Глава IV

Май.

Случалось, что рутинный будничный конвейер оперативной деятельности давал неожиданный сбой. Четко очерченная ситуация, предсказуемый исход и вдруг – наслоения друг на друга множества, казалось бы незначительных деталей, превращали стратегическую прямую ведения больного в запутанный лабиринт, с неопределенным или пока не найденным выходом. И от верного решения в самом начале пути, зачастую зависит жизнь больного, а иногда – и многих других.

Был как раз такой день.

– Надо оперировать, Паша, – произнес Костя, выразительно тряхнув головой.

В целом, фраза не несла никакой смысловой нагрузки и прозвучала банально. В этом “заведении” подобные слова произносились, с той или иной интонацией – утвердительной, вопросительной, скучающей или обреченной, ежедневно. На разных этажах, из разных уст, в любое время суток.

– Да-аа-а, – Павел протянул междометие, погруженный в собственные мысли.

Принципиально он уже принял решение.

Несколько дней назад Павла вызвали на консультацию в травматологическое отделение одной из крупных городских больниц.

Зачем? Вызов в клинику, привыкшую решать наиважнейшие медицинские вопросы самостоятельно, настораживал. Почему? Что за накладка произошла внутри сплоченного коллектива, всегда считавшего себя лучшим. Или действительно не могут справиться? Бывает и так. Или приглашение постороннего специалиста – результат внутреннего конфликта? Или оно организовано по просьбе больного и его родственников, наслышанных о Павле?

Он размышлял об этом в стремительно мчавшейся по городу “БМВ”.

В машине их было четверо. За рулем сидел человек “кавказской национальности” – один из тех, у кого хотелось попросить документы: черные грязные волосы, трехдневная щетина, неприятный взгляд из-под лобья. На заднем сидении расположились мужчина и женщина, казавшиеся обеспокоенными. С ними у Павла уже состоялся предварительный разговор. Четвертым был Павел.

Разговор разговором, но главное он поймет лишь тогда, когда увидит больного собственными глазами.

Вежливое расшаркивание с заведующим и ординаторами.

– Павел Андреевич…

– Павел Васильевич, очень приятно.

– Александр Александрович, очень приятно.

– Петрович, лечащий врач, мне очень приятно.

– Ольга Владимировна, старшая сестра.

Обоюдные сетования на сложности в работе, неприличную зарплату, пересказ двух-трех интересных случаев, традиционная рюмка коньяку, и еще одна – на все ушло минут пятьдесят, не меньше. Наконец, дело дошло и до конкретного пациента. Бегло пролистав историю болезни и убедившись, что диагноз злокачественного процесса у больного подтвержден данными гистологического исследования – исследованием кусочка ткани, взятого непосредственно из опухоли, Павел прошел в палату.

Ему было лет тридцать. Он лежал, повернувшись лицом к окну, словно ему ни до чего не было дела, кроме как до солнца, что мягко касалось лучами его ровной смуглой кожи, и, на первый взгляд, производил впечатление абсолютного здоровяка.

– Здравствуйте.

Родственники, их было семь-восемь человек, и мужчины и женщины, расступились

– Таким я тебя и представлял. Здравствуй, Руслан. Меня зовут Павел Андреевич, – широко улыбнулся Павел.

– Добрый день, Павел Андреевич.

Руслан лежал, укрытый до пояса чистым разноцветным пододеяльником. Толстым мускулистым рукам, рельефным грудным мышцам, покрытым обильной растительностью, позавидовал бы любой профессиональный спортсмен. В глазах его поблескивали живые огоньки.

Павел присел на край кровати и отбросил пододеяльник с ног больного. Он успел подумать, такие глаза не встречаются у слабых, больных, импотентов и злых…

– Что, доктор, ничего хорошего?

В палате вдруг наступила тишина. Притихли родные. Лечащий врач и зав. отделением, сопровождающие Павла, молчали, не считая корректным прежде времени задавать вопросы консультанту. Молчал Павел, привыкший за долгие врачебные годы скрывать свои мысли не хуже хорошо игрока в покер. Притаился Руслан, уже спросивший о самом важном – он внимательно наблюдал за реакцией “нового” доктора, приехавшего ради него из другой, наверное, “лучшей”, больницы.

Действительно, правая нога молодого кавказца пугала. Ни у кого не повернулся бы язык сказать, что все хорошо, все в порядке. Огромная опухоль, блокировав кровеносные и лимфатические сосуды ноги, распирала бедро изнутри сразу же под паховой складкой. Правая голень по своему объему равнялась бедру. Отек распространялся и выше опухоли, и на мошонку, смешно деформируя ее. Правое яичко, покрытое блестящей, без характерных морщин, перерастянутой кожей, по размерам в два раза превосходило левое, оно, как бы втягивало в себя половой член, укорачивая его до детских размеров.

Те, кто стоял за спиной Павла, приблизились еще плотнее и он почувствовал жар их дыхания у себя на затылке. Сделалось неприятно, но он не обернулся, а только передернул плечами. Дискуссия, которую он вел сейчас сам с собой, внутри себя, поглощала его внимание. Ему было необходимо ответить на три вопроса, и сделать это быстро и точно, чтобы в дальнейшем – по ночам – его не мучили сомнения, не снились бы веселые глаза, безмолвно вопрошающие спрашивающие: – Почему я умер?

Стоит ли связываться? Выполнять трудоемкую операцию, потребующую много физических и психических сил и его, и лежащего перед ним парня по имени Руслан. Второй вопрос – какие шансы на выздоровление? Непосредственно после операции – чтобы ушел из отделения сам: на костылях или прыгая на одной ноге, но сам! И – долгосрочный прогноз? Впрочем, с этим – яснее. Существует статистика: пятилетняя выживаемость при различных формах сарком не более двадцати процентов, двухлетняя – около тридцати. Но два года – тоже жизнь… И, наконец, последнее. Какие у него, у Павла Родионова основания отказать пациенту, не перевести, не оперировать, не лечить. Больной – его, больной определенно онкологического профиля. Выходит, ни каких обоснованных оснований отказать нет. Конечно, нет, а надежда – она как известно, исчезает последней.

– Руслан, не буду обманывать тебя, – начал Павел. – Ты прав, ничего хорошего. Ты видишь и чувствуешь это получше меня. Да и твой лечащий врач давно не скрывает этого. И ты понимаешь, что-то не так, ведь тебе не становится лучше, – Павел на секунду замолчал переводя дух. Руслан отмалчивался. – И тебе кажется, что все очень плохо, хуже некуда!

Павел снова прервался. Сейчас ему придется убеждать, и никто из присутствующих в этой палате не должен почувствовать его внутренние сомнения в том, о чем он скажет своему пациенту, ждущему от него слов надежды.

– И ты ошибаешься! – решительно продолжил Павел, добавив в голос настойчивые нотки агрессии. – Да, плохо. Плохо, но не смертельно. Неоднозначно, сложно. А было бы просто – не сидел бы я здесь и не объяснял всего этого тебе. Давно бы поставили тебя на ноги. Но – нет, тебе нужен такой специалист, как я. Онколог. Ведь мы, доктора, Руслан – очень “узкие” специалисты. Всю жизнь лечим что-то одно. Но зато “свою” болезнь знаем от и до. Досконально!

– Ногу отрежете? – тихо спросил Руслан, заставив Павла на секунду запнуться.

– С ногой, Руслан, предстоит расстаться! Никто не предложит тебе другого, более верного лечения. И нигде! Ни в Америке, ни в Японии. И никто! И нигде. Ты готов?

Павел заметил непроизвольное движение Руслана, стремящегося приподняться – болевой импульс, посланный из зоны роста опухоли в ответ на мышечное сокращение, тут же исказил его черты, и сделал вид, что не заметил.

– Изменить ничего нельзя! Ногу сохранить – нельзя! И операция будет тяжелой. И для тебя, да и для меня. Это я тебе обещаю, – Павел улыбнулся. – Ведь предстоит удалить всю бедренную кость, вычленив ее из сустава. Кроме того, чем больше тканей мы удалим, тем лучше. Надежнее. Потому что твоя опухоль – злокачественная, а, значит, она способна распространяться в организме, как бы передвигая свои клеточки по тканям и сосудам. Я думаю, и это тебе следует знать.

Павел говорил все тише и мягче.

– А теперь – самое главное! Тебя можно вылечить. Ты не умрешь! Ты будешь здоров. Да, без ноги. Но разве это главное? Ты сильный, я вижу. Нет, не потому что у тебя сильные руки, а грудь, как у быка. Ты сильный по-другому. Дьявольски сильный. Ты даже пока сам пока не знаешь насколько. Поэтому, ты проживешь и без ноги. Да черт с ней, с ногой. Уже два месяца ты не можешь подняться с постели и пойти как раз потому, что она у тебя все еще есть. Она мешает тебе, мучает, болит. Токсины, что опухоль выбрасывает в кровь постоянно, каждую секунду, отравляют тебя. Они действуют на твои почки, на печень и сердце. А не будет ноги – и через неделю тебя в кровати не удержать! Гарантирую. Парадокс? Да. В некотором роде. Согласен?

– Согласен, – сказал Руслан и улыбнулся по-настоящему искренне.

– Согласны, – повторили за ним все, кто находился в палате, будто требовалось единодушное решение.

– Отлично, – Павел устало поднялся. Подобные разговоры всегда отнимали у него много сил. – Завтра тебя переведут к нам. И мы еще раз с тобою поговорим. Предстоит обсудить детали. И с вами – тоже, – кивнул он в сторону сплоченно стоявших “родственников”, не выделяя никого. – До свидания.

И, пройдя сквозь вновь расступившуюся “стенку”, он вышел из палаты.

В ординаторской выпили на посошок. Заведующий отделением был рад, что Павел легко согласился забрать на себя сложного пациента, и с удовольствием наливал по этому поводу.

Надо оперировать. Павел это прекрасно понимал, но внутреннее нежелание выполнять подобную операцию бушевало у него в душе.

Операции, связанные с удалением конечностей, никто не любит выполнять, но не в силу их трудоемкости и длительности. Это как раз пустяки. Об этом хирург не задумывается. Все дело в той противоестественной картине, что возникает перед глазами участников операции, когда удаленная нога или рука, пусть часть – голень, стопа, кисть, отсеченные последним движением скальпеля, падают на пол на заранее расстеленную клеенку. В кровавых брызгах мертвый орган живого человека – как немой свидетель: врачи сейчас, здесь – сделали что-то не то – унизили, искалечили, изуродовали совершенное человеческое тело, подобие божьего.

И противный склизкий комок перекатывается в желудке, вызывая тошноту, а сотни острых иголок вонзаются в сердце. Вот так чувствует себя хирург под жаркими операционными софитами.