СТРОЙ ЯЗЫКОВ, ИХ СТРУКТУРНЫЕ СВОЙСТВА, ТИПОЛОГИЯ

До конца XVIII в. сочинения по теории языкового строя сообщали лишь отрывочные сведения о восточных языках. «Всеобщая универсальная грамматика» А. Арно и К. Лансло (1660), основанная на философии Р. Декарта, сочинения Г. Лейбница о структуре универсального языка как комбинаторике простых и сложных символов (начало XVIII в.) «не содержат собственно лингвистического исследования существующих языков»⁵⁹.

С начала XIX в. в Европе, главным образом в Германии, разрабатывалась морфологическая классификация языков по структурным признакам слова, с разделением их на типы: языки изолирующие (аморфные), агглютинативные (агглютинирующие), флективные и инкорпорирующие. В отличие от деления на языковые семьи, этой классификации, положившей начало типологическому языкознанию, подлежат и родственные, и неродственные языки. Например, к флективному типу относятся арабский (афразийская семья), санскрит и русский (оба – индоевропейская семья). Сохранив основную терминологию, морфологическая классификация уточнялась и усложнялась вплоть до последнего времени. Современная лингвистическая типология – фактически не что иное, как теория так называемой «внутренней лингвистики», имеющая целью выяснение принципиальных возможностей любой языковой системы.

В России в XVI–XVII вв. лингвистическая теория «не выходит за пределы рассмотрения канонического церковнославянского языка»⁶⁰. И позже, до ХХ в. общее языкознание отсутствовало среди дисциплин, входивших в подготовку российских востоковедов⁶¹. Описывая восточные языки, востоковед-нелингвист обычно прибегал к понятиям русской грамматики. Основные единицы языка, которыми пользовались востоковеды, частично были им уже известны по грамматикам языков европейской античности (слово, предложение, падеж, подлежащее и сказуемое и др.). Однако потребовались и нововведения, и переформулировки. Иногда заимствовалась терминология средневековой филологии носителей данного языка. Так, традиции национальной грузинской грамматики отразились в работах петербургских ученых (Д. И. Чубинов, А. А. Цагарели). Арабский по происхождению термин изафет, означающий синтаксическую группу с именным определением и употребительный, перешел в описания турецкого и персидского языков.

Создавались своеобразные эквиваленты исконных терминов. Например, термином порода именовались, как и сейчас именуются у нас, корневые и производные основы арабского глагола. Притом обычно вместо правил видоизменения звукового состава слов предлагались правила изменения их формы на письме. Исключениями были некоторые описания бесписьменных языков Кавказа, севера Европы, Сибири. Например, строгой методикой выделяются труды кавказоведа П. К. Услара (1816–1875).

Понимание языка как системы знаков появилось в ХХ в. благодаря Ф. де Соссюру (1857–1913), а в России – И. А. Бодуэну де Куртенэ (1845–1929), предшественникам направления структурной лингвистики⁶². Идеи Фортунатова и Бодуэна развивали их ученики – В. А. Богородицкий (1857–1941), Л. В. Щерба (1880–1944) и другие ученые, не являвшиеся по основной специальности востоковедами, хотя некоторые из них занимались тюркскими и финно-угорскими языками.

В первой половине ХХ в. наибольший вклад в развитие лингвистической теории на материале восточных языков внесли Е. Д. Поливанов (в основном японист, китаист и тюрколог, владевший глубокими познаниями во многих других языках, 1891–1938), А. А. Драгунов (китаист, 1900– 1955), Н. Ф. Яковлев (кавказовед, 1892–1974) и Н. В. Юшманов (арабист, 1896–1946). В эмиграции работал крупнейший лингвист-теоретик Н. С. Трубецкой (1890–1938), начавший свои исследования по славянским и кавказским языкам в кругу идей Фортунатова в Москве. В его главный труд «Основы фонологии» (первое немецкое издание 1939 г., русское – 1960 г.) был включен большой материал восточных языков. Отдельные истолкования материала африканских языков предложил П. С. Кузнецов (1899–1968), один из создателей Московской фонологической школы, знавший санскрит и свободно говоривший на суахили, хотя по основной специальности русист. Синтаксическую типологию разрабатывал для данных языков Сибири, Кавказа и других И. И. Мещанинов (1883–1967, также исследователь памятников урартского языка) – ученик и преемник Н. Я. Марра, позже фактически отдалившийся от его учения⁶³.

Упомянутая выше работа по созданию письменности у малых народов СССР способствовала выяснению отношений между звуками речи и их передачей на письме, а также уточнению системы фонем в языках. Оригинальная работа Н. Ф. Яковлева, основанная на правилах определения фонемного состава языка, посвящена принципам разработки алфавита⁶⁴. Н. В. Юшмановым была впервые применена латиница в грамматике арабского языка, что в сочетании с очерком арабской фонетики дает более ясное представление о существующих в нем грамматических чередованиях фонем (включая также словообразование).

В теории языка остро стоит вопрос о том, какие единицы, категории и правила являются универсальными, свойственными всем языкам, а какие – обусловлены определенными системными характеристиками данного языка. В ХХ в. Бодуэном и другими теоретиками были введены понятия морфемы – минимальной единицы, наделенной значением, и фонемы – обобщенной единицы с функциями формирования звукового состава морфемы и различения разных морфем (в иной формулировке вместо морфемы говорилось о слове)⁶⁵. При этом одни лингвисты определяют морфему как часть слова, а другие – независимо от слова, признавая тем самым возможность одноморфемных слов.

В ХХ в. при описании фонетики восточных языков использовались концепции Ленинградской фонологической школы, восходящей к Бодуэну и Щербе, и Московской фонологической школы. Московская школа и Н. С. Трубецкой вводят особую единицу в качестве объединения автоматически чередующихся звуков, тогда как школа Щербы признает автоматическое чередование самостоятельных фонем. Сами же чередования принадлежат морфонологии – дисциплине, в которой рассматривается фонологическая структура морфем и слов и их контекстно обусловленная вариативность. Одним из первых опытов сопоставления неродственных языков в области морфонологии стала работа Н. В. Юшманова о чередованиях согласных в языках хауса, нивхском и картвельских⁶⁶.

Для фонологии и морфонологии имели большое значение инструментальные методы исследования звукового строя. Они обогатили репертуар фактического материала общей фонетики, позволили уточнить и расширить классификацию звуков языка, намеченную еще в XIX в., разработать новый вариант общефонетической транскрипции. Развивалась историческая фонетика. С конца 1920-х гг. публиковались статьи А. А. Драгунова, в которых автор впервые применил метод реконструкции среднекитайской фонетики по некитайским записям, позже развивавшийся у нас и за рубежом⁶⁷.

С конца 1950-х гг. благодаря расширению контактов СССР с освободившимися от колониальной зависимости странами Азии и Африки значительно облегчился доступ востоковедов-лингвистов к живым языкам этих стран (см. выше об экспедициях, полевой работе). Одновременно росли контакты советского языкознания, включая востоковедное, с зарубежным, широко обсуждались учения структурализма, генеративно-трансформационной грамматики, типологии. Востоковеды активно участвовали в конференциях и дискуссиях, в коллективных сборниках и монографиях по теоретическим проблемам, что позволило расширить и углубить тематику исследований. Со своей стороны, теоретики-неспециалисты смогли воспользоваться множеством новых данных. Факты восточных языков все шире привлекаются в руководствах и учебных пособиях по общему языкознанию и типологии⁶⁸.

Понятие морфемы сохраняется поныне как универсальное, а универсальность фонемы поставлена под сомнение в связи с исследованиями языков Китая и Юго-Восточной Азии. Определению понятия фонемы в этих языках удовлетворяет единица не меньшая, чем целый слог. Этот факт подчеркивали в 1920–1940-х гг. главным образом Е. Д. Поливанов и А. А. Драгунов. В свою очередь, слог делится на инициаль – в типичном случае начальный согласный и на финаль – гласный и конечный согласный (в части слогов также предшествующий им полугласный), что соответствует «рифме» в китайской филологической традиции. Между инициалью и финалью может, как и между фонемами, проходить морфологическая граница. Таким образом, слог и его компоненты разделяют между собой свойства фонемы, но само понятие фонемы как особой единицы в этих языках с функциональной точки зрения оказывается излишним.

В дальнейшем эта концепция развивалась на вьетнамском, бирманском, китайском языковом материале. Было введено понятие фонологического нуля, т. е. отсутствия фонологической единицы в стандартной структуре слога (по аналогии с морфологическим нулем окончания во флективных языках)⁶⁹. Предложена типологическая классификация, различающая фонемные и слоговые языки, а также языки со смешанными свойствами⁷⁰.

Важный раздел фонологии – просодика, включающая изучение ударения (акцентология), тона и интонации. Тон – высотная характеристика слога, дополняющая его сегментный состав в функции различения значений (в отличие от ударения, характеризующего слово). Исследование просодики тональных языков (китайского, бирманского, вьетнамского, языков Западной Африки) особенно продвинулось с начала 1960-х гг. Было подчеркнуто различие между регистровыми и контурными тонами. Первые (без изменения высоты на протяжении слога) характерны для Западной Африки, вторые – для языков Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии⁷¹. Изучалось соотношение тональной системы с ударением и интонацией, функциональное значение атональных слогов⁷². О музыкальном ударении в японском языке еще в 1915 г. писал Е. Д. Поливанов, применив к этому языку понятие моры, известное из античной филологии. Мора может быть равна слогу (краткому) или части слога (долгого). Идея получила дальнейшее развитие в японоведении⁷³.

На общность функций ударения и тюркского сингармонизма впервые указал Бодуэн. Сингармонизм заключается, по общему правилу, в уподоблении суффиксов корню по определенным фонетическим признакам (ряд, лабиальность, подъем гласных, иногда также по признакам согласных) и тем самым в объединении морфем в границах слова⁷⁴. Функция и сингармонизма, и словесного ударения состоит в членении высказывания на интонационно-смысловые единицы – фонетические слова или ритмические группы слов.

Особого внимания заслуживает отношение между морфемой и слогом. В китайском и близких по строю языках существуют односложные единицы, не имеющие собственного значения вне известных сочетаний, но участвующие в грамматических правилах наряду с морфемами, наделенными значением. Подобные единицы должны включаться в грамматическое описание, а правила, действительные для единиц того и другого типа, значимых и незначимых, предполагают их объединение в общем понятии. Таким образом, в описание вводится особая единица – слогоморфема (силлабоморфема), минимальная единица грамматической структуры (материально представленная однослогом). Соответственно выделяется особый тип или класс языков – слогоморфемный⁷⁵.

Уточнялась номенклатура аффиксальных морфем. В описание семитских языков было введено понятие составного прерывного аффикса, состоящего из гласных, – трансфикса (или, иначе, диффикса), вставляемого в корень слова⁷⁶. Такие вокалические аффиксы различают разные дериваты и словоизменительные формы от одного и того же консонантного корня (обычно состоящего из трех согласных) .

Слово как грамматическая единица в разных языках может иметь различные формальные свойства, о чем писал еще Л. В. Щерба. Описание грамматического строя типа китайского сталкивается с проблемой различения слов и словосочетаний. Двусложные лексические единицы (именовавшиеся биномами у Поливанова) по значению, т. е. как словарные единицы, часто соответствуют словам европейских языков, но их структура обнаруживает различную степень связанности компонентов. Разработке критериев универсального определения слова – центральной единицы грамматики в европейской лингвистике – была посвящена коллективная работа лингвистов Восточного факультета СПбГУ (в 1970-х гг. – Ленинградского государственного университета)⁷⁷. В этой работе использовалась с определенными поправками и дополнениями квантитативная типология Дж. Гринберга. Для получения универсально значимых количественных индексов морфологической структуры были введены дополнительные критерии определения слова, агглютинации, суффиксации и пр. Одним из выводов стало положение о периферийном статусе слова в системе языков Дальнего Востока. Кроме того, по процентному соотношению знаменательных и служебных морфем в тексте грамматическим языкам (арабский с максимумом служебных морфем) противостоят лексические (древнекитайский с максимумом знаменательных морфем), и есть языки, занимающие промежуточное положение⁷⁸.

На материале морфологии языков Африки ведется поиск общих значений грамматических показателей или даже субморфемных сегментов в согласии с теорией Р. Якобсона⁷⁹. Теория вторичной репрезентации (действия, представленного как предмет, и т. п.) разрабатывается на материале тюркской морфологии⁸⁰.

Проблемам лингвистической теории и типологии посвящен ряд тематических сборников Отдела языков академического Института востоковедения в Москве (одно время назывался Институтом народов Азии АН СССР). Внимание ученых привлекают языковые универсалии – обобщения внутрисистемных корреляций в языке (такие, например, как «средняя протяженность морфем в языке тем больше, чем меньше в нем инвентарь фонологических единиц»). Ряд универсалий предложен отечественными востоковедами⁸¹. Сходное направление – поиск доминант, или детерминант, определяющих многие, если не все свойства языковых систем⁸².

В области синтаксиса разрабатывалась в особенности на материале кавказских языков типология номинативного, эргативного и активного строя. Для эргативных языков предлагаются семантические (ролевые) обозначения: Агентив – для субъекта действия переходного глагола и Фактитив – для объекта действия переходного глагола и формально объединенного с ним субъекта действия и состояния непереходного глагола. Этим эргативные языки отличаются от языков номинативных (иначе – аккузативных), где формально объединены Агенс (субъект действия переходного глагола) и субъект действия непереходного глагола (этот субъект терминологически обозначается по-разному) в отличие от Пациенса – объекта действия⁸³. На материале арабского языка исследовались формально-смысловые отношения между исходными и производными глагольными конструкциями⁸⁴. Особая типологическая школа представлена исследованиями полипредикативных конструкций (сложных и сходных с ними предложений) в тюркских, палеоазиатских и других языках Сибири⁸⁵.

А. А. Драгунов предложил новую классификацию частей речи в китайском языке по признакам синтаксической сочетаемости, которые играют для изолирующих языков первостепенную роль ввиду отсутствия словоизменения. Глагол и прилагательное объединяются в китайском языке в класс (иначе – категорию) предикатива, в отличие от европейских, тюркских и других языков, где прилагательное близко к существительному. Термин предикатив в этом понимании в дальнейшем стал использоваться в некоторых описаниях языков Юго-Восточной Азии⁸⁶. Кроме того, по сочетаемости для языков Дальнего Востока существенна более дробная, чем в европейских языках, классификация лексики. Для них характерно также совмещение знаменательных и служебных значений и синтаксических функций⁸⁷. В отличие от этого в филиппинских языках со сложной аффиксацией отмечается относительно слабое формальное разграничение частей речи⁸⁸.

Х. М. Зарбалиев исследовал типологию числительных по признакам применяемой системы счисления (децимальная, вигезимальная и др.), применения правил арифметики в названиях чисел, количества используемых разрядов и т. д.⁸⁹

А. А. Холодович (1906–1977), по специальности японист и кореист, в 1961 г. основал нынешнюю Лабораторию типологического изучения языков (ЛТИЯ) Института лингвистических исследований РАН (в то время – Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР), поставив перед ней задачу сопоставительно-типологического исследования категорий глагола, связанных с синтаксисом⁹⁰. Одним из принципов такого исследования является четкое различение семантических (смысловых, ролевых) и синтаксических (членов предложения) единиц. Соответствие между теми и другими, именуемое диатезой, вошло в широкий обиход отечественной лингвистики. Структура предложения признается вербоцентрической, с направлением синтаксической зависимости от глагола-сказуемого к актантам, т. е. не только к дополнениям, но и к подлежащему, в согласии с общеграмматической концепцией Л. Теньера. В исследовательской работе используются исчисляющие классификации логически возможных способов выражения данной категории и типологические анкеты.

Коллектив ЛТИЯ, ядро Ленинградской/Петербургской типологической школы, под руководством сначала А. А. Холодовича, а с 1970-х гг. – В. С. Храковского (арабиста по полученному образованию) выполнил при участии российских и иностранных специалистов ряд исследований по сопоставлению каузативных, пассивных, возвратных, взаимных конструкций, конструкций с предикатным актантом (модальные, фазовые и др.), императивных, итеративных, условных, уступительных, таксисных. Каждая из соответствующих коллективных монографий включает теоретическую часть и описания исследуемой категории на материале порядка пятнадцати—двадцати языков. Эти описания построены по единому плану, что облегчает межъязыковое сопоставление.

В результате сопоставления на основании избранных различительных признаков выделяются типологические классы языков. Например, при изучении повелительных предложений оказывается, что языки различаются по признакам спряжения: глагол спрягается по лицам и числам только в императиве (монгольский, японский и др.), либо также в других наклонениях (армянский, немецкий и др.) Есть языки, в которых очень употребительны повелительные предложения пассивной конструкции (тагальский, яванский)⁹¹. В выражении категории таксиса (одновременности и следования действий) выделяются языки, в которых главным способом выражения этой категории служит сложноподчиненное предложение, и языки, где таксис выражается в структуре осложненного предложения (с помощью деепричастий и т. п.)⁹². Коллективная монография может включать также раздел, содержащий альтернативные теоретические подходы и обобщения. Самая большая такая монография, посвященная реципрокальным (взаимным) конструкциям на материале более сорока языков, издана по-английски В. П. Недялковым (1928–2009), исследователем немецкого, чукотского, нивхского, грузинского и других языков⁹³.

Типологические обобщения используются в современных работах по истории языков, в описаниях их ранних зафиксированных на письме состояний, в реконструкциях праязыков различных уровней по компаративным данным⁹⁴.

Приведенный краткий, далеко не полный обзор показывает, что российские лингвисты-востоковеды не только развивают концепции, известные по фактам русского и других европейских языков, но и вводят определенные концептуальные новации, обобщающие их собственные результаты⁹⁵.

А. К. Оглоблин