Вплотную к «Адоларам» начиналась территория Дома отдыха им. Пушкина, смыкающаяся с санаторием Министерства Обороны. Обнесённая красивым кованым забором в два метра высотой и затенённая старыми деревьями с раскидистыми кронами, в зелени которой утопали санаторные корпуса стиля «Сталинский ампир» послевоенной постройки, здравница простиралась от прибрежного променада высоко в горную часть посёлка. Умелые архитекторы и мастера ландшафтного дизайна творчески использовали естественный рельеф местности, заполнив огромную территорию цветниками, беседками и статуями. Вход в санаторий строго охранялся матросами действительной службы, всегда в парадной форме и со штыком на поясе.
Почти на равном расстоянии от начала и конца променада высоко над головами фланирующей публики был выстроен пешеходный мостик, по которому проживающие в ведомственном санатории МО СССР попадали непосредственно на свой закрытый пляж, не смешиваясь с толпой прочих отдыхающих. Под мостиком располагались два автомата «Газированной Воды», работающие круглосуточно, при которых никогда не было стаканов. Многоопытные «ветераны» Гурзуфа передвигались по посёлку с личными гранёными «мешками» и трёхлитровыми банками под пиво.
Как-то бредя вдоль моря, мы с Вовкой «Афанасием» с удивлением заметили толпу на пляже военного санатория, собравшуюся у работающей «по принципу ниппеля» калитки, откуда посетители обычно выходили с пляжа на променад. В дым пьяный Шура «Помидор», придерживая металлическую дверку железной рукой, требовал с желающих пройти по полтиннику за услуги привратника. Матрос-охранник изнутри с ужасом наблюдал за необычной сценой, но никаких действий не предпринимал. Собрав около пяти рублей, довольный «Пом» покинул «пост» и двинул дальше в направлении аллей.
Ближе к началу променада в легендарном «Чайнике», обнесённом капитальной оградой, предлагались в разлив сухие и креплёные вина. Чая в этом открытом кафе отродясь не подавали, но высоко над всегда распахнутыми воротами заведения висел манящим символом большой металлический чайник. Жизнь в «Чайнике» постоянно била ключом. За длинными стойками большими компаниями справляли «приплызды» и «отплызды», благо морской пирс находился неподалёку. По периметру на каменных лавках, привалясь спинами к забору, дремали особо измождённые активным отдыхом посетители, а совсем уж «измученные нарзаном» «загорали», лёжа в тени высокой ограды.
Андрюшка «Крекс» затеял с Витькой «Косинусом» молодецкий спор: пообещал выпить подряд четыре стакана красной «Массандры», стоя на одной ноге на круглой стойке в центре заведения. На кон поставили две бутылки всё той же «Массандры». Уже допивая последний стакан, «Крекс» потерял равновесие и, в падении зацепив подбородком край стойки, рухнул как подкошенный. Столпившиеся вокруг заинтересованные наблюдатели продолжили праздник жизни, убедившись, что спорщик жив, но крепко уснул. Через час, придя в себя, Андрюшка немедленно стребовал с «Косинуса» законный выигрыш.
Единственный раз отдыхая в Гурзуфе с семьёй, Вовка «Осташка» утром вынужденно пришёл в «Чайник» с шестилетним сыном: жена Ирина забастовала и ушла с подругой на пляж. Но к середине дня сердце матери почуяло неладное, и Ирка примчалась в кафе. От увиденной картины стало дурно: мужа на горизонте не наблюдалось, а сынок мирно возил по нижней полке стойки в машинке ещё живого черноморского краба, выловленного заботливыми друзьями отца. Перед малышом стояла тарелка с варёными креветками, которыми ребёнок активно закусывал крепкий чёрный кофе, принесённый от пирса любвеобильными подругами его папы, приставленными приглядывать за малышом. Больше Ирка не приезжала.
Мы со «Стариком Яковом» рано поутру, подперев спинами стену, ожидали, пока новые добросердечные и участливые пассии принесут от раздаточного окошка по стакану портвейнового «аперитива» перед походом в «Пельменную» на завтрак. Одинаково утомлённые, с заросшими чёрной щетиной лицами «средиземноморского типа», в почти свежих джинсовых рубахах – мы смотрелись если не близнецами, то уж братьями наверняка. К нам внезапно подскочил незнакомый «пионер» и, протянув Яшке аккуратно сложенный бланк, с телячьим восторгом гордо оповестил: «Я только что из камеры. Вот – первый зачёт получил!». Яков, насколько это было возможно, приоткрыл заплывшие глаза и громко зачитал: «Приговор!». Направившийся было к раздаче, мальчуган с тревогой во взоре обернулся. Яша продолжил: «За позорящее звание Советского человека поведение, выразившееся в хулиганских действиях на центральной площади Гурзуфа, отягощённых нетрезвым состоянием обвиняемого, гражданин Сурков приговаривается к штрафу в 100 рублей и пятнадцати суткам общественно-полезного труда!». «Пионер» побледнел, и его заколотило. Окружающие с сожалением смотрели на виновника «торжества». Вопрос «Ты читал бумагу, прежде чем за неё расписываться?» поверг мальчугана в ужас. Объятый похмельными страхами, он уже видел себя в кандалах, ведомым под конвоем на каторжные работы. «В Ялту тебя завтра отправят – общественные туалеты на променаде чистить! Это у них обязаловка. Не надо было ничего подписывать! В отказ идти!», – подытожил «Старик Яков» назидательным тоном бывалого арестанта.
Именно в этот момент в «Чайник» зарулил ярко-рыжий москвич Володя «Апельсин». «За это ли, Старик Яков, ты боролся и страдал и, когда надо, не содрогаясь, шёл на эшафот?!», – звучно произнёс он на ходу сакраментальную тираду из Гайдаровской «Судьбы барабанщика», наградившую Яшку прозвищем. Выхватив из руки приятеля официальный бланк и мельком глянув в него, Володя проурчал: «Всего пятёрку? Несолидно для ветерана!» и направился к заветному окошку с разливом.
К «пионеру» медленно возвратился нормальный цвет лица, он разрывался между чувством радостного облегчения и желанием отыграться. В голос ржали поголовно все посетители заведения, дремавший в углу и разбуженный «казусом» «Крекс» заходился и стонал. Несущие портвейн девчушки хохотали так, что были вынуждены ухватиться за ближайшую стойку, чтобы не упасть. Когда мы с Яковом и «Апельсином» в окружении девушек неторопливо попивали портвейн, утренний «герой» нерешительно приблизился к нашей компании с двумя бутылками «Массандры» в руках. «А можно я вас угощу за науку?», – он принял правильное решение!
По диагонали от «Чайника» сразу за мостиком через небольшую стекающую с гор речушку выступал уходящий далеко в море причал. В начале пирса стояла капитальная будка билетной кассы с продолговатой поддерживаемой двумя столбами крышей, под которой в дождь укрывалось до полусотни отдыхающих. Вечерами в импровизированном зале с потрясающим видом на море эспромтом устраивались концерты с участием заезжих и отдыхающих музыкантов.
В 1984 году Валерка Об-ский устроил на пирсе авторское премьерное исполнение «Гимна Гурзуфа» на музыку «Я пью за тех, кто в море» группы «Машина Времени». С его лёгкой руки в обиходный сленг вошёл термин «зачётник/зачётница», обозначающий партнёра/партнёршу по «таинству любви», случившемуся в Гурзуфе. Другими предметами зачётной сессии согласно тексту гимна и его расширенному толкованию являлись хотя бы одноразовый заход в море, посещение отделения милиции, катание на «пьяном» пароходе и прочие молодецкие забавы.
Вдоль всего побережья от Алупки до Алушты курсировали морские «трамвайчики» с остановками в небольших курортных посёлках. На большинстве пароходиков даже присутствовал буфет с разливом прохладительных и горячительных напитков. Большие гурзуфские компании, отправляющиеся погулять в Ялту, проносили на борт изрядное количество «Массандры», но на морском просторе даже на полчаса плавания напитков, как правило, не хватало, и приходилось прибегать к услугам буфетчицы. К концу рейса пассажиров штормило существенно сильнее, чем морскую гладь, и десантирование на Ялтинскую пристань не всегда обходилось без потерь.
Недалеко от пирса в начале променада у подъёма на «Пятак» торчал стилизованный под огромную поставленную «на попа» бочку ларёк. В ассортименте имелся широкий выбор крымских вин и немудрёные закуски типа варёных яиц и бутербродов с неувядающим сыром. За двумя прямоугольными стойками, приткнутыми к торговой точке, коротали время, попивая портвейн, «стояльцы» из очередей киоска «Авиакасса», примыкавшего к бочке почти вплотную. С двух сторон к кассе Аэрофлота тянулись длинные вереницы отдыхающих, справа – запись за десять дней, слева – «живая», на текущую дату.
Неоднократно мы с «Помидором, проведя вполне приятную ночь на лежаках непосредственно около киоска, утром в числе первой пятёрки «обилечивались» и уже к вечеру гуляли по Москве.
Подъём на «Пятак» с променада совершался двумя путями в зависимости от текущего состояния здоровья и дальнейших планов. Очень крутая лестница проходила под аркой, образуемой переходом между двумя старыми зданиями «Дома Творчества имени Коровина», и вела дальше вверх практически на центральную площадь посёлка. Если же целью была единственная поселковая аптека, или же путь лежал в востребованную у москвичей «Пельменную» следовало выбирать полукруглую улочку, полого поднимавшуюся слева от лестницы и также приводившую к «Пятаку».
Аптека подвергалась нашествию отдыхающих в тяжёлые годы горбачёвского «сухого закона», когда из неё «выметались» все запасы спиртосодержащих настоек. Особой любовью пользовался «Пустырник» стоимостью 11 копеек, который «по вкусу» добавляли в пиво, приобретавшее дополнительные цветовые, вкусовые и оздоровительные качества.
При каждом посещении «Пельменной», а мы весьма любили устраивать там поздние завтраки, я обязательно встречал пару-тройку московских компаний, так же как и мы, вкушавших самолепные, очень вкусные пельмени под портвейн, разливаемый за барной стойкой. Правда, многочисленные детишки, приведённые одинокими мамашами, непрерывным гвалтом не давали возможности спокойно поговорить. Но по мере употребления напитков, то ли дети начинали постепенно куда-то деваться, то ли улучшался слух, и общение принимало привычную весёлую форму застольных баек и рассказок. Утренняя трапеза порой затягивалась до обеденной поры, и тогда, объединившись, большой компанией мы поднимались к Дому Торговли для пополнения вино-водочных запасов.
Над «Пельменной» на крытой веранде расставила липкие столики «Чебуречная», где постоянно заседал москвич Серёга «Депардье», обладавший портретным и телесным сходством со знаменитым французом в молодые годы. Бойцовские качества киноактёра природе, видимо, не удалось скопировать, и поэтому один глаз у Сергея перманентно отливал синевой, как знак отличия, полученный от мужей-рогоносцев. Серёга был фантастически востребован исключительно зрелыми замужними дамами. Мы с «Помидором» дважды отбивали его от жаждавших мщения обманутых супругов со товарищи.
На «Пятаке» соседствовали: остановка автобуса, курсирующего от Симферопольской трассы до подножия Медведь-горы, поселковая камера хранения, впоследствии переделанная предприимчивыми кооператорами в малюсенькое кафе, и передвижная бочка от винсовхоза «Массандра», пришвартованная в тени огромного дерева, с определённого момента ассоциирующегося у завсегдатаев с Петровым.
О проекте
О подписке