Сходство жестов людей в группе свидетельствует о сходстве их настроений, копирование жестов лидера характерно для его последователей. Например, одновременный взмах рук в нацистском приветствии во время массовых мероприятий. К слову сказать, «германское приветствие» было копией «фашистского», рожденного буйной фантазией поэта Габриэле Д’Аннунцио в 1919 году, когда он, при поддержке мятежных элементов итальянской армии, захватил город Фиуме (порт, переданный Югославии по Сен-Жерменскому договору). Позже этот ритуальный жест переняли итальянские фашисты и лишь потом германские нацисты и обольщенный ими народ.

В 1930-е годы почти всякая немецкая организация имела свою форму, практически весь народ оказался в форменной одежде, что стало действенным орудием ликвидации индивидуализма. Даже обычным строительным рабочим из организации Тодта из конфискованных запасов бывшей чехословацкой армии выдавалась единая форма оливкового цвета. Дело дошло и до секретарей: «По распоряжению Гитлера президент Объединения театральных художников Бенно фон Арент разработал для нас, секретарш, соответствующую униформу. Она представляла собой костюм из итальянского офицерского материала серого цвета с золотыми пуговицами и петлицами. На левом лацкане мы носили вместо круглого партийного значка серебряную эмблему, спроектированную самим фюрером. На ней был изображен орел, держащий свастику» (9). А вскоре и Риббентроп озаботился проблемой мундиров для Министерства иностранных дел: «Я удостоился чести появиться во время своей первой аудиенции у Папы Римского в забавной униформе с золотыми пуговицами, ремнем с портупеей и в жесткой шляпе. Форма Риббентропа отличалась особым рисунком, на рукавах у него был вышит глобус, на котором сидело нечто, напоминавшее орла» (10).

Естественно, громадное значение нацистские пропагандисты уделяли одежде, или, как бы теперь сказали, «прикиду» подрастающего поколения. Помните уродливую школьную форму советского образца и все переживания, с нею связанные? Так вот – разработку формы для гитлерюгенда поручили лучшим модельерам тогдашней Германии. Дабы служить рекламой организации форма должна казаться красивой и удобной: знаки различия, шевроны были разработаны с учетом всех эстетических требований. Общий набор – коричневая форменная рубаха, черный треугольный галстук, черные шорты до колен, коричневые ботинки с гольфами (зимой – черные высокие сапоги). Причем шорты не воспринимались как детская одежда: «Дети носят матросские костюмчики с длинными брюками. Юноши одеты в шорты и открытые рубашки. Детей родители по воскресеньям водят на прогулки. Юноши в воскресенье отправляются в походы» (11).

Далее антураж дополняли коричневая фуражка, солдатский ранец, ремень с портупеей и крепившимися на нем сухарным мешком, флягой и, что восхищало, походным ножом. Походный нож с рукояткой, украшенный «руной победы» и свастикой, являлся настоящим оружием, с клинком 12–14 см. Девушки носили синюю юбку с ремнем, белую блузу (летом с коротким рукавом), черный галстук, платок на голову, коричневый жилет с четырьмя карманами и китель. В походе униформу дополняли солдатская фляга, планшет и ранец, а зимой – коричневозеленое приталенное пальто.

Разумеется, военная форма также была поручена лучшим дизайнерам. Обмундирование немецкого офицера конструировал сам Хьюго Босс – столь значимая психологическая нагрузка возлагалась на внешний вид солдата и офицера вермахта. Некоторые специалисты считают, что для поддержания боевого духа войска, а значит, и победы немцев на Западном фронте в конце 1930-х годов, внешний вид армии сыграл не последнюю роль.

Форма в частях СС, в свою очередь, разительно отличалась от армейской: они носили черные брюки, галстуки и фуражки, ремни с девизом «Моя честь – моя верность», загадочные знаки отличий. Кроме того, использовались алюминиевые нити и многочисленные шнуры, сплетенные из них. В целом, все это производило довольно эффектное впечатление. Карл Букхарт, верховный комиссар в вольном городе Данциге, вспоминал о посещении штаб-квартиры Гиммлера: «У входа в здание застыла черная стража. Казалось, люди в черном были лишены всего человеческого. Они порождение самого бога войны Ареса» (12). К этому описанию можно лишь добавить, что рядовые «Лейб-штандарта «Адольф Гитлер»» (именно они обеспечивали охрану фюрера) набирались из юношей ростом от 184 см и выше.

Эффектную эсэсовскую форму охотно надевали не только модельные юноши. В стремлении заручиться симпатиями немецкой элиты Гиммлер начал раздавать чины группенфюреров СС важным лицам Третьего рейха – всяческим видным деятелям в области экономики, политики и культуры. Как результат, они получили не только чины, но черные эсэсовские мундиры. А потому порою самое невинное собрание гражданских руководителей стало походить на военизированное сборище.

Сам Гитлер регулярно появлялся на людях в некой изобретенной им для себя полувоенной форме, которая должна была олицетворять неугасимый военных дух, а именно в коричневом френче и высоких сапогах. Правда, можно предположить, что привычный Гитлеру френч помогал ему, в числе прочего, непринужденно держаться на публике (новая одежда сковывает).

Одетая в форму нация, и так склонная к конформизму и дисциплине, стала идеальной аудиторией для «раскованных и непринужденных» народных праздников. И пусть режим требовал лишь ритуальных форм участия людей в различных массовых мероприятиях, но сознание они все-таки изменяли.

Для любых манифестаций, от школьных – на предмет встречи иностранного гостя – до мобилизации миллионов рабочих, специалисты разработали четкие схемы. Не без иронии отзывался статс-секретарь министерства (Карл Ханке) о «группах народного ликования», то есть специальных «засланных казачках», которые первыми начинали аплодировать, скандировать лозунги и использовать другие методы для раскачки аудитории (13). Хотя до 1939 года, то есть начала войны, потребность в таких приемах была невелика – энтузиазм масс казался неподдельным.

Многим современникам тридцатые годы в Германии запомнились как череда ярких праздников и сейчас мы кратко остановимся на некоторых из них. Особенно «народным» и красочным считался День урожая, праздник, который давал государству воздать должное крестьянам – основным кормильцам рейха. Для него стали естественными трибунами склоны горы Бюкельберг. В праздновании единовременно участвовали около миллиона человек. Многочисленные оркестры, танцевальные группы, море флагов, вымпелов и праздничных венков урожая, самолеты и дирижабли в воздухе – все это создавало непередаваемую атмосферу грандиозного гуляния. Культивировались народные танцы в местных нарядах, представления самодеятельных артистов, кукольных театров, самодеятельных хоров и оркестров, показательные выступления и соревнования спортивных клубов.

С прибытием Гитлера раздавался 21 пушечный залп, что означало начало праздника. Апогеем праздника урожая было прохождение Гитлера сквозь многотысячные шпалеры заранее построенных крестьян к «Алтарю урожая» (символа изобилия, подаренного крестьянами Германии). От подножия горы Гитлер шел 800 метров к вершине. В качестве второго по значению события дня фигурировало «чествование крестьян и крестьянок, ведущих героическую и самоотверженную борьбу за пропитание народа»; оно выражалось в хвалебных речах, адресованных селянам, в подарках передовикам. Ну, в общем, все нам это неплохо знакомо.

Узнаваем и праздник городских рабочих – День труда, Первое мая, которое тоже отмечалось с неописуемой помпезностью: «В ту же ночь возник проект грандиозной трибуны, за ней три гигантских флага, каждый превосходит высотой десятиэтажный дом» (14). Циклопические декорации стали неотъемлемой чертой пролетарских гуляний на государственном уровне.

В 1935 году в Германии начали отмечать и День зимнего солнцеворота. Главным действующим лицом нового праздника являлись отряды СС. На горе Броккен зажигали огонь, и он шестью лучами от факелов, которые несли эсэсовцы, «расходился до границ рейха». Гитлерюгенд принимал обязательство хранить священное пламя до дня летнего солнцестояния, когда СС вновь повторяли свою факельную эстафету. Вообще, рассказывать о Третьем рейхе и не вспомнить факельные шествия было бы непростительной ошибкой – все-таки недаром они считаются одним из наиболее узнаваемых образов нацистского режима.

Когда-то, на заре существования партии, Гитлер устроил митинг в первой половине дня и не сумел установить никакой связи со своими слушателями, что повергло его в глубочайшее уныние. Этот отрицательный опыт он зафиксировал в «Майн Кампф», в своих рекомендациях о времени проведения мероприятий. С тех пор он назначал все собственные встречи с массами только на вечерние часы или на вторую половину дня и старался придерживаться установленного правила даже в период предвыборной гонки, хотя по мере роста числа выступлений время проведения митингов приходилось ужимать до минимума.

Однако вечерняя пора давала нацистским организаторам массовых действ нестандартные возможности для новых режиссерских ходов, таких как эффектные факельные шествия. Собственно, как мы помним, приход Гитлера к власти и начался с подобной огненной феерии – в ту памятную ночь 30 января 1933 года в течение четырех часов около 700 тысяч человек с факелами прошли по Вильгельмштрассе: «Ночью наблюдал за окном кабинета бесконечные колонны штурмовых отрядов, марширующих в факельном шествии, мимо рейхсканцелярии. Власти объявляют, что факельные шествия продлятся всю ночь». Через три года, 30 января 1936 года 35 тысяч старейших членов партии повторили «историческое» действо. В относительно скромных масштабах, но в значительно более комфортных условиях: организаторы факельного шествия 1936 года загодя позаботились о коксовых печках для обогрева зевак на зимних улицах Берлина.

Вспомним и еще один огненный парад, который стал едва ли не самым знаменитым в короткой истории Третьего рейха: вечером 10 мая 1933 года, около полуночи, в сквере напротив Берлинского университета завершилось факельное шествие, в котором приняли участие тысячи студентов. Свои факелы они побросали в собранную здесь огромную гору книг, а когда их охватило пламя, в костер полетели новые кипы. Всего подверглось уничтожению 20 тысяч томов. Были сожжены труды Томаса и Генриха Маннов, Лиона Фейхтвангера, Стефана Цвейга, Ремарка, Альберта Эйнштейна и др. Из иностранных авторов в костер полетели работы Джека Лондона, Эптона Синклера, Герберта Уэллса, Зигмунда Фрейда, Эмиля Золя, Марселя Пруста и других^[23].

Кульминация всех нацистских праздников – партийные съезды в Нюрнберге. Четырехдневные, потом семидневные и, наконец, пышные восьмидневные и дорогостоящие торжества, начиная с 1933 года, носили характер государственных мероприятий: «Съезд победы», «Съезд труда», «Съезд триумфа воли», «Съезд свободы». На 1939 год нацисты запланировали проведение «Съезда мира», но он не состоялся, ввиду начала Второй мировой войны.

К 1936 году порядок проведения этих сборищ сложился окончательно. Первый день партийного съезда под звон колоколов начинался торжественным въездом Гитлера в Нюрнберг. Церемония открытия мероприятия похожа на литургию: огромное помещение бывшего выставочного зала, где заседали делегаты, задрапировано белым шелком, а стена за президиумом – красным, золотая свастика в обрамлении зеленых дубовых листьев осеняла собравшихся. «Гитлер возвращает пышную зрелищность, красочность и мистицизм в однообразную жизнь немцев ХХ столетия. Везде море разноцветных флагов. Даже приезд Гитлера обставлен театрально. Оркестр перестал играть. В зале, где собралось тридцать тысяч человек, установилась тишина. Потом оркестр заиграл, когда Гитлер совершал свой великий выход. Он появился в глубине зала и, сопровождаемый своими помощниками, медленно зашагал по длинному проходу, и в этот момент тридцать тысяч рук поднялись в приветствии. Затем огромный симфонический оркестр сыграл увертюру Бетховена «Эгмонт». Громадные прожектора освещали сцену, где сидел Гитлер в окружении сотни партийных чиновников и армейских и морских офицеров. За ними – «кровавый флаг», пронесенный по улицам Мюнхена во время злополучного путча. За ним – четыреста или пятьсот штандартов СА. Когда музыка закончилась, Рудольф Гесс медленно зачитал имена нацистских «мучеников» – коричневорубашечников, погибших в борьбе за власть. Это была перекличка мертвецов, которая, судя по всему, сильно растрогала тридцать тысяч сидящих в зале. Естественно, что в такой атмосфере каждое брошенное Гитлером слово воспринималось как ниспосланное свыше» (15).

Под оглушительные фанфары Гитлер подходил к трибуне, и когда он ее достигал, вспыхивали прожектора, подсвечивая трибуну. Французский посол Франсуа-Понсе: «Прожекторы гаснут за исключением тех, которые высвечивают фюрера, кажется, что он стоит над колыханием масс как в сказочном корабле» (16). Его рассказ подхватывает американский журналист Уильям Ширер: «Ослепительный свет выделяет главную трибуну, увенчанную сияющей золотом свастикой в дубовом венке. На левом и правом пилонах из огромных чаш пылает огонь» (17). После программной речи фюрера первый день работы съезда заканчивался оперой «Нюрнбергские мейстерзингеры», обычно в исполнении знаменитого Берлинского филармонического оркестра под руководством Вильгельма Фуртвенглера.

На второй день рано утром Гитлер на балконе гостиницы принимает парад знамен гитлерюгенда, свезенных в город со всей страны. В это время на Луитпольд-арену постепенно сходятся партийные формирования. Гремит музыка, пространство и трибуны празднично убраны, все ожидают прибытия вождя. Приезжает Гитлер, и съезд начинает обычную работу… На секунду отвлечемся и отметим, насколько важно пребывание политика на фоне различных значимых символов. Первые лица страны находятся в окружении символов власти государства (флаг, герб и т. п.), политики выступают на фоне лозунгов своей партии и своих портретов. Участие в подобных постановках напрямую связывает нас с прошлыми этапами развития цивилизации, когда подъем человека на новый уровень общественного признания оказывался возможным только в рамках существующих магических ритуалов. Разумеется, и Гитлер, слушая выступавших, восседал на фоне государственных символов в окружении массы соратников.

Третий день начинался парадом имперской трудовой службы. Под колокольный звон и многоголосое пение поднимались бесчисленные знамена Немецкого рабочего фронта (ДАФ). Четвертый – посвящался всевозможным спортивным представлениям, также необыкновенно красочным и театрализованным. «Толпа, способная мыслить только образами, восприимчива только к образам. Театральные представления, где образы предстают перед толпой в самой явственной форме, всегда имеют на нее огромное влияние». (18).

Пятый день именовался Днем политического руководителя – то есть народу во всей красе демонстрировали себя партийные функционеры. Правда, если членов СА, ДАФ, СС и вермахта еще можно было показывать при дневном свете, то многие из партийных функционеров оказались неповоротливыми толстяками. Поэтому, по предложению Гитлера, колонны функционеров пускали в темноте – поздно вечером при свете факелов устраивался впечатляющий митинг. И излюбленные факелы задействованы, и животы спрятаны. А над стадионом, где происходило действо, с помощью направленных вверх зенитных прожекторов моделировался грандиозный «Собор света». «130 резко очерченных световых столбов на расстоянии всего лишь двенадцати метров один от одного вокруг всего поля видны на высоте от шести до восьми километров и там сливались в сияющий небосвод. Порой через этот световой поток проплывало облако» (19). «Собор света» – это один из первых и наиболее удачных случаев применения поставочного электрического света в массовых мероприятиях^[24].

Естественно, во время партийных съездов возможности электрической подсветки использовались весьма активно. Аккредитованный на съезде американский корреспондент Уильям Ширер: «Под звуки фанфар Гитлер выходит на высокий центральный блок главной трибуны, и по команде с трибун на другой стороне вниз на арену устремляется поток из более чем тридцати тысяч знамен, серебряные наконечники и бахрома которых вспыхивают в огне прожекторов» (20). Альберт Шпеер: «Предполагалось выставить тысячи знамен всех местных организаций Германии, чтобы по команде они десятью колоннами хлынули по десяти проходам между шпалерами из низовых секретарей; при этом и знамена, и сверкающих орлов на древках полагалось так подсветить сильными прожекторами, что уже благодаря этому достигалось весьма сильное воздействие» (21). И снова Ширер: «Сегодня вечером еще одно пышное зрелище. Двести тысяч партийных чиновников собрались на лугу Цеппелинов, украшенном двадцать одной тысячью флагов, которые расцвели в свете прожекторов, как фантастический сад. И в этой залитой светом прожекторов ночи спрессованные, как сардины в банке, простые люди в Германии достигали высочайшего в понимании немецкого человека состояния. Происходило соединение душ и умов отдельных людей: до тех пор, пока под действием мистических огней и магического голоса австрийца они полностью не слились в единое германское стадо» (22).

Седьмой день знаменовался показом строевой подготовки СА и СС. Затем Гитлер совершал один из самых запоминающихся ритуалов Третьего рейха – в гордом и печальном одиночестве под звуки траурной музыки он шел по «улице фюрера» (т. е. через строй военнослужащих) и возлагал венки «мученикам» Движения. «В церемонии смерти его темперамент и пессимизм неустанно открывали все новые потрясающие эффекты; когда он под звуки скорбной музыки шел по широкому коридору между сотнями тысяч собравшихся почтить память павших через Кенигсплац в Мюнхене или через Нюрнбергскую площадь партийных съездов, то это действительно были кульминации впервые разработанной им художественной демагогии» (23).

И, наконец, восьмой день – десерт – парад военной техники вермахта.

Дабы вынести такую насыщенную программу перед съездом Гитлер по нескольку недель проводил в одиночестве в горах – отдыхал. А после съезда его опять увозили в горы, где он с чувством исполненного долга мог примерить к себе слова провозвестника современной пропаганды Гюстава Ле Бона: «Кто владеет искусством производить впечатление на воображение толпы, тот и обладает искусством ею управлять» (24). О чем, собственно, и говорим.