Цитаты из книги «Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890-1930-х годов. Коллективная монография»

что многие мыслители видели в этом подтверждение мессианской роли самой России, образ которой наделяли фемининными коннотациями.

В философии истории акцентирование роли женственности включалось в критику проекта Просвещения, репрезентируемого как цивилизация не только западноцентричная и антропоцентричная, но и андроцентричная: именно избыточная мужественность объявлялась одной из причин кризиса цивилизации1384. В культуре Серебряного века широкое распространение получила идея женского мессианизма — спасительной миссии женщины, возрастания значения женского начала в мире

Германская маскулинность в философской публицистике Первой мировой войны

Прежде всего, способностью выступать в роли дифференцирующего признака, который используется в проведении символических границ между «своими» и «чужими». При этом стереотипные представления о качествах мужчин и женщин легко соотносятся с личным опытом человека и способствуют восприятию этих границ как едва ли не самых очевидных, а потому легитимных. Вторым свойством можно назвать апелляцию гендерного дискурса к природным свойствам человека, каковыми в традиционной картине мира воспринимаются половые различия, что также выступает одним из способов эссенциализации отличий «своих» от «чужих». Третьим свойством оказывается использование иерархических отношений между полами и внутри полов в качестве своеобразной матрицы, легитимирующей иные виды социального неравенства; именно благодаря вовлечению гендерного дискурса во властные отношения он становится неотъемлемой частью любого военного конфликта1382, и в военной пропаганде образам маскулинности принадлежит особое место.

однако имеют общую черту. Это было время, когда Россия определяла себя через противопоставление Западу в условиях конфронтации с западными державами: с Германией в начале прошлого столетия и с США — в его середине1377. Заметную роль в этом противопоставлении играло контрастирование маскулинностей «своих» и «чужих».

Первой мировой войны и холодной войны

Интерес к философскому осмыслению женского начала, который стал одной из визитных карточек религиозно-философского ренессанса в России, был обусловлен суммой разнообразных причин: от социально-экономических и демографических изменений в российском обществе до влияния западноевропейской философской мысли. Цель нашей статьи состоит в том, чтобы привлечь внимание к одному из факторов, под влиянием которых создавались образы женственности в культуре Серебряного века, — а именно к дискурсу международных отношений, который включал в себя репрезентации отношений России со странами Запада.

Он изображает женский лиризм как разнообразие поэтических голосов, не иерархизованных между собой, не сводимых к фемининной характеристике и не объясняемых ею. В то же время, хотя критик видит в современницах самостоятельных авторов, высоко оценивает потенциал женского творчества и не придает ему вспомогательного значения по отношению к мужскому, его текст демонстрирует ряд примеров стереотипного отношения мужчины к женщинам.

«Должно смотреть на любовь и страсть как на исключительное событие жизни, как на редкое чудо, желанное, но желанное лишь при условии его подлинности, как на подвиг, быть может недолгий и героический, как на великое самоиспытание неподкупных душ»681. В связи с проблемой любви возникают разного рода требования к женщине: как ей относиться к возлюбленному, кем выступать в этом одухотворенном союзе.

Гиппиус сводит небо на землю, в то время как Соловьева «землю хочет сделать небом»678; Гиппиус живет в «странно-зыбком, мучительно символическом мире слов, в мире абстракций», Соловьева отчетливо «рисует мелом и углем»679