Притронусь к черепу, ощупаю виски —
Подкостные ручьи медлительны и вязки,
Как реки подо льдом, и на подъём легки,
Звяцают бубенцом, исполненные ласки.
Я знаю эти швы, я помню этот плеск.
Когда забвенному переглянуться не с кем,
Он проникает в кровь, и угашает блеск,
И зрение томит мерцанием нерезким.
И вот уж на скале не ель, а кипарис,
И мрамор на море белеет, а не льдина,
И византийский свет над теменем навис,
И в костнице моя глава – не сиротина.
Пусть боль пульсирует. Прости, забытый брат,
Молчи и поминай безроднейшего братца.
Теперь везде тепло… Ты сам глядел назад
И знаешь, каково в потомстве потеряться.
Средь алчной суеты всеядных и копытных
Горят безсонницей и молятся о ней
Усталые глаза авгуров любопытных,
Прозрителей ночей, утешителей дней.
Грядущее темно; день ясный посерёдке;
А вечность за спиной – моргнул и был таков, —
Где сонмища святых толпятся, как сиротки
Без роду-племени, вне знаков и веков.
15. II. 2016 г.
Нетерпеливец сквозь день хлопотливый, сквозь год
Тянется к свету со дна земляного колодца,
В небо глядится и всё горемыкой слывёт —
До острия дотянуться и не уколоться.
Нет бы ужаться и мериться жизнью самой,
Где, присмирев, не впадая в ее половодье,
Лошадь плетется и тянет телегу домой
Без ездока, потерявшего путь и поводья.
Мы не торговцы, не биты судом и стыдом,
Тень достижений за нами не шастает следом,
Многоименный и многомятежный Содом
Нам не смертелен, хотя и до времени сведом.
Вот и дотянемся, вот и дотерпим, даст Бог,
До ужимания времени, года и даже
До проясненья, когда Илия и Енох
Снидут на стогны московские в гари и саже.
9. Х. 2015 г.
Се Человек, разумен и духом стоек,
Но не искусен льщению и письму,
И среди банков, святилищ и новостроек
Тошно и негде главу подклонить Ему.
Ходит в толпе субботней, в весеннем гаме,
Всё оживляет, что косно или мертво,
Луг, расцветая, поёт под Его ногами,
Тучи сгущаются над головой Его.
Как Он пришёл-то – пешком ли? Рыбарским судном?
Ваша смоковница что – зелена? Суха?
Что ваш закон со своим приговором судным
Против Его единственного стиха?
25. IV. 2016 г.
Бегучей болью ясновидца
Ищу, ищу,
Ищу, вокруг кого обвиться,
И гибким стеблем трепещу.
Привившийся на пепелище,
Я средь ветвящихся вещей
Светолюбивей всех и чище
И всех нищей.
Неповреждённой пуповиной
Сочится счёт,
А время кровью неповинной
Ни в чём – сквозь зелия течёт.
Превечной нежности опора,
Извечной твердости ища,
Душа моя пряма и спора
И живуща.
У моря, на Кильдине-острову,
Где краткий день весны слепит и вянет,
Святителя Николу наяву
Увидит всякий, кто его помянет.
Там слабых нет, баркас ловцов не ждёт,
Там зверь морской в родстве со зверобоем,
И если благодать не снизойдёт,
Не удержаться в жизни им обоим.
Седой старик идёт себе по льду,
Таинственных исполнен повелений,
Равно целует волю и беду,
Хранит и стон людской, и хрип тюлений.
19. XII. 2016 г.
Не крестом, не беcсонною думой
Вы небесный стяжаете дом,
А какою-то статью угрюмой,
Да скупой богословскою суммой,
Да лукавым трудом.
Вам даны теплохладные зимы,
Где не надо скорбеть ни о ком,
Где томящие тени – незримы,
И не движутся грады и Римы,
И любовь под замком.
Вы дремали под вечным закатом
В пыльном сумраке библиотек
С Аристотелем и Аквинатом,
Вы не сораспинались с Распятым.
Как проснетесь навек?
15. XI. 2015 г.
Не по-русски и не по-дурацки
Воет северный ветер, когда
Для правителя барские цацки —
Замерзающие города.
Как Олег, Святослав или Игорь,
Хоронясь за оконным стеклом,
Пересилят играющий вихорь,
Не знакомый со словом-теплом?
Чем войны переменчивый опыт,
Повсеместно тычки нанося,
Этот вечный разжалобит ропот,
Голосящий о всех и о вся?
Вся подлунная мощь голубая
На воздушный выходит разбой
И, в счастливом бою погибая,
Мiродержца влечёт за собой.
25. XII. 2016 г.
Гляну в себя, затворюсь на мгновение,
Берег увижу в белёсой тени,
Где не мечталось мне отдохновение,
Где на колени я падал все дни.
В зимних обителях дальнего климата
Всё неподвижные виделись сны.
Мало крупин перемыто и вымыто
Снами такими-то из тишины.
Что за забота о хлебе, о рыбе ли,
Коли всю ночь напролёт бобыли
Толки вели не о убыли-прибыли,
Но о погибели русской земли.
В кокон завьюсь от воздушного голода,
Грамоткой выживу берестяной.
Непоправимое время расколото
В чистое золото купли иной.
Несовершенное несокрушимо.
Что ты ночами не спишь
И поселяешь легко, без нажима
Звуки в бумажную тишь?
Бледные лыжники в снежном затворе,
Вдаль ускользают они,
И буераки, и скалы, и горе
Нам остаются одни.
Лучше огонь на морозе затепли!
Кто бы тебя ни стерёг,
Он не отыщет в отеческом пепле
Слабенький тот костерок.
Так и следи за огнём безпризорным,
Жди… а бумага проста:
Ночью и днём, между белым и чёрным
Блёкнет её пестрота.
25. XI. 2015 г.
О себе: родился в 1968 г. в Москве. Поэт, прозаик, журналист. Служил в Советской Армии. Выпустил в московских издательствах три книги. Публиковался в «Литературной газете», журналах: «Знамя», «Нева», «Юность», «Шо», «Артикль», «Homo Legens» и других. Постоянно живу в Евпатории. Выбрал «провинцию у моря». Как ни странно, столица меня не особо жаловала в плане литературных наград, а вот Санкт-Петербург – напротив: здесь я становился лауреатом конкурса Таmizdat (2007), победителем конкурса «Заблудившийся трамвай» (2012) и обладателем Григорьевской поэтической премии (2013). По логике вещей – следовало бы осесть на благосклонных ко мне берегах Невы, а я верен Крыму. В интервью обычно сетую на то, что любовь к инвективной лексике препятствует публикации моих лучших стихов в российских СМИ. В Крыму пишу роман о Москве и бандитских клубах, где работал в середине девяностых администратором.
«Это сатира на повседневность и на самого себя… И еще: сквозь легкомысленный смешок проступает нечто искреннее, живое, располагающее. Что? Какая-то потерянность.»
Сергей Шаргунов
Что получаем в остатке неразделённой любви? —
Дачный посёлок? – в порядке! – прочно стоит на крови.
Осени купол воздушный? – красные листья – ковром.
СССР простодушный мы никогда не вернём.
Нет – говорю – и не надо! Хватит того, что стою
Средь подмосковного сада в легкодоступном раю.
Как над «Поленницей» Фроста Бродский всерьёз рассуждал,
Так над поленницей просто – я бы стоял и стоял.
Думал бы, чувствовал, видел; вспомнил бы всё, что забыл:
Женщин, которых обидел; женщин, которых любил;
С кем оставлял без пригляда запертый на зиму дом;
Нет – говорил – и не надо, как-нибудь переживём.
Дачный посёлок в порядке; и за домами, вдали,
Тянутся чёрные грядки преданной нами земли.
Наша кривая дорожка стала ничьей у ручья,
Смотрит с поленницы кошка, тоже до лета ничья.
Не существует страны той – с плохоньким инвентарём
Дачу оставим закрытой, кошку с собой заберём.
Я помню, как идёт под пиво конопля
И водка под густой нажористый рассольник.
Да, я лежу в земле, губами шевеля,
Но то, что я скажу, заучит каждый школьник.
Заканчивался век. Какая ночь была!
И звезды за стеклом коммерческой палатки!
Где я, как продавец, без связи и ствола,
За смену получал не больше пятихатки.
Страна ещё с колен вставать не собралась,
Не вспомнила про честь и про былую славу.
Ты по ночам ко мне, от мужа хоронясь,
Ходила покурить и выпить на халяву.
Я торговал всю ночь. Гудела голова.
Один клиент, другой – на бежевой девятке…
Вокруг вовсю спала бессонная Москва,
И ты спала внутри коммерческой палатки.
Я знать не знал тогда, что это был сексизм,
Когда тебя будил потребностью звериной.
…К палатке подошёл какой-то организм
И постучал в окно заряженной волыной.
Да, я лежу в земле, губами шевеля,
Ты навещать меня давно не приходила…
Я не отдал ему из кассы ни рубля,
А надо бы отдать… отдать бы надо было.
Идут по вип-персонной —
По жизни центровой —
Сережка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.
Практически – Европа.
Цивильная толпа.
Услуги барбершопа,
Веган-кафе и спа.
У всех живущих в Центре —
Особый кругозор:
И BMW, и Bentley —
Заставлен каждый двор.
И прочно – пусть нелепо! —
Роднит одна земля
С агентами Госдепа
Прислужников Кремля.
Стритрейсер по наклонной
Летит как чумовой —
Сережка с Малой Бронной
Иль Витька с Моховой?
В хоромах эксклюзивных
Который год подряд,
Наевшись седативных,
Их матери не спят.
Сплошные биеннале.
Хотя не тот задор,
Кураторы в подвале
Ведут привычный спор:
Почти во всякой фразе —
«Контемпорари-арт».
Как лох – так ашкенази,
Как гений – так сефард.
Но если кто из местных,
То ты за них не сцы!
Сидят в высоких креслах
Их деды и отцы:
Фанаты рок-н-ролла,
Любители травы.
Одни – из комсомола,
Другие – из братвы.
Но всем с периферии
Девчонкам, что ни есть,
За столики пивные
Возможность есть подсесть —
С улыбкою нескромной
И с целью деловой
К Сережке с Малой Бронной
И к Витьке с Моховой.
И, влезшие счастливо
В шикарные авто,
Под крафтовое пиво
О тех не вспомнят, кто
За этот кайф бездонный,
За праздничный настрой
В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой.
О проекте
О подписке