Технологическая сингулярность

Последнее десятилетие, скорее в околонаучных, чем научных кругах, живо обсуждается тема наступления в ближайшем будущем человечества некоего особого момента, так называемой сингулярной точки. Прогнозы подобного события так или иначе связаны с анализом феномена ускорения эволюции. Логика проста: если рассмотреть какие-либо однотипные события в истории планеты – к примеру, моменты появления существенных технических изобретений или наступления глобальных кризисов (не только цивилизационных, но и биологических) – то легко заметить, что промежутки времени между ними неизменно сокращаются. И это ускорение должно иметь некий предел – эту самую точку сингулярности.

Формальный повод для обсуждения этой проблемы подал закон (или корректнее сказать закономерность) Мура, согласно которому число элементов в компьютерных процессорах удваивается каждые 18 месяцев. И если продлить эту действующую и до настоящего времени закономерность в будущее, то где-то в районе 2025 года (плюс-минус 10 лет) компьютерные чипы должны сравняться по вычислительной мощности с человеческим мозгом (конечно, чисто формально – по предполагаемому количеству операций).

О феномене сингулярности активно и всерьез заговорили после известной статьи математика и писателя Вернора Винджа «Технологическая сингулярность».^[1] Точнее было бы назвать эту статью «Чем грозит нам искусственный сверхразум», поскольку в ней сингулярность, этот особый момент в истории, связывается исключительно с появлением искусственного интеллекта. При этом Виндж особо не обсуждает, что это за зверь такой, а просто исходит из соображений, что это будет нечто сверхчеловеческое. Основная мысль статьи проста: за границей технологической сингулярности нас (человечество) ждет нечто нечеловеческое, постсингулярное, и остается только гадать, сможем ли мы (да и надо ли) предотвратить это нечто.

Однако в рассуждениях об искусственном интеллекте всегда присутствует дух фантастики (коей действительно много в статье Винджа). И не потому, что «искусственный интеллект» дело будущего, а потому, что вопросы, связанные с его появлением, обычно обсуждаются в терминах сегодняшнего, а то и вчерашнего дня: будет ли он добрым или злым, будут ли люди иметь контроль над ним и т. д., а подобные обсуждения явственно отдают утопо-морализмом. Рассуждения о сверхразумной, сверхчеловеческой природе постсингулярного мира по логике можно сопоставить с возможным представлением животных о сверхживотном (если бы они вообще могли что-то представлять). Такое сверхживотное виделось бы им сверхбыстрым, сверхсильным, обладающим прочими сверхкачествами. Они и «помыслить» не могли бы, что человек – то самое сверхживотное будущего – биологически не будет сильно отличаться от обычной обезьяны, да к тому же будет слабее, медлительнее, ну в общем никак не «сверх». И что действительные отличия социума (того самого постбиологического будущего) от биосистемы лежат в совершенно другой плоскости – принципиально не биологической.

Эта аналогия призвана донести до нас простые мысли: во-первых, суть постсингулярного человечества никак не связана ни с неким сверхчеловеком, улучшенной модификацией Хомо Сапиенс, снабженной сверхразумом, ни с искусственным сверхинтеллектом. А во-вторых, мы принципиально не обладаем терминологией, понятиями, с помощью которых можно выразить природу постсингулярного мира. Ну как, к примеру, в биологических понятиях описать человеческие науку, искусство, экономику? Кошка, конечно, может запомнить, что еда появляется из холодильника, но по ее биологическому разумению банка консервов – результат «магии», а для нас – продукт обычного производства. Посему мы можем лишь анализировать наши социумные процессы, которые при их логическом продлении в будущее приводят к некому неопределенному состоянию, исключают сами себя в так называемой точке сингулярности.

Один из детальных вариантов проработки темы «сингулярности» предложил российский ученый А. Д. Панов^[2] на основе численного анализа сокращения периодов исторического развития, то есть периодов между эволюционными кризисами, или, можно сказать, революциями в истории Земли (анализ был проведен на основе гипотез и данных, ранее полученных историком И. М. Дьяконовым^[3] и физиком С. П. Капицей^[4]). К таким революциям можно отнести кислородную катастрофу и связанное с ней появление ядерных клеток (эукариот); кембрийский взрыв – быстрое, практически мгновенное по палеонтологическим меркам формирование разнообразных видов многоклеточных, включая позвоночных; моменты появления и вымирания динозавров; зарождение гоминид; неолитическую, городскую революции; начало средневековья; промышленную и информационную революции; крах двухполярной империалистической системы (распад СССР). Панов показал, что перечисленные (и некоторые другие) моменты значительных эволюционных перемен, будучи проставлены на временной оси, однозначно вписываются в график вполне конкретного уравнения, которое имеет сингулярное решение в районе 2027 года. И в данном случае перед нами действительно «сингулярность» в традиционном математическом смысле – число кризисов в этой точке, согласно формуле, становится бесконечным, а промежутки между ними стремятся к нулю, то есть решение уравнения становится неопределенным.

Понятно, что формулу (график) Панова нельзя рассматривать как закон эволюции биосферы и социума. Однако вписанность вполне объективно выделенных кризисно-революционных моментов в математически строгую закономерность демонстрирует, что развитие жизни и цивилизации далеко не случайно. Следовательно, продлевая в будущее закономерность, однозначно проявляющуюся уже на протяжении 4 миллиардов лет, мы можем с большой долей уверенности предсказать судьбу цивилизации – образно говоря, указать точку падения снаряда. Хотя, конечно, отмеченная закономерность не позволяет нам описать грядущий взрыв содержательно, она лишь указывает на его значимость, на глобальность грядущих перемен.

Установив местоположение этой точки преткновения человеческой цивилизации, Панов, как и Виндж, сконцентрировал свое внимание на проблеме преодоления сингулярности, воспринимая ее как последнюю глобальную катастрофу. Но поскольку любая сингулярность есть только и исключительно неопределенное решение некоего математического уравнения, напрашивается вполне логичное заключение: наличие сингулярного решения означает – не больше и не меньше, – что данное уравнение, данная прямая (или кривая) больше не применима для описания какого-либо реального процесса. То есть наличие сингулярного решения свидетельствует только о том, что анализируемая закономерность, имеющееся решение, прежняя логика в сингулярной точке и за ней уже принципиально неприменимы для описания реальных процессов. Ведь даже при однозначных решениях уравнения говорить, что оно описывает какой-то реальный процесс, можно лишь с большой степенью условности – тогда о чем можно говорить, если решение уравнения становится неопределенным (сингулярным)? Только о том, что данное уравнение уж точно не имеет никакого отношения не только к процессу, но и к реальности вообще. То есть сингулярность – это всегда из области математики, а не реальности.

Последнее суждение подтверждают и исследования роста народонаселения планеты, проведенные С. П. Капицей. Выявленная закономерность (формула) этого процесса, вполне адекватно описывала этот рост на протяжении всей истории вида Homo Sapiens (несколько миллионов лет) и предсказывала в районе 2007 года бесконечный демографический взрыв. Но он не произошел. То есть сингулярное решение указало не на катастрофу, а на неизбежную смену закономерности, на изменение реальности, на невозможность использования для ее описания ранее принятого уравнения.

Следовательно, наличие сингулярного решения, безусловно, говорит нечто новое и о реальности, но не о ее гибели, а о ее изменении. И не о простом изменении, а принципиальном. Сингулярность указывает на то, что в реальности должен появиться новый феномен, новый процесс, для описания которого необходима другая логика. Ну а если в одной временной области совпадает множество сингулярных решений, это означает, что должно появиться нечто существенно новое, принципиально новая реальность, новый эволюционный этап. По масштабу новационных изменений грядущий сингулярный переход, наверное, следует сравнивать с событиями появления жизни и человека разумного, то есть формирования биосферы и цивилизации.

Исходя из такой логики, можно заключить, что этот переход не будет катастрофическим, поскольку он связан не с разрушением структур текущей эволюционной системы, а с формированием нового уровня. Так, в свое время, формирование социумной системы не было связано с катастрофическим разрушением биологического уровня, нарушением его целостности (хотя, конечно, и были кризисные моменты).

Из всего сказанного становится ясно, что говорить о будущем дело сложное (если не безнадежное). И наверное, лучший способ понять, что нас ждет в постсингулярном будущем – это попытаться проанализировать прошлые и современные процессы в человеческой цивилизации, которые закономерно подводят ее к некой неопределенности – с разных сторон, но согласованно двигают социум к сингулярности. Хотелось бы показать, что грядущая сингулярность является не «механическим» следствием развития технологий (на что указывал Виндж), а закономерным событием в истории социосистемы. Последующие рассуждения представляют собой попытку наполнить содержанием – экономическим, политическим, философским – пока лишь формально математически предсказанный сингулярный момент в истории планеты.

К экономической сингулярности

Экономика как социумное явление возникла в момент отрыва друг от друга двух процессов: производства и потребления. Именно разнесение во времени и пространстве ранее совмещенных биологических актов добычи и употребления пищи породило целую систему небиологических производственно-финансовых отношений, основным смыслом которых является устранение рассогласования между разрозненными актами производства и потребления, создание системы их сбалансированного взаимодействия.

Для понимания логики последующих рассуждений важно отметить неразрывную связь финансово-экономической системы с научно-техническим прогрессом. И эта связь двухсторонняя: чисто экономические потребности стимулировали развитие средств коммуникации, а появление новых средств пространственного взаимодействия внутри социума (транспорт, радио, компьютерные сети), в свою очередь, приводило к дальнейшему прогрессу в финансово-экономической системе.

А теперь перескочим сразу к завершающему этапу развития экономической системы человеческой цивилизации (если, конечно, предположить возможность такового – хотя в разговоре о сингулярности это естественно). Зададимся вопросом: как можно представить логичный, закономерный финал развития экономических структур?

Исходя из принятого выше понимания сути и функции финансово-экономических отношений, можно сделать само собой разумеющийся вывод: они потеряют свое значение при абсолютном согласовании сфер производства и потребления. То есть финансово-экономическая составляющая социума утратит всякий смысл, когда каждый акт потребления будет максимально приближен по времени к акту производства, то есть производство конкретного единичного продукта будет стимулироваться не опосредованным статистическим фактором рынка потребления, а заказом конкретного потребителя. Что для этого необходимо? (Естественно, оставим в стороне элементарное решение на уровне возврата к натуральному хозяйству.)

Во-первых, соответствующая скорость производства – сокращение времени изготовления продукта до промежутка, разумно соотносимого с отрезком времени между появлением потребности (заказом) и необходимостью использовать продукт.

Во-вторых, достаточная гибкость производства, дающая возможность быстрого изготовления продукта с индивидуальными характеристиками.

Перечень требований к системе, способной обеспечить абсолютную согласованность актов единичных производств и потреблений, можно продолжать и дальше Но в этом нет необходимости – и из приведенных характеристик видно, что даже современные технологии производства и средства связи вполне в состоянии обеспечить основные моменты нашей гипотетической системы, которую резонно назвать постсоциумной или постсингулярной системой обеспечения жизнедеятельности. Автоматизация производства, с одной стороны, и сетевые средства коммуникации – с другой, уже сейчас подошли к тому пределу, за которым существование какой-либо формы финансового управления производством и потреблением становится бессмысленным. То есть уровень современных технологий уже принципиально позволяет совместить производство конкретного уникального продукта с конкретным индивидуальным заказом.

По желанию левой задней ноги

Но отложим пока обсуждение возможных форм «постсингулярного быта» и рассмотрим еще одну сторону экономического процесса, наглядно демонстрирующую закономерность и неизбежность появления в будущем экономики некой сингулярной точки. Попробуем ответить на вопрос: как меняется в исторических масштабах количество человеческих усилий (в частности времени) на производство какого-либо конкретной вещи? Ответ очевиден: количество затрачиваемых человеко-часов неизменно сокращается. И причина этого сокращения вполне понятна: в производство нового товара с развитием экономики вкладывается все меньшее количество живого человеческого труда – все большую часть составляет накопленный труд прошлых поколений, аккумулированный в средствах производства. Существует ли логический предел этому процессу вытеснения количества живого труда из продуктов производства