Самарский национальный исследовательский университет им. акад. С. П. Королева (СНИУ), Россия, lishaevs@bk.ru.
Ключевые слова: декаданс; современность; время; индивидуализм; прогресс; выбор.
Статья посвящена осмыслению декаданса как понятия, описывающего современность (модерн). Его использование для оценки актуальных явлений культурной жизни XIX—XX веков рассматривается как симптом, характеризующий ментальность Позднего Нового времени (современности), в которой целое утрачивает свою самоочевидность. Декаданс в искусстве конца XIX века – одно из ярких выражений специфики современного общества. Это общество определяется тем, что в нем отправляются не от мира (античность), не от Бога (христианство), а от человека как первосубъекта (гуманизм). В современном сознании исходным оказывается не вечное, а временное, не общее, а частное.
Проблематичность целого, во-первых, делает неизбежным описание и оценку общества и человека в терминах развития или деградации и, во-вторых, постоянно генерирует волю к восстановлению и удержанию связи с целым (общим). В зависимости от решения вопроса об отношении к целому (к миру/обществу) человек склонен оценивать состояние современного общества в категориях развития, роста, ускорения или, если им движет ностальгическое влечение к целому, как, напротив, постоянно ускоряющийся упадок. И если уходящие от целого связывают декаданс с неспособностью части общества принять новое и с попытками сохранить или восстановить дискредитировавшие себя формы жизни, то идущие к целому ассоциируют его со слепой верой в прогресс и с разрушением любых органических форм.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
Михаил Лермонтов. Дума («Печально я гляжу на наше поколенье…»)
Смысловое содержание декаданса остается не вполне проясненным. Французское décadence, английское decadence, немецкое Dekadenz происходят от позднелатинского decadentia и говорят об упадке, разложении и распаде. Но что понимать под упадком, если учесть, что это понятие используется по отношению к разным предметам?
Сначала термин употреблялся для описания древнеримской культуры периода Поздней Империи[30]. Позднее, в XIX веке, к нему обратились для описания новых, непривычных, а порой – шокирующих для того времени явлений литературы и искусства. В конце века слово «декаданс» вошло в моду. Причем использовали его не только по отношению к произведениям искусства и людям искусства, но и применительно к явлениям, которые общественность так или иначе ассоциировала с тем, что делали и о чем писали декаденты[31]. Слово «декаданс» стало знаком современности людей, которые им пользовались. Его популярность объяснялась тем, что репутация декадентов в глазах части образованного общества не была однозначной: быть декадентом – не так уж и плохо, даже хорошо, пожалуй. Быть принятым в декадентском кругу – значит чувствовать тоньше, чем другие, видеть и знать больше, чем они, быть вхожим, что может показаться парадоксальным, в круг передовых людей культуры. В дальнейшем – вплоть до наших дней – термин «декаданс» сохранял свою двойственность: упадок – это, конечно, плохо, но, с другой стороны, это так красиво, необычно, тонко, оригинально! С конца позапрошлого века декаданс стал использоваться еще и как указание на особое, мрачновато-пессимистическое, настроение, на особую атмосферу: слегка меланхолическую, изысканную, эстетскую, с оттенком пряного эротизма.
С тех пор, пусть и со значительными перерывами, о декадентстве и декадентах вспоминали с завидным постоянством. Интересно, что в близкой к нашему времени России 1990–2000-х годов декадентство вновь вошло в моду (готы, некоторые рок-группы, декадентские фестивали 2000-х годов: «Бархатное подполье» и т. п.[32]).
Если вернуться к разным значениям термина «декаданс», их можно свести к двум: широкому и узкому. Когда говорят о декадансе в широком смысле, под таковым понимают эпоху общественного и культурного упадка (под упадком чаще всего разумеют дезорганизацию работы общественных институтов, падение нравов, пессимистическую атмосферу, чувство безнадежности, предчувствие неминуемого конца, изощренность и усложненность формы в изобразительном искусстве, эклектику и бескрылый функционализм в архитектуре и т. д.). В узком же значении декаданс указывает на особое настроение и специфическое понимание искусства в литературно-художественных кругах и образованном обществе Европы последней трети XIX – начале XX века.
Смысловое содержание декаданса остается предметом заинтересованного обсуждения в академическом сообществе. Кто-то оперирует им как понятием[33], а кто-то видит в нем емкую в смысловом отношении метафору[34]. Что касается меня, то в недостаточной определенности декаданса я вижу стимул к размышлению над ним как феноменом современной эпохи. Многозначность термина «декаданс» обусловлена – предположительно – сложностью феномена декаданса.
Оставляя в стороне специфику декаданса в той форме, которая была характерна для Поздней Римской империи, я сосредоточусь на прояснении природы упадка в условиях современности (модерна). Если исходить из понимания декаданса как «медленной и кажущейся необратимой эволюции к худшему или к ничто»[35] и применить его к истории новоевропейской культуры (то есть рассматривать декаданс в макроисторическом масштабе), это даст возможность глубже понять истоки декаданса как направления в литературе и искусстве конца XIX – начала XX века.
Именно в современном обществе XIX века, в «эпоху прогресса», европейцы стали использовать термин «декаданс» для самоописания. Причем не только в XIX и XX веках, но и в наши дни. Декаданс вошел в язык мышления в XVIII веке, но если тогда он служил для описания умершей культуры, то в XIX столетии с его помощью стали описывать явления современной жизни. Причем те, кого в декадансе обвиняли (во всяком случае – часть из них), вскоре признали себя таковыми, как, например, Верлен: они согласились (конечно, не без эпатажа почтенной публики), что упадок – это именно то, что определило их творческое настроение.
Но как такое стало возможно? Что стоит за включением «декаданса» в язык саморефлексии европейской культуры? Что сделало его одной из форм самосознания образованного класса? Как объяснить готовность творческой и академической элиты осмыслять современные им культуру и общество в терминах упадка, заката, деградации в то время, когда Европа быстро менялась, богатела, строилась, когда все в ней росло как на дрожжах? Может быть, дело в том, что там, где жизнь общества и человека оценивают в терминах развития и прогресса, с неизбежностью придется говорить и об упадке и разложении? Быть может, современность просто немыслима без декаданса? Если предположение верно, тогда появление декадентского искусства, декадентского стиля жизни и настроения представляется вполне закономерным[36]. В данной перспективе в регулярном возвращении моды на декаданс трудно не увидеть один из симптомов современного (модерного) состояния европейского общества. Дальнейший анализ покажет, почему мысль об упадке не оставляет европейское самосознание на протяжении двух последних столетий.
Связав декаданс как термин самоописания с современностью, следует остановиться на особенностях этого периода европейской истории. В западной традиции модерном часто называют период Нового и Новейшего времени в целом, но я буду пользоваться терминами «современность» и «модерн» для обозначения культуры, берущей начало с конца XVIII века. Этот период нередко определяют как Позднее Новое время. Я исхожу из того, что причину декаданса как примету современного сознания следует искать в духе этой эпохи.
Новое время – эпоха гуманизма – отталкивается от Средних («темных») веков. При этом Раннее Новое время существенно отличается от Позднего[37]. Эмансипация человека от Бога, мира и общества начинается в эпоху Возрождения, но до конца XVIII века общество оставалось религиозным и сословным. Реалистическая (в средневековом значении этого слова) логика еще доминировала над логикой номиналистической. Отдельный человек был вписан в коллективное тело социума с его сословиями, цеховыми корпорациями, священной фигурой монарха, церковью и верой в Бога[38]. Сергей Аверинцев справедливо заметил, что европейский рационализм рождался дважды: в античности и в Новое время (здесь ключевые фигуры – Фрэнсис Бэкон и Рене Декарт), отмечая, что прежний тип рациональности и культуры не сразу сошел со сцены, а продержался примерно до XVIII века, до Вольфганга Амадея Моцарта и Жана де Лафонтена. Аверинцев обращал внимание на то, что это была культура, основанная на «равновесии индивидуального и абстрактно всеобщего; критики и аксиом, постулатов, о которых не спрашивают»[39].
По установке, закрепившейся в сознании высших слоев общества еще во времена Возрождения и Реформации, и по тому направлению, в котором происходили изменения, общество становилось современным, но таковым еще не стало. Люди из высших слоев общества сознавали себя самостоятельными субъектами и в том, что касается земной жизни, все больше полагались на себя и свои силы. Но духовным основанием общества в этот период по-прежнему оставалось христианство. Самоидентификация осуществлялась, исходя из веры и сословной принадлежности, свое бытие люди той поры осмысляли в терминах служения, призвания, долга, чести и т. д. Цели в таком обществе были заранее заданы, определены, так что волю, разум и жизненные силы можно было концентрировать на их реализации. Признание человеком своей производности (от Бога, природы) поддерживало миметическое отношение как к природным и социальным формам, так и к Богу и духовным авторитетам.
Доминирование целого над частным с особой наглядностью обнаруживало себя в искусстве. Художник жил под куполом больших стилей, в которых дух его времени находил выражение на уровне формы, охватывавшей все сферы жизни и большую часть Европы. В большом стиле выражалось духовное единство, проявлявшее себя во множестве душ и народов одним и тем же образом. Возрождение, барокко, классицизм как большие стили не были для художников прокрустовым ложем, внешним принуждением, насиловавшим их творческую волю. Множество отличных друг от друга произведений, созданных в одном стиле, были выражением одного и того же духа. Стиль был воздухом, которым дышали и художники, и те, кто им внимал. Заранее данная форма облегчала творческий процесс, обеспечивала коммуникацию с публикой и позволяла сфокусировать внимание на решении конкретной художественной задачи[40].
Это была эпоха мастеров, а не авторов как творцов новых форм и неповторимых по содержанию произведений, способных увлечь оригинальностью замысла, воображением и полетом фантазии. Ни мастер от себя, ни публика от мастера оригинальности не требовали. В эпоху больших стилей купол вечности, распростертый над сущим, еще не был разрушен, Бах мог сочинять мессы, не задумываясь над тем, насколько нова и оригинальна его музыка, вечное еще определяло временно́е. В искусстве Раннего Нового времени художники исходили из того же, из чего исходили и верующие: есть нечто совершенное, безусловное и есть его образцовые выражения в природе, людях и искусстве. Образцы и темы для авторского воспроизведения они обретали и в античности, и в христианстве. Человек мыслился свободным в рамках целого, в рамках традиции, художник – в рамках большого стиля.
О проекте
О подписке