Цитаты из книги «Конец моды. Одежда и костюм в эпоху глобализации»

По мнению Бодрийяра, современная мода неслучайно развивается параллельно музейному делу. Музей, понимаемый как единичный «культурный суперинститут», представляет собой (во многом как и мода) архив утративших свою первичность знаков, «золотой эталон культуры», в котором предметы и стили собраны и перемешаны во временном храни

Когда корреспондент газеты Los Angeles Times спросил Марка Джейкобса, не думает ли он устроить ретроспективную выставку своего творчества в галерее или музее, тот ответил: Мода имеет смысл лишь тогда, когда она живая и одежду носят. Я делаю одежду, сумки и обувь, чтобы ими пользовались, а не рассматривали, повесив на стену. Одежда в музеях мне кажется совершенно безжизненной. Я видел выставки костюмов Джеки Кеннеди, и ее гардероб меня не интересует. Меня интересует жизнь и женщины, носившие эти вещи54.

и место в коммуникативной среде и в конкретной ситуации. Как точно сформулировала Уилсон, «одежда есть граница между „я“ и „не-я“»

Как полагает Уилсон, тревога и дискомфорт, возникающие при взгляде на одежду в музее (или в магазине подержанных вещей), по большей части объясняются тем, что одежда, обладая телесностью, наделяет биологическое тело социальным смыслом. Одежда придает телу живого человека определенный статус, отражая его принадлежность к тому или иному классу, возраст, пол, сексуальность и так далее. Она свидетельствует об идентичности своего владельца, определяя его жизнь, положение

Предметы одежды не только выступают как знаки потери и отсутствия — они также отсылают к смерти и напоминают об утраченном прошлом. В этом плане одежда служит заменителем, суррогатом или утешением, занимающим место того, что отсутствует.

О том, что одежда становится вместилищем воспоминаний, пронизывающих ткань, говорилось неоднократно. Пятна, складки, пот принадлежат прошлому

На самом деле, как отмечает Юния Кавамура, в «неоднозначных коллекциях» Кавакубо «явно присутствует антивоенный пафос, когда она перекраивает и перешивает военную форму; здесь есть и одежда, которую ошибочно сочли отсылкой к формам узников Освенцима, а в начале 1980‐х годов — вязаные свитера с нарочито крупными дырами, которые сравнивали со „швейцарским сыром“»45. Кавакубо во многих отношениях играет существенную роль в моде и памяти как процессе, интерпретируя прошлое как ряд впечатлений и знаков, которые можно вплести в одежду, облекающую тело.

благодаря умению превращать «непригодные» материалы в высокую моду Маржела можно сравнить с отыскивающим золото мусорщиком или тряпичником — вспоминается параллель между парижским тряпичником и поэтом, которую проводил Бодлер в стихотворении «Вино тряпичников» (Le Vin des chiffonniers). Подобно бодлеровскому поэту-тряпичнику XIX столетия, который, хотя и находился на периферии процесса индустриализации… копался в отбросах культуры, чтобы обменять их на что-то стоящее, Маржела отыскивал и возвращал к жизни износившийся материал, снова придавая мусору товарный вид35.

Смерть и распад — мотивы, часто встречающиеся в современной моде, особенно в творчестве концептуальных дизайнеров и новаторов, таких как Мартин Маржела и Хуссейн Чалаян.

В заключение стоит напомнить, что мода не только экономическая и материальная сфера, но также символическая и культурная. Мода, которую долгое время не признавали, считая ее поверхностной, на самом деле тесно связана с нашим ощущением собственной индивидуальности — и даже с нашей человечностью. Чтобы повысить символическую ценность моды или использовать моду как средство улучшить будущее, необходимо сформировать среду, в которой раскроются творческие способности каждого. Наконец, важно помнить, что мода — это не только одежда, а новые способы видения и мышления.