Экономическое развитие Китая в последние полвека служит одним из величайших водоразделов в мировой истории. В эпоху перед индустриальной революцией Китай был крупнейшим центром обрабатывающей промышленности в мире, однако конкуренция со стороны британских фабрик разрушила существенную часть его традиционных обрабатывающих производств. Политическая нестабильность, гражданская война и слабость государства не позволили взять курс на эффективную экономическую политику по образцу Японии Мэйдзи. К середине XX века Китай с уровнем дохода в 448 долларов на душу населения входил в число наиболее бедных «слаборазвитых» государств мира.
Победа коммунистов в 1949 году положила начало тридцатилетнему периоду централизованного планирования по советскому образцу. Душевой ВВП начал расти на 2,8 % в год— довольно большими, но не феноменальными темпами (для того чтобы быстро догнать лидеров, требовалось 4,3 %). После 1978 года рост резко ускорился. В 1978–2008 годы душевой ВВП рос на 6,9 % в год.
Что обеспечило Китаю подобный успех? Обычно ответ звучит так: «свободно-рыночные реформы». После смерти Мао в 1976 году новый лидер Дэн Сяопин стал усиливать роль ценовых сигналов в экономике и дополнять централизованное планирование рыночными механизмами. Первые реформы были осуществлены в сельском хозяйстве. В 1978 году на смену коллективной обработке земли пришла система семейной подрядной ответственности, в которой земля коллективных хозяйств предоставлялась в аренду семьям для частной обработки. Задания по поставкам урожая, спускавшиеся коллективным хозяйствам, распределялись между семьями. В 1979–1981 году государство подняло цену, уплачиваемую за поставки сверх задания, и этот доход шел напрямую в карман отдельных крестьян. Сельскохозяйственное производство, в том числе урожай риса, в 1978–1984 годах стремительно рос (хотя впоследствии его рост сильно замедлился), и обычно это ускорение объясняют усилением финансовых стимулов у крестьян.
Второй комплекс реформ также был осуществлен в сельском хозяйстве. Коллективные хозяйства (как и крестьяне в более раннюю эпоху) традиционно занимались обрабатывающим и ремесленным производством. В 1978 году местные партийные руководители получили задание стимулировать мелкое производство потребительских товаров для продажи на свободном рынке. Численность занятых в этих «поселково-волостных предприятиях» увеличилась с 28 млн человек в 1978 году до 135 млн в 1996 году, когда на их долю стало приходиться 26 % ВВП Китая.
На третьем этапе реформы были сосредоточены на тяжелой промышленности, которая до сих пор являлась витриной достижений централизованного планирования. В середине 1980-х годов государство заморозило плановые задания и позволило фирмам продавать продукцию сверх этой величины на свободном рынке. По мере роста производства эти задания все больше и больше теряли свое значение, и в конце концов планирование материальных балансов превратилось в формальность. В 1992 году XIV съезд Коммунистической партии Китая провозгласил целью реформ создание «социалистической рыночной экономики». Фирмы были выведены из подчинения министерств и преобразованы в государственные корпорации, а на государственные банки была возложена задача по финансированию их капиталовложений. С появлением рынка реальное значение приобрели и бухгалтерские балансы, теперь позволявшие дать денежную оценку работе предприятий. В результате неэффективные организации в Китае были закрыты, чего в Советском Союзе достигнуть так и не удалось.
По мере того как реформы вступали в силу, китайская экономика стремительно росла. Однако можно ли проводить причинно-следственную связь от реформ к росту? Ответить на этот вопрос не так-то просто. Некоторые сложности видны на примере сельского хозяйства. Чтобы повысить урожайность риса в условиях тропиков, нужны улучшения трех типов. Во-первых, это крупный и постоянный источник воды. На протяжении 1960-х и 1970-х годов Китай усиленно вкладывался в строительство оросительных сооружений и благодаря этому стал возможен бурный рост сельскохозяйственного производства после 1978 года. Во-вторых, необходимо, чтобы растения реагировали на внесение удобрений повышением урожайности. Если бы удобрения активно применялись к традиционным китайским сортам риса, это привело бы лишь к увеличению длины рисовых стеблей и их последующему полеганию без формирования зерна. Такова общая проблема выращивания зерновых в тропиках. Поэтому требовались короткостебельные сорта риса с волокнистым стеблем. Эти сорта не росли в высоту и не полегали при использовании удобрений, а вместо этого производили больше рисовых зерен. «Зеленая революция»[9] в Юго-Восточной Азии опиралась на применение сорта IR-8, разработанного в 1966 году в Международном институте исследований риса на Филиппинах. Китайская академия наук вывела схожий короткостебельный сорт риса в 1964 году, и на его основе после 1978 года урожайность выросла.
Третье необходимое улучшение – это применение азотных удобрений. В 1960-е годы Китаю не удалось построить собственные мощности по их производству, и в 1973_1974 годах он заключил соглашения с иностранными фирмами о строительстве тринадцати заводов по производству аммиака. Они вступили в действие в конце 1970-х годов и обеспечили выпуск азота, необходимого для расширения производства риса. Новые технологии вошли в применение в тот же самый момент, когда начались реформы институтов, поэтому трудно утверждать, что рост урожаев стал следствием реформ. Возможно, он произошел бы в любом случае.
Реформы сыграли свою роль в увеличении промышленного производства – в частности, выпуска потребительских товаров силами «поселково-волостных предприятий», однако маловероятно, что все объясняется только ими. В действительности до сих пор осуществляется планирование большой доли экономики, в том числе тяжелой промышленности, энергетики, транспорта и высоких технологий. Хороший пример дает сталелитейная промышленность, классическая сфера деятельности плановых органов. В 2000 году Китай выплавлял 127 млн тонн стали и уже выступал ее крупнейшим производителем в мире. К 2010 году ее выпуск увеличился еще в пять раз, достигнув 627 млн тонн. Сегодня Китай производит по меньшей мере столько же стали в душевом выражении, сколько вместе потребляют все богатые страны. Экспортируется небольшая доля выпуска – в основном сталь потребляется внутри страны и идет на построение общества современного типа, которого Китай хочет достичь. Основной мотор стремительного расширения промышленности – это государство, а не «рынок». Хотя рынок стали и факторов для его производства в Китае существует, фирмы принадлежат государству, средства на строительство новых заводов предоставляют государственные банки, а график инвестиций задается пятилетним планом.
Китай решил сохранить элементы централизованного планирования там, где они эффективны (инвестиционные программы и образование), – избежав при этом слабых мест планирования, сделавших его контрпродуктивным в СССР. Во-первых, Китай планирует капиталовложения не во всех сферах, а лишь в тех из них, которые раньше было принято называть «командными высотами» экономики. Во-вторых, планирование материальных балансов было упразднено. В-третьих, на вновь возникающих рынках фирмы руководствуются желанием извлечь прибыль. В-четвертых, в таких внешних условиях у компаний появляется стимул снижать затраты и избавляться от неэффективных мощностей и непроизводительного труда. Советский Союз не смог решить эту задачу, и в результате слишком много его ресурсов оказалось заперто в неэффективных предприятиях. Разумеется, нет никаких гарантий, что китайский подход всегда будет работать хорошо. Он требует известной прозорливости в планировании капиталовложений. Ее нетрудно проявить, если речь идет о бедной стране, пытающейся повторить уже сделанное богатыми странами. При такой постановке вопроса легко подсчитать, что Китаю нужна сталелитейная промышленность, которая производила бы столько же стали в расчете на душу населения, сколько потребляют богатые страны. (Иначе дело может обстоять, если речь идет о малой стране, которой нужно импортировать ресурсы, а не о Китае, размеры которого делать это не позволяют.) В будущем интересно понаблюдать, как Китай станет реформировать свои институты по мере того, как он будет приближаться по уровню дохода к богатым странам, а в области технологий задача сменится с копирования на изобретение нового.
В последнее время идут многочисленные дискуссии о причинах слаборазвитости стран, однако большинство авторов выделяет один из так называемых фундаментальных факторов – географический, институциональный или культурный. В данной главе я указал на еще более фундаментальные социальные процессы, результатом которых эти факторы являются. Так, в Африке коррумпированные институты, нацеленные на извлечение ренты, возникли из практики колониализма и адаптировались к низкой плотности населения, обусловленной высокой смертностью в тропиках. Схожим образом культурные нормы населения, проявляющиеся в коэффициентах рождаемости, сильно зависели от того, как женщины включались в систему образования и какие возможности для работы вне дома у них возникали. Даже география не столь уж и важна: значимость места обитания или эпидемиологических характеристик среды зависит от средств транспорта и развития медицинских технологий. Напротив, из приведенных аргументов следует, что самое важное в долгосрочных тенденциях экономической истории – это то, как протекала эволюция глобальной экономики. Я имею в виду общее влияние, которое на изобретение технологий оказывали человеческие потребности и цены на факторы производства. Также нельзя забывать о воздействии государства на эти факторы: власти меняют их и помогают населению успешно отвечать на создаваемые стимулы. Такой подход показывает будущее человечества более оптимистичным – ведь политику изменить легче, чем любой из «фундаментальных факторов».
Аллен, Р. (2013). Глобальная экономическая история: очень краткое введение. М.: Издательство Института Гайдара.
–-. (2014). Британская промышленная революция в глобальной картине мира. М.: Издательство Института Гайдара.
Allen, R. C. (2009). The British Industrial Revolution in Global Perspective. Cambridge University Press.
–-. (2011). Global Economic History: A Very Short Introduction. Oxford University Press.
Hamilton, A. (1791). Report of the Secretary of the Treasury of the United States on the subject of manufactures, presented to the House of Representatives, December 5, 1791, United States, Department of the Treasury.
Williamson, J. G. (2011). Trade and Poverty: When the Third World Fell Behind. Cambridge, MA: The MIT Press.
НА ПРОТЯЖЕНИИ тысяч лет сельское хозяйство было главным источником средств существования для подавляющего большинства населения мира – начиная с первого сбора урожая зерновых около 8 тыс. лет назад и вплоть до начала индустриализации во всемирном масштабе в XIX веке. На заре аграрной цивилизации земледельческое хозяйство представляло собой самодостаточную производственную и потребительскую ячейку – однако все поменялось с развитием городов. Конечно, города и не смогли бы развиться, если бы сельское хозяйство не обрело товарную форму. Выживание городов зависело от того, будет ли туда поступать все больше и больше продовольствия и других продуктов сельского хозяйства, и от того, захотят ли деревенские жители принимать взамен изделия ремесленников. Развитие обмена между городом и деревней стало возможным благодаря развитию рынков сельскохозяйственной продукции и кредита, а для них, в свою очередь, требовались развитые институты, которые бы обеспечивали капиталом фермеров. Еще одним условием было обеспечение защиты прав собственности – достаточно надежной, чтобы побудить к инвестициям в земледелие. Однако часто город не доверял невидимой руке рынка свое снабжение и поэтому заменял ее рыночным регулированием, за которым стоял политический контроль над деревней. Короче говоря, «капиталистические» институты и вмешательство в работу рынка существовали задолго до промышленной революции. Однако шестикратный рост мирового населения в XIX–XX веках, наряду с ростом душевого дохода и урбанизацией, бросили сельскому хозяйству серьезный вызов.
О проекте
О подписке