николай, уперев косу рукоятью в землю и вытерев косынкой пот со лба, скомандовал:

– Все, на сегодня хватит!

Женщина, стряхнув сырую, темно-зеленую траву с зубьев граблей, перехватила черенок посередине и направилась к ближайшему стожку, в тени которого стояла объемистая бело-зеленая клетчатая сумка со снедью и питьем.

– Коль, иди хоть покушай, а?! – позвала Анна, – так работал много.

– Да я то что… Вот ты у меня – молодец! Что бы я без тебя делал?!

Привалившись спиной к мягкой стене сена, мужчина с блаженством выпрямил ноги и выгнулся в пояснице:

– Э-э-эх! Ну, давай, что там у тебя.

И в этот момент супруги неожиданно услышали громкий и отчетливый детский плач. Оба остановились, прислушиваясь. Так и есть, звук очень похожий на плач ребенка доносился из-за рощицы, со стороны болота. Едва подумав, что это мог потеряться чей-то ребенок, муж и жена собрались было бежать на помощь, как вдруг звуки резко изменились и стали похожи на крик какой-то большой птицы. Высокие визгливые ноты пробирали тело до дрожи. Хотелось заткнуть уши. Но так продолжалось недолго: пронзительные вскрикивания снова перешли в громкий отчетливый плач, потом всхлипывания, а вскоре и вовсе прекратились.

Под впечатлением услышанного, с мрачным, подавленным настроением приступили к обеду. Несмотря на голод, ели без аппетита, молча, думая о пронзительных нечеловеческих звуках, раздававшихся поблизости.

Николай, хоть и невысокого роста – впору жене, был жилист и вынослив, и другим, более крепким с виду мужикам в деревенской работе мог запросто дать фору.

Из-за ненадобности он брился раз в неделю, по воскресеньям, и сейчас, в четверг, имел ощутимую на вид и, особенно на ощупь, темную щетину. Анна всегда удивлялась: почему сам темно-русый, а щетина почти черная? Закончив есть, Николай смахнул крошки хлеба и яичного белка из дебрей колючей нарождающейся бородки и, заложив руки на затылке, заросшем почти до плеч волнистыми волосами, удобно устроился в податливом ароматном сене для короткого отдыха.

– Спасибо, все было вкусно, – коротко поблагодарил он жену, – хорошо поработали. К воскресенью точно закончим.

Супруга была согласна с мужем: работа, так же как и вся их семейная жизнь, ладилась. Вот только три месяца назад заминка одна произошла: забеременела Анна. После долгих сомнений и раздумий супруги пришли к очень трудному решению – не время сейчас для еще одного ребенка. Денежной работы нет. В агрофирме даже их мизерную зарплату уже полгода не выплачивают. Во всей деревне вместе с грудничками и старухами и ста человек не наберется. Вымирает Погибловская. Не ценится крестьянский труд, а за гроши никто уже работать не хочет, вот и уезжают молодые в город. Те, кто остался, живут натуральным хозяйством, да кое-что из выращенного продают на рынке. Куда уж сейчас пополнением обзаводиться? После долгих и тяжелых раздумий Анна решилась на аборт. Николай не подталкивал ее к этому решению, но и не отговаривал, и в назначенный день проводил жену до автостанции, а сам остался с сынишкой «на хозяйстве».

Молодая здоровая женщина быстро восстановилась после болезненной операции, а время, чистый воздух и живописная природа: речушки, поля и рощи делали свое дело, вселяя в эту семейную пару свойственным сильным людям оптимизм: мы еще молодые, заведем еще деток, и не одного!

* * *

Вернувшись с поля и отперев ключом дверь, супруги вошли в дом. В комнате было тихо, и это сразу насторожило родителей. Где их неугомонный веселый Ванятка? Почему не выбегает навстречу? Не теребит мать за подол в надеже получить гостинец… Наскоро осмотрев спальню, комнаты, кухоньку родители совсем было ополоумели от страха и остановились в растерянности, как вдруг услышали какой-то звук, не то плач, не то скулеж, едва различимо доносившийся со стороны большой русской печи. Рывком отодвинув занавеску, Николай увидел сынишку, забившегося в самый дальний угол лежанки. Мальчик сжался в комок, подобрал колени и уткнулся в них лицом. Вытащив Ваню из укрытия, испуганный отец передал сына матери, сразу же покрывшей все его заплаканное лицо поцелуями и запричитавшей:

– Ну, что ты? Что случилось? Ох, и напугал ты нас с отцом!

С трудом успокоив мальчика, взрослые вернулись к своим делам, а сынишка все время крутился рядом, стараясь находиться возле матери. Ближе к вечеру, перед сном, укладываясь в кровать, он жалобно попросил:

– Мама, не оставляйте больше меня одного! Анна в недоумении уставилась на него.

– Не оставляйте! – просительно повторил мальчик, заглянув ей в лицо ясными голубыми глазами и пояснил, – а то она меня съест.

Отец и мать подавленно переглянулись, не зная, как реагировать, что ответить малышу.

– Кто? Ты что-то видел? – настойчиво попытался выяснить Николай, но Ваня уже замкнулся в себе и отвечать не хотел.

Едва дождавшись, когда ребенок уснет, Анна сразу же вернулась к беспокоившей их теме:

– Кто его мог напугать? Может, он тоже слышал эти странные крики?

– Не знаю… – в раздумье протянул Николай. – Может, мультиков насмотрелся, а сейчас мерещится всякая ерунда, монстры…

– Может быть, – неуверенно согласилась с ним жена. – Надо завтра ему побольше игрушек оставить, сладостей, чтобы не пугался.

На этом и порешили.

* * *

На рассвете следующего дня, отправляясь на сенокос, мать подтолкнула маленькое ватное одеяло с боков, натянула его на детские плечи сына – пусть дольше поспит и, неслышно ступая, вышла из спальни. Закрыв замок уличной двери, чтобы Ваня не выбежал во двор, полный опасностей для трехлетнего ребенка – один колодец чего стоит, супруги направились к калитке, открывавшей путь в лес, к полю. Анна обернулась назад: что-то тревожно саднило в груди и звало ее вернуться обратно, к Ване, но переборов минутный неосознанный приступ страха за сына, жена догнала ушедшего вперед супруга и присоединилась к нему.