Алексей Иванович Ушаков родился в 1957 г., в Выборге, детство провел в Мурманске. От отца – выдающегося историка, профессора, героя Великой Отечественной войны Ивана Федоровича Ушакова – поэту передалась любовь к быту и нравам жителей русского Севера, к природе и истории этих мест. Алексей Ушаков учился в МГУ, на биологическом факультете, а с 1980 работал в Центральном государственном архиве литературы и искусства. С 1990-х гг. он прихожанин и чтец в храме Казанской иконы Божией Матери в Коломенском. Занимается также москвоведением, изучением московских некрополей, генеалогией. Печатался в журналах «Литературная учеба», «Знамя» и др. Это вторая публикация поэта в журнале «Плавучий мост».
Особенности написания автором некоторых слов в этой подборке обусловлены содержательно.
Как и вся земля-младеница,
Водяниста и смугла,
Золотой лозой оденется
До последнего угла,
Так и ты, душа-невнятица,
Из пелен в живое платьице,
Что вовеки не истратится,
Облачишься, весела.
Вместе с сирыми и нищими
В долгом поприще земном
Будешь править корневищами,
И плодами, и вином.
Всяк народ сидит по келиям,
Ты же побежишь с веселием
По горам и подземелиям
Неустанным бегуном.
Прошумят, обезземелятся
Самовластные князья,
А тебе, душа-умелица,
Воспечалиться нельзя.
Источась хвалами винными,
Следуй теми же долинами,
Где стопами журавлиными
Нищий Царь ходил, слезя.
14. IV. 2012 г.
Наша западная граница,
Как на лужице кромка льда,
Серебрится, весь век дробится,
Не покоится никогда
И искрится закатным златом,
И не тает державы боль
В водянистом, шероховатом
Неусыпном сцепленье воль.
Хоть бы солнышко их пригрело,
Занялся бы бегучий пар,
Но не все еще побелело,
И позор еще не пожар.
Изнемогают даже горы,
Достоинство роняют с плеч
И на реках чинят заторы,
И горным водам на просторы
С тех пор другой дорогой течь.
Так человек в предсмертном годе
Слагает ношу, не скорбя,
И всё меняется в народе;
Неутолимое безводье
Он дарует после себя.
Заяц петляет по жесткому снегу,
Дюжина изб утопает в снегу.
Вижу я Пинегу или Онегу?
Или на терском лежу берегу?
Век-то который? – Груженые сани,
Лодки долбленые грузнут во льду…
Кто мы? – Поморы, чернцы, слобожане?
Иль горожане в чужом городу?
В праведном сне не приснится худого.
Что ж я как заяц кружу, семеня,
По мiру, и отовсюду сурово
Рысьи глаза назирают меня?
20. I. 2018 г.
И рыбе не уйти от долгих бредней,
И сердцу не укрыться от страстей,
Когда оно, как пасынок последний,
Безмолвствует среди родных детей.
С любым искусом, будь он стар ли, нов ли,
Дряхлеет плоть, а воды велики,
И государевы большие ловли
Кипят в низовьях матушки-реки.
Кровь приливает к жабрам или фибрам
Души, и отзывается она,
О месте злачном и о месте гиблом
Самим рожденьем предупреждена.
25. XII. 2017 г.
Соли Большие, Малые,
Волга, закат над ней…
Вымыли воды талые
То, что всего солоней,
И золотой зарницею
Льётся с высот струя —
Над рекой Солоницею
Пресного жития.
Рыбою, огородами
Выживем, не помрём,
С вечными недородами,
Берестяным добром.
Кроме Европы-Азии
Есть некрушимый край,
Твёрдо стоит в бесквасии,
Хоть ты всю жизнь помирай.
14. XII. 2017 г.
Над хлебозаводом клекочет вороний посад,
Над рабским трудом потешается братство живое.
То к небу взметнутся, то долу поникнут назад,
То крыльями машут, то тесто клюют дрожжевое.
А что человек понаставил холмы кирпича,
То хоть бы не ставил, породу не выправишь птичью:
Под чёрными перьями алая кровь горяча —
Кто дал ненасытное горло, Тот даст и добычу.
Люблю эту родину; как ты ни правь, ни дурачь,
Разумливый царь, что ни делай с пернатым народом,
Навеки протянутся смех, пересуды и плач
Над пустошью, над пепелищем, над хлебозаводом.
4. XII. 2017 г.
Правдивейших сказаний переписчик
Что видит ныне? – немоту и ложь,
Где нищие оплакивают нищих
И вор у вора отбирает нож.
Но было так и при царе Горохе,
Не даст соврать уступчивый монах,
А манны утешительные крохи
Равны во всех превратных временах.
Кто долго жил, тому обман не диво,
Молва не враг, безпамятство не плен:
Во всяку ночь одна звезда правдива,
И меч востёр, и нож окровавлен.
19. XI. 2017 г.
Вот бы встать, довериться зрению и посоху
И шагать, как в юности, по водам ли, посуху
В те края, где светится, смутно сердце трогая,
Эта даль далёкая и любовь нестрогая.
И со всеми сущими, с малыми и нищими
Всё идти без устали мхами, городищами,
Ямами бездонными, храмами нежданными
И без слов беседовать с теми горожанами,
С молодцами ясными, их детьми и жёнами,
То ль давно прошедшими, то ли нерождёнными,
Зная, что душа моя, всем им соплеменница,
Тоже не состарится и не переменится.
4. XI. 2017 г.
Не гул военного набата,
Не детство в снежной белизне —
Давно умершие котята
Ко мне являются во сне.
Вот белый с пятнышком на шее,
Печальный, жил четыре дня…
Другой в полоску, веселее,
С неделю радовал меня…
А третий – шкурка, как в металле,
Игрун, последыш, дуралей…
Пушинки на весах печали,
А скольких тягот тяжелей!
Преизбыток проходит, как тень,
Всевеличие чахнет в анналах,
А лишения, тягость и лень
Прорастают в сынах исхудалых.
Лысый Карл, Безземельный Иван
И Безумная донна Хуана
Всё живее, чем гордый болван,
Усмиряющий два океана.
Таковому – радеть о земле,
Ждать письма от далёкой невесты
И тянуть по линованой мгле
Родословья, полки, манифесты.
А над тем, кто писал поперёк,
Искра Божия треснет и вспыхнет:
Недостаток, увечье, порок
Исцелится, изгладится, стихнет.
Как деревце возле дома,
Близ рая растёт она —
Палима, но не жегома,
Сердечная купина,
Вся мелким, невзрачным цветом
Зачем-то испещрена,
Не спрашивает об этом,
Не ведает времена.
А пламя играет в сучьях,
И горести жития
В соцветьях сквозят, в созвучьях,
В беззвучии у нея.
И время раскатом грома
Ей скажет, зачем горит,
Палима и не жегома,
И что она сотворит.
То время тянется, то пулею летит,
И роду смертному превратность не претит:
Едва наскучишься домоуставным бытом,
Как битва иль пожар теряют счёт убитым
И глохнут певчие, но песнь собой сама
Слагается – и впредь идёт во все дома.
Есть равновесие меж бурей и затишьем,
Когда и мышь слыхать с её семейством мышьим,
Ютящихся в углу, под дедовским столом,
Но и грозу слыхать, спешащую в пролом
Воздушной крепости, где земнородных виды,
Соседствуя, живут без страха и обиды.
13. X. 2017 г.
Я меньше всех, мой разум мал,
Но я уже младенцем знал
Об этом и открыто
Глядел на мiр: он был велик.
Я видел: липа больше лык
И поле больше жита.
А человеку все должны.
Он больше мира и войны,
Труда или неволи.
Я понял: даль моя близка,
Песчина я того песка,
Что с морем в общей доле.
Я знаю: всякая река
Своим призваньем велика
И морю влагу копит,
Обременяясь и боля,
А море больше корабля,
Но и его не топит.
Не утешит меня мусикия,
Посетившая мiр;
Разве бедствуют кости сухие
В ожиданье тимпанов и лир?
Их проймет лишь трубы говорящей
Повелительный зов.
Так и я, оглушенный и зрящий,
Не обыденных жду голосов.
Вот уже – сладкопевцам в досаду —
Поднимается гуд,
Вихри близятся к мёртвому стаду,
Обнимают его, стерегут,
И погибший народ шевелится,
Воскресает родня,
И когда-то прекрасные лица —
Краше прежних глядят на меня.
В ольховом шелесте, в дрожанье паутинок
Тревога слышится – всему один конец,
И лишь сосновый пень безмолвствует, как инок,
Не лжет чернец.
Доверчивый народ под небом светло-серым
Доверил выстоять – на радость и беду —
Дубам-ослушникам и елям-староверам
В одном ряду.
Тут любит зверь нору, гнездо лелеет птица
И есть пристанище уставшему от дел,
И каждая семья дерзает приютиться,
Где Бог велел.
По ровной скупости осеннего уюта
Уже холодные морщины пролегли,
И голоса детей доносятся как будто
Из-под земли.
Улыбнётся – и вечно печален,
Угнездится – и вечно летит
Над тоскою родимых развалин,
Перед цаплей ничем не умален,
Перед гоголем рохлей глядит.
Без боязни греха и безсилья
Жизнь кружит, не имея цены,
В вековечном дому изобилья,
Где усталые лапки и крылья,
Как и слабое сердце, – сильны.
Нет же смерти, ликуй, орнитолог,
Чти пернатый завет и залог:
В оке светится счастья осколок
И дрожит, по-весеннему долог,
Двуединый живой хохолок.
Из мёртвых городов беги в лесистый рай,
Где живность весела и благодать безкровна,
И сосны красные не почитай за брёвна,
И птицу утреннюю в клеть не запирай.
Всё веждь, всему внемли, а сам не говори,
Но помни старый мiр, как в нём безлюдно стелют,
Как грустные ежи, и лисы, и хори
Незваные придут, развалины поделят.
В лазоревых снегах ютится тишина:
Тут песни не сложить и солнца не дозваться,
Тут испокон веков нелепа и грешна
Услужливость купца и трезвость рудознатца.
Что долговременье железа, серебра
Пред кротостью луча на материнском насте,
Пред ожиданием покоя и добра,
Постоя и тепла в отеческом ненастье?..
28. II. 2016 г.
О проекте
О подписке