Благодарности

Книга выросла из многочисленных дискуссий 2000 – начала 2020‑х гг., в которых невозможно припомнить все контакты и ценные советы. Многие из них звучат прямо в соответствующих местах этой книги, не всегда добрыми словами, нередко в непосредственных ссылках на научные труды.

Хотелось бы вспомнить всегда критичных в отношении всех представленных в этой книге материй моих учителей – научного руководителя С. О. Шмидта и руководителя научного семинара С. М. Каштанова. Особая благодарность Кружку источниковедения и Научному семинару под их руководством в моей alma mater Российском государственном гуманитарном университете. Ряд сюжетов отсюда обсуждались уже в мою бытность постоянным участником тех научных праздников.

Благодарю также участников научных семинаров под руководством М. В. Дмитриева (ВШЭ) и О. В. Хавановой (Институт славяноведения РАН). Бесценны научные заседания альманахов «Одиссей» (ИВИ РАН), «Казус» (ИВИ РАН), «Адам и Ева» (ИВИ РАН). Многие услышанные там соображения и подсказки сформировали мою повестку на многие годы исследований и дискуссий.

Немало помогли подсказками и замечаниями коллеги Е. В. Акельев, Томаш Амброзяк, О. В. Ауров, Т. А. Базарова, Д. Д. Беляев, Лилия Бережная, Андрей Бовгиря, М. Н. Бутырский, Татьяна Вилкул, Т. В. Гимон, Иероним Граля, И. Н. Данилевский, А. В. Доронин, Валерий Зема, Корнелия Зольдат, А. В. Каравашкин, Катерина Кириченко, М. А. Киселев, В. Н. Козляков, О. Е. Кошелева, К. А. Левинсон, П. В. Лукин, А. А. Малыгина, А. В. Марей, Рассел Мартин, М. С. Неклюдова, З. Е. Оборнева, Т. А. Опарина, К. А. Осповат, О. А. Остапчук, М. Б. Плюханова, С. В. Полехов, Д. Г. Полонский, П. И. Прудовский, Н. В. Ростиславлева, А. Ю. Серегина, А. В. Сиренов, К. А. Соловьев, Наталия Старченко, П. С. Стефанович, Л. Б. Сукина, Т. Г. Таирова-Яковлева, С. Ю. Темчин, А. В. Топычканов, Д. Я. Травин, Василь Ульяновский, Ф. Б. Успенский, Л. Б. Усыскин, В. Г. Ченцова, О. В. Чумичева, С. Ю. Шокарев, С. Е. Эрлих, А. Л. Юрганов.

От души благодарю все древлехранилища, рукописные отделы и хранилища старой печати и их самоотверженных сотрудников, все эти годы работающих не покладая рук, помогающих, иронизирующих и в нужный момент охлаждающих творческий пыл.

Книга не была бы возможна в нынешнем виде без всемерной поддержки моих коллег по Центру Res Publica Европейского университета в Санкт-Петербурге – слова особой признательности О. В. Хархордину, В. Л. Каплуну, Н. Д. Потаповой и В. В. Истратий. Отдельно благодарю М. М. Крома за меткую и полезную критику. И спасибо всем участникам профессорского семинара Европейского университета. Магистрантам и ныне магистрам философской программы Res Publica Европейского университета 2022–2024 гг. не меньшее спасибо за критическое внимание к моим идеям. Свежий взгляд постоянно держал меня в тонусе, и я постарался использовать многие ценные вопросы и комментарии своих слушателей для улучшения работы.

И это, безусловно, неполный список тех, кто причастен. Его можно было бы кратно увеличить. Вокруг множество ученейших коллег, которые помогли обдумывать сюжеты данной книги, но не несут ответственности за ее недочеты или даже прямо указывали на них. Книга выходит в свет благодаря самоотверженной помощи коллег издательства «Новое литературное обозрение». Редакторам серии М. Б. Велижеву и Т. М. Атнашеву и литературному редактору О. П. Панайотти слова моей глубокой признательности за неоценимую поддержку.

Глава 1
Народ Святой Руси

Московский народ

В средневековой Руси трудно найти социальный дискурс как устойчивый комплекс высказываний о способах общежития и их осуществлении на практике. Социальная теория, в частности, не обнаруживается в московских источниках до последних десятилетий XVII в. Но там ли мы ее ищем? Юридическое изучение общества только начиналось в Старом Свете XVI в., и даже известные к тому времени ученые системы не производят на исследователей впечатления сходства с тем, что в классической эпистеме принято называть теорией⁴⁹. Высоколобые доктрины, приписывающие обществу, народу и государству взаимосвязанные атрибуты, взаимные обязательства и общие рамки существования в форме конституции или утопической модели, характеризуют приход модерного проекта и являются его неотъемлемыми симптомами. Можно ли помыслить вне этого проекта коллективный субъект? Устойчивая субъектность народа – предмет рефлексии модерной эпохи, и исследования в области политической теории и социальной истории оказываются в равной мере крайне неблагоприятными для концептуализации этого понятия не только в не-модерных культурах, но и в тех странах, где модерный проект в той или иной мере осуществился⁵⁰.

В этом смысле конец XVII в., значительная часть следующего столетия и даже XIX в., несмотря на бурные и многочисленные преобразования, не принесли России существенного обновления:

Российское «гражданское общество образованных» (общество) выросло только в конце XVIII – начале XIX в. и в этот период не было предназначено для описания универсалистского общества, охватывающего всех граждан. Хотя образованные россияне обращались к концептам публика, общество и народ, которые выходили за пределы социального партикуляризма, историки должны быть осторожными, прилагая значения этих категорий, возникшие в XIX в., к социальным отношениям XVIII в. В то же время они должны быть осторожны, прилагая категории социологии и политической теории – например, «буржуазная публичная сфера» Юргена Хабермаса – к историческим контекстам, в которых подобные категории еще не артикулировались.

Историк, который стремится воссоздать голоса людей, сделает лучше всего, если использует язык, категории и концепты, артикулированные самими этими людьми. Это почти невозможно в отношении людей, которые не выражали себя в письме, а что касается тех, кто создавал записи, различимые голоса определенного исторического контекста как манифестации социального действия, то это может столкнуть историков с множеством разобщенных артикуляций⁵¹.

Более пессимистичную точку зрения высказала Вера Тольц, отметившая, что формирование российской нации было и вплоть до выхода в свет ее книги оставалось «неудавшимся проектом», в котором имперская доктрина подавила контрактную концепцию нации, а затяжной антагонизм между элитами и массами не позволил сформироваться универсалистским социальным категориям. Примером для В. Тольц служит понятие народ, так и не охватившее в России, по мнению автора, типичного для европейского Нового времени его носителя – буржуазию⁵².

Из понятий, которыми описывало себя российское образованное общество в конце XVIII – начале XIX в., жителям России и русских земель под властью великих князей московских в предшествующие столетия одно не было знакомо («публика»), другое не использовалось для обозначения общества («общество»). Ближе всего к социальным идентичностям было слово «народ», и нам далее предстоит очертить его семантические слои, чтобы понять, насколько близко они при этом подступают к языку российского образованного общества XVIII–XIX вв. Лексема «народ» была дискуссионным полем, спорной идентичностью, не имевшей устойчивого референта. Питер Бёрк формулирует тот круг вопросов, который лишает историков в наши дни прямого доступа к этому коллективному субъекту:

Для начала: уже в определении предмета заключена трудность. Кто это – «народ»? Все и каждый, или только те, кто не-элита? Если это последние, то мы пользуемся остаточной категорией, и, как обычно бывает в случаях с остаточными категориями, рискуем приписать гомогенность подвергающимся вычитанию⁵³.

Резюмируя работы свои о народной культуре и Роже Шартье по культурной истории, Бёрк отрицает существование до-модерных народных объектов и культурных практик, отмечая, что элиты Европы до середины XVII в. были «бикультуральными», в той или иной мере участвуя в «народной культуре»⁵⁴.

По наблюдению В. П. Козлова, «народ» российской истории XV – начала XVII в. в «Истории государства Российского» выступает и как общность, не охватывающая духовенство, боярство, войско и государственных чиновников, и как зритель или действующая сила истории:

Однако в ряде случаев это понятие не удовлетворяло Карамзина, и он, стремясь точнее и глубже передать свои идеи, использует другие – «граждане» и «россияне»⁵⁵.

В философии историографа-просветителя «народ» – это российские граждане, населяющие государство под властью князей и самодержцев. Восставший «народ» в «Истории» иногда выступает как «чернь». Категория толпы, черни, массы людей низкого происхождения известна со времен Античности и служит противовесом тому просветительскому идеалу, который предполагает существование гражданского народа, а на поиск этого идеала обращается историческая наука не без ущерба для самого предмета исследования.

«Русский народ» был открыт и изобретен как агент прошлого историками-популистами XIX в., близкими к славянофильству. Н. А. Полевой выступил против с критикой «Истории» Н. М. Карамзина, отстаивая право народа на прошлое России, узурпированное государством. Тем не менее вопрос о том, в каких понятиях и культурных практиках в Древней Руси получила выражение общность, которую критик называл «народом», остался нерешенным и даже не был поднят, поскольку для Н. А. Полевого важнее было сменить оптику и принять видимое благодаря совершенному повороту как новую «очевидность»⁵⁶.

Славянофилы в полемике с западниками о путях развития России приложили немало усилий, чтобы обосновать изначальное единство славянских народов, «народность» жизни в России до Петра I, прямое участие народа в политике. Славянофилы создавали язык либерально-освободительной борьбы в противостоянии с имперскими интерпретациями прошлого и свои интеллектуальные истоки черпали в философских доктринах немецких романтиков и гегельянстве. Насколько голословными были исторические построения, основанные на идее широкой горизонтальной общности российского, русского или московского народа, можно видеть, например, из «Истории города Москвы» И. Е. Забелина. Комментируя последствия разорения Москвы Тохтамышем, автор утверждает, что спасение Москвы-города стало возможно благодаря «Москве-народу», иначе Москва должна была захиреть, что и произошло со многими городами Старой Руси (в том числе, по мысли Забелина, с Киевом):

Но с Москвою этого не случилось, потому что вокруг Москвы-города уже существовала Москва-народ, именно та сила, которая впоследствии заставила именовать и все народившееся Русское Государство – Москвою, Московским Государством. А всего с небольшим пятьдесят лет прошло с той поры, как Московские князья укрепили за собою титул и власть великих князей. Нарождению, нарастанию, накоплению Москвы-народа послужила конечно сорокалетняя тишина, которую так умно и настойчиво содержали вел. князья города Москвы. И вот теперь, когда город разорен до запустения, его быстро восстанавливает, обновляет и снова населяет Москва-народ⁵⁷.