Подъем капитализма в примерах

Михаэль Юрса (глава 2) представляет основанные на археологических источниках новые толкования экономического опыта древних экономик, опираясь на обширный анализ свидетельств о Вавилоне. В своей предыдущей работе (Jursa 2010) он сделал вывод о том, что Вавилон в VI веке до н. э. достиг более высоких уровней процветания, чем в более ранние периоды своей истории.

[Р]осла экономика, увеличивалась производительность (часто рыночно ориентированного) сельского хозяйства, существенная часть городского населения имела не связанные с сельским хозяйством профессии, наблюдалась высокая степень трудовой специализации, а экономика была в значительной степени монетизирована (Jursa 2010: 815).

Одним словом, то, что стало западным капитализмом, описанным в последующих главах, в своих основных чертах проявилось и было отражено в исторических документах задолго до возникновения греческих городов-государств или Римской империи. Тем не менее человеческая жизнь была ненадежна, многие оставались больными и голодными и даже представители элит могли быть произвольно подвергнуты смерти, их имущество – конфискации, а работников заставляли трудиться, не обеспечивая пищей и одеждой. Более того, обширные строительные проекты, осуществлявшиеся царскими властями, видимо, в основном финансировались за счет военной добычи, собранной во время постоянных набегов на окружающие территории, в особенности финикийские. Едва ли это было основой стабильного экономического роста и в еще меньшей степени внедряло в общество капиталистический образ мысли.

Экономическое процветание Вавилона сохранилось и в период господства Персии. Затем, в 331 году до н. э., оно было прервано завоеванием Александра Македонского и последующим делением бывшей империи на отдельные сатрапии. Тем не менее вплоть до возникновения ислама основные элементы экономического успеха Вавилона – ирригация полей с зерновыми культурами и рощи финиковых пальм в сочетании с отарами овец и стадами крупного рогатого скота, обеспечивавшие высокую продуктивность сельского хозяйства, – поддерживали высокие стандарты жизни в городах, созданных между двумя реками Месопотамии и вдоль них (Памук, глава 8).

Меж тем начали разрастаться греческие города-государства, доминировавшие в восточном Средиземноморье с 1000 года до н. э. и до подъема Римской империи. В процессе зарождения идеи республиканского правления и закладки интеллектуального фундамента западной философии они также смогли сочетать возраставшую плотность населения с ростом дохода на душу населения. Последние открытия современных археологов демонстрируют, что в Древней Греции наблюдался значительный интенсивный экономический рост, основанный на технических новшествах, разделении труда, обширной торговле и радикальных улучшениях в финансовой и договорной сферах, происходивший на фоне благоприятных институциональных рамок, как показано Аленом Брессоном в главе 3. Однако римские легионы произвели еще одну военную революцию, образовав постоянную профессиональную армию вместо наемных пехотных частей, которые предпочитали разрозненные греческие города-государства, сочетавшие легионы с поддержкой военным флотом в той форме, которая была хорошо отработана Афинами на пике их классической славы (Hale 2009). Распространяя греческие принципы в финансах, праве и исполнении договоров до самых дальних уголков растущей империи, римляне довели греческие прецеденты до еще более активного роста населения и уровня жизни. Как показал Виллем Йонгман в главе 4, в Западной империи и население, и доход на душу населения во II веке уменьшила Антонинова чума, а в Восточной империи прогресс остановила Юстинианова чума VII века.

Легендарный Шелковый путь, который веками пересекали ищущие выгоды торговцы, демонстрировал, что даже народы, ограниченные внутренним пространством Евразии, могли заниматься дальней торговлей и создавать независимые технические новшества. Более всего известны согдийские торговцы, благодаря которым европейцы задолго до Марко Поло узнали о существовании Шелкового пути и о невероятном богатстве хана Хубилая в XIII веке. И здесь современные археологи нашли удивительные свидетельства процветания, сконцентрированного на торговых рынках Самарканда и Бухары, которые не только продолжительное время соединяли различные китайские государства с Черным морем и восточным Средиземноморьем, но и продлевали торговые пути на юг в Индию и на север до самой Балтики. Вся эта торговля, однако, велась под надзором воевавших друг с другом правителей, от чьей благожелательности зависела судьба разных торговцев, что, как показал Этьен де ла Весьер в главе 5, не являлось благоприятным фоном для подъема капитализма.

Все эти ранние эксперименты сочетания интенсивного экономического роста с экстенсивными торговыми связями в пределах Евразии и расширявшимися до Северной Африки, временами внезапно прекращались, но самым общим и глубоко проникающим был удар, нанесенный в середине XIV века «черной смертью». В то время вся Евразия и большая часть Северной Африки были активно вовлечены в дальнюю торговлю, и это стало причиной столь быстрого и полного распространения бубонной чумы по всему континенту (Abu-Lughod 1989). В главах с 6 по 8 рассказывается о великих цивилизациях, участвовавших в евразийской торговле до «черной смерти» и затем по-разному реагировавших на разрушение торговли и гибель населения до наступления Нового времени.

Императорский Китай в то время занял ведущую позицию самой развитой и густонаселенной страны в мире. Рой Бин Вонг в главе 6 прослеживает сложность политического и экономического устройства Китая в условиях последовательных эпидемий чумы, голода и варварских нашествий, усугубленных морскими варварами, от их первоначального контакта до восстания тайпинов, длившегося с 1850 до 1864 год. Вместо того чтобы рассматривать длинный путь истории Китая как абсолютный восточный деспотизм, основанный на контроле и поддержании крупномасштабных ирригационных систем, он находит, что масштаб империи накладывал ограничения на командные возможности центрального правительства и оно было вынуждено договариваться со своими подданными, особенно с местными элитами, для создания желательных для них условий. Это означало поддержку рынков земли, труда, товаров первой необходимости и предметов роскоши, а также институциональные установления, которые развивались в течение длительного времени и доказали свою жизнеспособность на протяжении последовательной смены династий. Проблема ограниченности ресурсов, с которой столкнулось общество, имевшее по европейским стандартам высокую плотность населения, была сложна, однако нашла свое решение, в мягкости налогообложения при отсутствии долгосрочных займов центрального правительства и частных корпораций, в противоположность европейскому стилю капитализма.

Тиртханкар Рой в главе 7 исследует индийский субконтинент, где различные военные государства стремились установить и устанавливали господство во внутренних районах страны, а ряд торговых портов пытались извлечь выгоду из торговых связей как с остальной Азией, так и с соперничающими империями на западе, пока динамичная деятельность Английской Ост-Индской компании не подчинила себе и конкурирующих военных вождей и морских торговцев. Коммерческие центры все больше ориентировались на запросы европейских рынков, но за счет традиционной промышленности, особенно изделий из хлопка. Индийский хлопковый текстиль стал первой жертвой деиндустриализации, которая столь широко охватила мир в XIX веке. Военные вожди в глубине страны отступили на свои первоначальные территории, где они могли сохранить приносящие ренту привилегии. Разрушительные экономические последствия политического правления ищущих выгоду корпораций, которые Адам Смит высмеивал на примере правления Голландской Ост-Индской компании на Островах пряностей и на Индонезийском архипелаге в XVIII веке, стали еще более очевидными во времена правления Английской Ост-Индской компании в Индии XIX века.

Шевкет Памук в главе 8 прослеживает поучительную историю возникшей после «черной смерти» Османской империи и сопровождавшей ее экономической практики от самых истоков в возникновении ислама в VII веке. Хотя Средний Восток претерпел значительные институциональные изменения в века, предшествовавшие «черной смерти», а также и после, элита независимых торговых городов не играла такой важной роли, как в Западной Европе (и ранее в финикийских и греческих городах-государствах). Города часто находились под управлением центральных властей и их приоритеты определяли экономическую реакцию местных ремесленников и торговцев. И не география, которая была вполне благоприятна для торгового взаимодействия, и не религия, которая оказалась вполне приспосабливаемой под воздействием экономических факторов, а заинтересованность центральных властей в установлении стабильных иерархий ограничила реакцию Османской империи на проблемы, возникшие в XIX веке в результате экономического подъема западноевропейских стран.

Карл Гуннар Перссон в главе 9 анализирует, как конкурировавшие государства, образовавшиеся из остатков Западной Римской империи, пытались отстоять свою независимость от захватчиков-грабителей, какого бы происхождения они ни были, и некоторую степень экономической самодостаточности в свете распада традиционных торговых связей. Выдвинутая Евсеем Домаром трилемма (Domar 1970) о том, что свободный труд, свободная земля и ищущие ренты землевладельцы не могут сосуществовать долго, оказалась верной в отношении средневековой Европы. Но все возможные решения трилеммы – принудительный труд, ограниченный доступ к земле или поиск внешней защиты от отбирающих ренту землевладельцев – были опробованы по всей средневековой Европе. Новые модели торговли между сотнями появившихся независимых государств создавали почву для подъема капитализма в Западной Европе. Объяснение крепостничества в России, которое дал Домар, оказывается, применимо только к России, так как только там землевладельцы могли призывать высшую власть для реализации крепостного права. Во всей остальной Европе распространялся свободный и мобильный труд, особенно в городах, возникших вдоль традиционных торговых путей.

Разнообразные эксперименты внутри Европы вели к подъему капитализма в том виде, в каком он возник в последующие века. Лучано Пеццоло в главе 10 сравнивает восстанавливавшиеся после опустошения «черной смертью» города-государства Геную, Венецию и Флоренцию, каждый со своей особенной политической системой. Все три в значительной мере опирались на семейные связи, что было характерно для поздних капиталистических подражателей после 1850 года, однако каждый делал это своим особым способом. Захват Генуэзской республики постоянной корпорацией Дом святого Георгия оказался весьма успешным, возможно, потому, что влиятельные семейства Генуи признавали важность сменяемости друг друга в руководстве корпорации. Венецианские семейства закрыли доступ к политике для новых семейств и с помощью контроля над системой конвоев препятствовали также появлению новых конкурентов. Флорентийские семейства, разделенные жестоким противоборством, призывали чужаков для поддержки одной или другой стороны до тех пор, пока не было растрачено состояние города. Экономическая удача всех трех городов в конечном счете перешла к новым торговым городам, образовавшимся на атлантическом побережье Европы.

Голландцы, которые вышли из Тридцатилетней войны с относительно небольшими потерями, позволили себе небольшой спекулятивный вираж с экзотическими разновидностями тюльпанов, но в основном они были сосредоточены на перекачивании продуктов Ост-Индии через свои порты, объединенные в рамках Голландской Ост-Индской компании (VOC–Vereenigde Oost-indische Compag-nie). Оскар Гельдерблом и Йост Йонкер в главе 11 проанализировали, почему самая большая в мире акционерная компания во время своего создания в 1607 году смогла создать так много богатства и процветания для экономики Нидерландов в период своего золотого века, но не смогла выдержать конкуренции чужаков, вторгшихся в их прибыльную торговлю. Попытки разделить рынок с Английской Ост-Индской компанией и подавить конкуренцию других европейских государств, включая Францию, Данию, Швецию и даже Австрию (после Вены Габсбурги получили контроль над южными Нидерландами в 1715 году) в конце концов провалились из-за политических ограничений, наложенных на корпорацию, которая после 1620 года никогда больше не смогла расширить исходный капитал. Восстановились и прежние торговые пути вдоль древнего Шелкового пути и через Индийский океан, как отмечено в предшествующих главах о Китае, Индии и арабском халифате.