В 1910‐х годах о Толстом писали как о талантливом рассказчике, наделенном психологической проницательностью, который «легко разгадывает характеры и, по-видимому, крепко удерживает в памяти человеческие лица и человеческие фигуры»462. Основанные на дневниковых записях рассказы «Трагик» и «Маша» подтверждают наблюдения критика начала века о психологической достоверности и жизненности созданных в художественных произведениях Толстого женских образов.
Цитаты из книги «Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890-1930-х годов. Коллективная монография»
150
В рассказе 1914 года героиня повествует журналисту о нескольких попытках уйти от несдержанного и самолюбивого мужа:
…я не здешняя, завезли в Москву и вот… Я и сама не знаю, отчего так долго могла жить с мужем. Я несколько раз уходила, а он опять уговорит, и опять живем и ссоримся. Должно быть, у меня гордости нет, а может быть — счастья. А вы скажите — куда я пойду? Я ничего делать не умею. На улицу? Пожалуй, пошла бы
Безысходность положения ушедшей от мужа молодой женщины, которая оказалась на улице, в тексте рассказа подчеркивалась безличными формами глаголов.
Успенской: «Сидели с Валеткой на скамейке. [Она] Вал<етка> говорила о судьбе женщины — плохо, если не хочешь примириться. А если примиришься — жить можно как-нибудь»448. Однако привлекала внимание Толстого не только трагическая судьба Успенской, но и глубоко личные переживания беззащитной актрисы передвижных театров: «Тяжко, утомительно, беспокойно женщине в 40 лет. Что думает Валетка, оставаясь одна? Какие мысли невеселые, одна другой невозможнее, проходят в ее наспех причесанной, самой надоевшей голове?»
Рядом с таким героем в прозе Толстого неизменно появляется женский персонаж, который отличается конкретным социальным статусом, вполне определенной жизненной позицией, а также детерминирован гендерными стереотипами начала ХХ века. Как следствие, женские образы в прозе писателя 1910‐х годов всегда оригинальны и современны.
Толстого Л. М. Поляк писала: «…это чаще всего — одинокий, никому не нужный, опустившийся неудачник, жалкий, чуть смешной чудак, находящийся иной раз на грани безумия»
В дневниках Толстого зафиксированы также истории женщин, услышанные от знакомых по Москве, Петербургу, Коктебелю, Парижу.
«Дама в синем в трамвае. Сидит очень прямо, вздернутый немного нос, высокая шея, шляпа с цветами»
«Не забыть. О девичьем пристальном взгляде, где нет еще страсти, ни кокетства, ничего, отражающего душу, а взгляд <как> темный и опустевший, тот, на кого она смотрит, прямо через взгляд проходит в сердце»
О проекте
О подписке