Н. БОЛТЯНСКАЯ: А сейчас у меня другой целевой российский вопрос: а что было делать? Вот, скажем, очень часто говорят: проклятые девяностые, плохие Ельцин и Гайдар. История не знает сослагательного наклонения. Если бы в этот момент, я не знаю, реформы взяли бы в свои руки другие люди, скажем «крепкие хозяйственники»?..

Е. ЯСИН: Наблюдал я этих «крепких хозяйственников». Со многими знаком. Многих уважаю по-человечески. Но в начале 1990-х годов уже сложилась ситуация, которую нельзя было разрешать с помощью старого опыта. Там нужны были какие-то совершенно другие подходы. Неоднократно проблема серьезно обсуждалась с разных сторон, и в конце концов мы более-менее выяснили, в каком положении оказались. По сути, в ловушке. Когда я говорю «мы», речь идет не о реформаторах, а об СССР, о России. Мы оказались в ловушке, потому что страна разваливалась, экономика разваливалась, старые рычаги теряли силу. Вы могли дергать за какие-то рычаги, скажем директивных показателей, заданий по выпуску продукции или фондов и т. п. Сейчас уже, наверное, никто не знает, что такое фонды. Но люди старого поколения помнят, как Госплан выделял фонды. Потом фондовые извещения приходили на предприятия, по ним выписывали наряды. И только после этого заключали хозяйственные договоры. Пока все это не было сделано, с нового года не начинала работать экономика. Пока все зависело от раздачи фондов, от директивных заданий, вся старая административная система вроде бы крутилась. Но к 1990 году уже ничего не работало, потому что предприятия не стали заключать хозяйственные договоры. Я очень хорошо помню, как в 1990 году, в декабре, в Госснабе СССР в Орликовом переулке было собрано совещание, на котором присутствовали 2,5 тысячи директоров крупнейших предприятий и т. д. И Павел Иванович Мостовой, тогдашний председатель Госснаба, сказал так: ребята, вот вы тут сидите – пока не заключите договора по выданным нами нарядам, раньше вы не уйдете. В представлении Мостового и людей, которые работали в Москве в центральных органах, незаключение договоров – это был крах всей системы планирования. И они не понимали, как экономика будет завтра работать без их указаний. Но это система перестала работать. И директора поступали по-своему очень разумно. Они не знали, получат они продукцию под эти договоры, по этим нарядам или не получат. И директора рассуждали просто. Сейчас это называется: они готовились к продажам на спотовом рынке. То есть на рынке случайных связей, где устанавливались контакты и продажа велась без участия вышестоящих организаций. Таким образом как бы самопроизвольно, спонтанно начинал формироваться рынок. Но для Госснаба это был кошмар. И в новой ситуации были большие опасности. Потому что начинал формироваться рынок, но, куда пойдет продукция, как все сложится, было неясно. Поэтому я хочу подчеркнуть: дергать за привычные рычаги было бесполезно. Все это ситуация уже конца 1990 года.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Евгений Григорьевич, но все-таки я хочу вспомнить наших соотечественников, которые считают себя обделенными и говорят: «Вы, специалисты, представляли себе ситуацию, а мы всю жизнь работали, копили денежки там на что-то. И в один прекрасный момент эта наша заначка оказалась изъятой. Почему? Так нечестно!» Пафос понятен?

Е. ЯСИН: Я много раз уже отвечал по этому поводу. Вспомню новеллу Проспера Мериме, посвященную горцу-корсиканцу, – «Коломба». Он анализирует характер этих племен и говорит, что у этих людей нет понимания того, что может быть случайное, непредвиденное стечение обстоятельств, в котором никто не виноват, но которое случилось. Вы понесли потери, и с этим ничего нельзя поделать. А есть ощущение, что в этом кто-нибудь должен быть виноват. Поэтому у человека в голове зреет план вендетты, он спускается с гор, находит того, кого считает виноватым, и убивает. Такая реакция, такой характер соответствуют определенному уровню культурного развития.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Убедили. Меня убедили. Тогда позвольте задать вопрос: неужели в мире все-таки не происходило ничего подобного?

Е. ЯСИН: Точно такого примера, с такими структурными диспропорциями, с семидесятилетним разрывом в хозяйстве с нормальными экономическими связями не было, не было точного аналога. За год до этого начались либеральные реформы в странах Центральной и Восточной Европы, но они шли в существенно иных условиях, потому что там степень деформации экономики была намного слабее. Но, готовясь к нашему разговору, я обратился к книге Людвига Эрхарда «Полвека размышлений». Перечитал страницы, посвященные событиям, которые происходили в 1948 году и позже. Картина оказалась очень похожей.

Нужно сказать, что после войны экономика Германии была сильно разрушена. Объем производства составлял примерно треть от довоенного уровня. Половина производства птицы, мяса, молочных продуктов и т. д. Никак не удавалось ничего восстановить. Была призвана на помощь команда американских специалистов, включая банкира Джозефа Доджа, который потом в 1949 году сделал еще денежную реформу в Японии. С нее начался подъем японской экономики. А в этот раз они приехали и составили такой проект, где предполагалось резкое сокращение избыточного количества денег: оно было примерно в пять раз больше, чем в довоенное время, при меньшем количестве товаров. Это очень важно – убрать денежный инфляционный навес. И затем нужно было решать, что делать с ценами, с прочим. Война нанесла тяжелый удар по всем европейским экономикам. В западных странах, в том числе в Великобритании, у власти была партия социал-демократического типа, такого марксистского толка. Поэтому там предлагалось вводить карточки, устанавливать квоты на выдачу тех или иных продуктов, устанавливать твердые цены, чтобы не было никаких неожиданностей, и т. д. и т. п. Такие меры специалисты предлагали применить и в Германии.

Эрхард принял первую часть предложенного плана, а именно денежную реформу. А вторая часть его плана заключалась в том, что нужно строить рыночную экономику. Он доказал американцам и англичанам, что надо вводить свободные цены и обеспечивать конкуренцию. Только в этом случае можно выйти из кризиса. И в конце концов именно это и было сделано. Денежная реформа проводилась в 1948 году. Кстати, примерно по такому плану денежная реформа проводилась в то же самое время в Советском Союзе. Зарплаты обменивались один к одному на новые марки, тогда рейхсмарки были заменены на дойчмарки. А сбережения и всякие другие активы обменивались в отношении один к десяти до определенной суммы. Все остальное реквизировалось, чтобы снова не появилась избыточная денежная масса. Такой обмен привел к тому, что денежная масса все равно оказалась большой, поэтому цены стали быстро расти примерно через пять-шесть месяцев после того, как была проведена денежная реформа. И так же, как потом у нас, были либерализированы цены и создавались условия для конкуренции. Никаких льгот, никаких денежных вливаний в экономику, естественно, не было. Там все было сделано для того, чтобы избыток денег исчез и появились мотивы для нормальной предпринимательской и трудовой деятельности. Причем либерализацию предлагал только Эрхард.

Англичане и американцы были против: они были за карточки. А Эрхард категорически настаивал. И конце концов огромную роль сыграл его замечательный характер, его колоссальная сила убеждения, воздействовавшая не только на американцев и англичан, но также на немецких парламентариев и, самое главное, на народ, на публику. Он очень часто выступал перед людьми, объясняя им суть своей политики. В конце концов потребовалось все-таки четыре года. В 1952 году уже стали ощутимы серьезные результаты. Первые месяцы были просто ужасными. Но потом стало совершенно очевидно, что ситуация начинает улучшаться. И на свободных выборах, но не общегерманских, тогда была Западная Германия – ФРГ и Восточная – ГДР, 1953 года партия Аденауэра – Эрхарда одержала убедительную победу. И это такой пример, к которому мы должны присматриваться. Ведь именно Эрхард – автор концепции социального рыночного хозяйства. А Гайдар, в конце концов, в 1992 году делал примерно то же самое. И если вы возьмете программу «500 дней», которая была закончена в августе 1990 года, то увидите, что там предлагалось примерно то же самое. Но только там предлагалась не немедленная либерализация цен с последующей жесткой денежной политикой, а, кроме этого, еще и ликвидация денежного навеса до того, как будут либерализованы цены. Но к 1992 году была уже другая, гораздо более тяжелая ситуация.

Думаю, стоит напомнить слова Людвига Эрхарда, что переход от рыночной экономики к плановой не составляет никакого труда. Потому что все пропорции отлажены. Если вы завтра начали планировать, то немедленно еще ничего не происходит. У вас сложившаяся структура, в которой в целом сбалансированы спрос и предложение. И поэтому первое время все получается более-менее нормально. Проблемы начинаются потом. Но обратный переход гораздо сложнее, потому что вы на входе имеете уже деформированную экономику, в которой производство не равнялось на спрос в течение определенного периода. А в случае СССР/России он затянулся на 74 года. Производство равнялось не на спрос, а на плановые задания и т. д. Возникли очень большие диспропорции. И это не просто диспропорции. Это заводы, это люди, это определенные работы и т. д. И вы должны решиться от всего этого отказаться, понимая, что иначе последствия будут гораздо хуже. У меня просто волосы на теле и остатки на голове торчали все время. Потому что я не представлял, как это можно сделать. Но надо было решаться на это. Вот что дальше сказал Эрхард: обратный путь гораздо тяжелее, потому что нарушены пропорции. А Лешек Бальцерович, заместитель премьер-министра и министр финансов в первом некоммунистическом правительстве Тадеуша Мазовецкого, сказал так: «Сделать из капитализма социализм – все равно что сварить уху из аквариума с золотыми рыбками. А потом сделать из социализма капитализм – это все равно, что взять уху и из нее сделать аквариум с золотыми рыбками». Я признаюсь, Бальцерович несколько перегнул палку. Но суть от этого не меняется. Это было исключительно тяжелое мероприятие. И чем дольше существует плановое хозяйство, чем глубже оно проникло во все поры экономики – а в Советском Союзе было каноническое плановое хозяйство, – тем больше будут диспропорции. У нас же существовал еще и колоссальный перекос в сторону милитаризации. И одновременно – огромные проблемы, связанные с производством более или менее качественных конкурентоспособных товаров. Ну, вспомните телевизоры, которые взрывались или не работали. Разве можно их сравнить с теми телевизорами, которые вскоре появились в продаже? Это совершенно разные вещи. А мы не могли просто ничего сделать, чтобы эти заводы, которые делали взрывающиеся телевизоры, не продолжали бы свою, по сути, вредную работу.

Надо было становиться на реальную почву, как-то приспособиться к тому, что дальше будут другие закономерности.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Но и аргументы господина Павлова, вы о них раньше говорили, о заводах по строительству авианосцев были резонны?

Е. ЯСИН: Тут важно понять, в каком смысле. Либо вы будете продолжать делать заказы на авианосцы, которые были заложены, когда была еще дорогая нефть и когда плановая машина еще кое-как работает. Но как это сделать, когда она фактически развалилась? Это просто невозможно. Вот представьте себе, что вы стоите перед такой необходимостью, нужно решиться, зная, что будут большие потери, будут серьезные испытания, но такой шаг был необходим.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Но от людей есть много вопросов такого характера: «Вот вы умные, ученые люди. Могли ли вы сделать так, чтобы простые граждане пережили этот переход с меньшими потерями?» Насколько я понимаю, не было вариантов?

Е. ЯСИН: Не было. Это значит, что, жалея своих сограждан, вы печатаете деньги, раздаете им зарплату, потому что больше нам взаймы никто уже не давал. А это значит, что такая «жалость» оборачивается не только инфляцией, но и гиперинфляцией. Правда, я хотел бы сделать одну оговорку. Многое зависело не только от общего курса реформ, решений правительства, но и от руководителей конкретных предприятий. А они были разные. Одни продолжали требовать от правительства денег, которых у него не было. Другие, используя разные схемы, выводили ликвидные активы из оказавшихся у них в полном распоряжении предприятий. А третьи начинали, при всех трудностях, работать по-новому, искать перспективные ниши для развития своего бизнеса. Как-то Татьяна Ивановна Заславская, изучавшая

состояние разных страт населения в 1990-е годы, отметила, что во всех сферах, включая даже оказавшиеся в самом сложном положении в ходе реформ, она находила примерно 20 % тех, кто смог приспособиться к новым условиям и стать успешными. И в этом заслуга как новых, так и старых, опытных руководителей этих производств. Пример тому – Дмитрий Борисович Зимин, бывший руководителем одной из структур ВПК, но уловивший потребности времени и создавший компанию мирового уровня. Это была удача не только Зимина, но и тех людей, которые работали вместе с ним. Они также пережили трудности 1990-х годов, но смогли находить новые решения в новой ситуации, позволившие выстроить по-настоящему рыночную компанию. Поэтому важна была и инициатива «снизу».

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Подводя итоги нашей беседы и исходя из ваших аргументов, получается, что Ельцина и Гайдара не проклинать надо повсеместно, а благословлять и благодарить.

Е. ЯСИН: Я лично так считаю. Самое главное в том, что произошло в 1990-х годах, – это воля к принятию таких крайне непопулярных решений. И были два человека, которые взяли на себя ответственность за это: Ельцин и Гайдар. Я спрашивал Гайдара: что вы намерены делать в такой сложной ситуации? Это было в октябре 1991 года. Он мне сказал: «Вы знаете, то, что нам надо сделать, можно сделать только при двух условиях. При жесточайшей военной диктатуре или при харизматическом лидере, который покроет своим авторитетом сложившуюся ситуацию и заложит свой авторитет. Положит его на алтарь этих самых жестоких реформ, и страна выйдет на какую-то магистральную дорогу, по которой сможет развиваться». Нам счастье подвалило. Оно состоит в том, что у нас был Борис Николаевич Ельцин, который обладал необходимой харизмой и положил свой авторитет на алтарь реформ. Егор Гайдар и очень небольшая команда, с которой он работал, в действительности знали, что делать. И поэтому я считаю, что это был подвиг. Вот представьте себе – вы должны решиться на что-то подобное. Я думаю, что этот подвиг не меньший, чем многие другие исторические свершения нашей родины. И поэтому, когда я услышал, что американцы думают устанавливать памятники победителям в холодной войне, я должен сказать, что их представления ложны. Потому что не они победили нас в этой холодной войне. Мы сами победили свои недостатки, а это гораздо тяжелее и гораздо важнее. И конечно, гордиться надо тем, что среди нас нашлись люди, которые смогли этот подвиг совершить.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Евгений Григорьевич, вам тут письмо. Его смысл в том, что надо для людей создать такой «книжный экономический ликбез», чтобы вы рекомендовали логическую последовательность книг по ликвидации экономической безграмотности.

Е. ЯСИН: Я сейчас бы посоветовал популярную книжку по экономической части. Она называется «Перевал». Написал ее Леонид Исидорович Лопатников. Он очень интересный человек. Ветеран Великой Отечественной войны, который давно занимается популяризацией экономико-математических исследований и т. д. Книга написана очень легко и читается легко. Это первое, что я могу посоветовать. Но на самом деле таких книжек немало.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: А вы сами ничего не написали на эту тему?

Е. ЯСИН: Есть книжка, которую я написал и использую для обучения студентов в Высшей школе экономики. Она называется «Российская экономика. Истоки и панорама реформ». Там гораздо более подробно затронута вся проблематика, которую мы обсуждали и еще будем обсуждать. И конечно, книжки Егора Гайдара я тоже советую, прежде всего «Гибель империи». Главное – понять, что к началу 1990-х годов страна зашла в тупик, из которого не было легкого выхода.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Закончим на этой пессимистической, я бы сказала, ноте, но цикл «Девяностые – время надежд» лишь начинается, и Евгений Григорьевич, а также приглашенные им гости постараются дать развернутые ответы на вопросы, которые по-прежнему волнуют наше общество. Спасибо, Евгений Григорьевич!