Детство Промилле: идеальный ребенок

Промилле много рассказывает мне о родительской семье.

Ко дню свадьбы его мать глубоко беременна. Для тридцатилетнего отца Промилле этот брак третий. Каждая из предыдущих жен рожает ему по дочери. Дети появляются с интервалом в три года. Мой клиент говорит, что его родитель никогда не предохраняется и женится на каждой женщине, которая соглашается лечь с ним в постель.

Детство Промилле проходит в удушающей обстановке. По словам моего клиента, его мать – женщина подозрительная, завистливая, мелочная, сентиментальная, безвольная и склонная к дешевым эффектам. Не зная своего отца, она называет папой мужа. Отношению матери Промилле к отцу ребенка как к фигуре в большей степени родительской, чем супружеской, способствует и то обстоятельство, что она младше мужа на шесть лет.

На памяти моего клиента родители не спят в одной постели. Промилле предполагает, что совместная сексуальная жизнь у них отсутствует или является совсем уж фрагментарной.

До рождения Промилле его мать не работает, а только учится в ВУЗе. Беременеет она от мужчины, который кажется ей мудрым и опытным. Промилле же характеризует своего отца как человека безответственного, подлого, узколобого, дурно воспитанного и ревнивого.

Мать, будучи, по словам Промилле, кое в чём еще глупее мужа, после родов остается дома вести хозяйство и воспитывать сына. Мой клиент утверждает, что и то, и другое получается у нее скверно. В их квартире пыльно, раковину заполняет гора немытой посуды, а сама хозяйка пренебрегает элементарными правилами гигиены, принимая душ раз в несколько дней. «От грязи не умирают», – любит повторять она. Одно из ярких детских воспоминаний Промилле – кислый запах тела матери, заполняющий любое помещение, где та оказывается. Особенно скверно пахнет в комнате родительницы. Там последняя обожает лежать на диване, смотря телевизор или по телефону жалуясь на усталость подругам: тете Ольгунечке и тете Нинусечке. У матери отвратительные, по мнению моего клиента, риторические приемы: она постоянно называет собеседников уменьшительно-ласкательными именами и заставляет сына говорить слово «тетя» всем взрослым женщинам, а не только родственницам.

Организовывать жизнь ребенка мать предпочитает при помощи запретов и ограничений. Она ревностно требует от Промилле общаться только с теми одноклассниками, которые приходятся ей по вкусу, и находит изъяны в любом мальчике, с которым сын пытается подружиться самостоятельно. Паша слишком крупный, у него уже пробиваются усы, и вряд ли он может научить чему-то хорошему маленького Промилле. Володя Набоков хвастается тем, что читает «Лолиту» своего знаменитого тезки, – не хватает, чтобы мальчик вслед за таким другом увлекся порнографией. Андрюша смуглый, прямо копченый, так что непонятно, кто его родители, уж не цыгане ли. Наконец, Игорь настаивает, чтобы его и в школе, и дома называли Гариком, – маленькому Промилле нужно дружить с серьезными детьми, а не с тем, кто так легкомысленно относится к собственному имени.

– Вероятно, – говорит мой собеседник, – Промилле запрещали бы соцсети. Да вот беда, соцсети еще не изобрели.

Играть в карты и сквернословить моему будущему клиенту тоже не дозволяется, как и писать девочкам валентинки на 14 февраля. Мальчику рано интересоваться противоположным полом, считает отец. Мать каждую отличающуюся от пятерки оценку сына связывает с тем, что последний засматривается на какую-нибудь одноклассницу. Студентом он подумывает издевки ради совершить перед родителями каминг-аут, но ему противно лишний раз общаться с ними.

Материнскую цензуру проходят не только друзья, но и литература. Промилле-первокласснику нельзя брать в руки «Хроники Нарнии», потому что у книги непонятное название. Зато мальчику можно читать «Идиота» и «Братьев Карамазовых», в которых он мало что способен понять. Его мать – восторженная поклонница Достоевского.

Промилле должен соответствовать имеющемуся в ее голове образу идеального ребенка. Мать запрещает сыну бегать на переменах: мальчик, считает она, перевозбуждается и становится неспособен сосредоточиться на уроках; кроме того, его может продуть. Всякий раз, когда Промилле начинает хворать, мать ругается: ей не по нраву ухаживать за больным ребенком, к тому же это занятие отвлекает от телевизора и телефона. По наблюдению самого Промилле, такое поведение матери приводит к тому, что и во взрослом возрасте ему неуютно признаваться в плохом самочувствии. Высокую температуру он переносит на ногах, а признаки болезни объясняет окружающим аллергией.

– «М» значит «убийство», – говорит мой клиент. – «Убийство», а вовсе не «мамаша».

Отец уходит из дома рано утром и приходит вечером. Мать говорит, что у того много работы. Мальчика это не беспокоит: он побаивается отца и предпочитает держаться подальше. Тот пытается уделять внимание дочерям от первых браков. Разъезжая по трем домам, говорит мне Промилле, можно участвовать в воспитании детей самым необременительным образом. Уж что-что, а надрываться отец моего клиента не любит.

Существование сестер от мальчика скрывают: о предыдущих семьях отец рассказывает сыну, лишь когда тому исполняется пятнадцать. По словам Промилле, разговор оставляет его равнодушным. Я интересуюсь, почему отец так долго хранит тайну.

– Возможно, мамаша просила не рассказывать, – отвечает мой собеседник. – Впоследствии мамаша говорила, что его прежние жены ужасно ревновали к ней. Странные бабы. Мы перекрестились бы, что этот клоун убежал.

– Как решение не рассказывать младшему ребенку о старших связано с ревностью прежних жен?

– Вероятно, родители думали, что мальчик, узнав про сестер, захочет общаться. Старые жены возражали бы. Выносили бы папаше мозг. Дети бы страдали и канючили.

– Вы общаетесь с сестрами?

– Практически нет.

– И не хотите?

– Промилле и тогда не хотел. Это был неподходящий возраст для подобных откровений. Юного Промилле интересовала Летиция Каста. И Бритни Спирс. А какие-то сестры? Это был пшик.

Когда Промилле исполняется одиннадцать, партнеры выкидывают его отца из бизнеса. Это легко сделать, рассказывает отец подрастающему сыну в редкую минуту откровенности: у него никак не доходят руки юридически оформить собственную долю. В семье почти не остается денег. Отец уговаривает своего отца продать квартиру и переселиться к невестке и внуку, а сам, не желая проживать в такой компании, уезжает на дачу, где запоем читает поначалу сектантскую, а затем православную литературу. Семья проедает квартиру деда. Когда деньги снова подходят к концу, мать Промилле вынуждена впервые в жизни выйти на работу.

Дед моего клиента – престарелый малообразованный пьяница, скандалист и бабник. Промилле ненавидит его до сих пор, хотя дедушка уже мертв. Однако я слышу в рассказах о нём и нотки уважения, которых нет в словах моего собеседника о родителях. У деда крутой нрав, он силен физически, вынослив и трудолюбив. Даже на девятом десятке дед не сидит без дела и постоянно выполняет какую-нибудь работу по дому. Отец Промилле представляет собой противоположность своего отца, и мой клиент презирает его – трусливого, слабого, болезненного и ленивого.

На руках деда кровь последней из трех не то четырех его жен. Мальчик боится старика: неоднократно тот по пьяной лавочке орет на внука, грозится убить его мать, требует вернуть квартиру. Зато дедушка учит Промилле премудростям игры в домино. Еще он втолковывает моему будущему клиенту, что не общается ни с кем из десятков своих бывших женщин, в том числе с бабушкой Промилле.

Примечателен рассказ последнего о смерти деда.

– Дедуля жил без малого век, – говорит Промилле на одной из наших первых встреч. – Последние десять лет его жизни мы не общались. Он тогда вовсе уж сбрендил.

Четыре года назад Промилле и Марина собирались в отпуск. Оставалось полнедели до вылета на Мальдивы. Промилле в бутике Moschino рассматривал новые галстуки. Самый красивый был цвета мокрого песка. Тут позвонила мамаша и давай реветь. Промилле решил было, что ее драгоценный супруг зажмурился. Но сквозь горестные вопли разобрал, что умер дедуля. Старый засранец не мог вытерпеть полнедели. Промилле был вынужден ехать на церемонию. Также он был вынужден купить четыре галстука. Очень уж эти галстуки были красивые.

– Что заставляет вас совершать поступки вроде поездки на похороны дедушки? Почему вы иногда делаете то, что вам не нравится?

– Промилле вынудила Марина. Вернее, не сама Марина. Объяснять ей, что мы не любили родных, было утомительнее похорон. Так что мы без лишних слов поехали.

– Вы и Марина?

– Она еще не была знакома с родителями Промилле. А он счел траурную церемонию неподходящим поводом для знакомства. Кстати, звонок мамаши имел уморительный финал. Важно сказать, что она тоже ненавидела дедулю. Просто до трясучки ненавидела. Тут же она ревела аж в истерике. Промилле нашел какие-то глупые фразы, стал ее утешать. Мол, дедуля был уже ни к чёрту. Да и пожил о-го-го, чего уж тут сокрушаться. Мамаша тут же утерла сопли и зашипела: «Ты не понимаешь. Я плачу не о нём. Я плачу о себе. Сколько мне осталось жить?»

Конечно, дедуля был мразью. Но всё же это был его день. День его смерти. Неприлично требовать жалости к себе в эдакий день. У мамаши, как видите, отсутствует нравственное чувство. Отсутствует напрочь.

Канцлер Промилле избивает женщину

Канцлер характеризует свою мать как человека, которому неведомы представления о морали. При этом сама мать Промилле, по его словам, убеждена едва ли не в собственной святости. Обожая совать нос в дела других и раздавать советы, она на все лады повторяет, будто никогда не лезет в чужую жизнь.

Всё же Канцлер относится к ней лучше, чем к отцу. Однако акции матери сильно падают в глазах сына из-за реакции на его развод.

– Люди, с которыми мы говорили о разводе, выражали нам поддержку, – рассказывает мой клиент. – Промилле нечасто обсуждал развод с кем-либо. Но какое-то число раз говорил об этом. Скажем, отвечая на вопрос, где потерял кольцо. Собеседники находили какие-то ободряющие фразы. Хотя бы формально выражали сочувствие. Единственной реакцией мамаши была претензия.

– Претензия? Какая тут может быть претензия? Это же ваш брак, а не ее.

– О, мамаша считает, что Канцлер задолжал ей прыщавых уродов. Внуков, стало быть. Ее жизнь, понимаете ли, не удалась. Мамаша всю ее положила на алтарь служения ближним. То есть на диван, где мамаша и пролежала большую часть времени. Поэтому она спит и видит нагадить кому-нибудь. Например, своим внукам. Вот незадача, ребенок у мамаши один. Согласитесь, затруднительно иметь больше, если тридцать лет не давать мужу. Так что внуков мамаша ждет от нас.

История похорон деда Канцлера находит завершение в ходе одной из наших следующих бесед. Дедушку хоронят в будний день, и Промилле предупреждает родителей, что опоздает из-за утренних переговоров. Марине он говорит, что спешит на похороны, а сам отправляется завтракать в свой любимый ресторанчик неподалеку от офиса. Там рассчитывает время таким образом, чтобы попасть в церковь к середине отпевания, с аппетитом ест, а потом арендует на весь день «мерседес» с водителем и выезжает в сторону Железнодорожного – подмосковного города, где проходят похороны.

В расписание Канцлера вмешивается случай. Незадолго до того Железнодорожный присоединяют к Балашихе. Промилле неоднократно слышит, что после присоединения нужно ссылаться на Балашиху при указании адреса в Железнодорожном. Водителю, которого мой клиент характеризует как злоупотребляющего бриолином метиса, он называет адрес церкви и уточняет, что та находится в Балашихе. Навигатор приводит автомобиль к высокому красному дому с черной крышей посреди застройки частного сектора, а отнюдь не к церкви.

Промилле охвачен сложным чувством. Он не любит опаздывать сильнее необходимого, но на похоронах рад появиться позже запланированного. Канцлер велит ехать в Железнодорожный. На порог церкви он ступает под стук молотков: отпевание завершается, крышку гроба заколачивают гвоздями. Этот звук кажется Промилле ангельской музыкой.

– Церемонией заведовал папаша, адепт религиозного культа, – говорит мой клиент. – И он допустил, чтобы бедолагу сожгли. Устроил родителю похороны викинга. Странная безответственность, дедуле же надлежит восстать после трубного гласа. Как он теперь это сделает?

Как-то мы рассказывали эту историю одной подруге. С купюрами, разумеется. Без завтрака и ангельской музыки. Мы ужинали с намерением продолжить. Рассчитывали показать девушке свою обезьянку. Поэтому старались выглядеть человечно. В конце подруга заревела. «Отчего ты плачешь?» – спросили мы. «Мне жаль, что ты опоздал. Что не поцеловал дедушку в лобик», – сказала она. Мы вышли освежиться и уехали домой.

Периодически Канцлер описывает такую свою реакцию на раздражающие поступки женщин, характерную и для Акемгонима Горгоноя. Сталкиваясь с подобным женским поведением, эти двое обычно не выказывают недовольства, а выходят в туалет и сбегают. «Чаще всего мы бежим от женщин через сортир», – примерно так выражается мой клиент, подытоживая очередной рассказ.

Вот пример. Восемь лет назад Промилле отдыхает со своей тогдашней подругой Вероникой в Эмиратах. Однажды за ужином та, как обычно, съедает в два раза больше Канцлера. Проглотив свой чизкейк, Вероника доедает штрудель Промилле и рассказывает, что ее сестра худеет благодаря контролю питания со стороны гражданского мужа. «Но если бы ты попробовал меня контролировать, – говорит Вероника Канцлеру, – я бы тебе в лоб дала».

– Скажи она такое в России, – произносит мой клиент, посмеиваясь, – Канцлер ушатал бы ее на месте. Она бы, голубушка, почки выплюнула. Не сомневайтесь, она узнала бы, каково это – получить в лоб. Однако мы были в Эмиратах. Канцлер не знал, можно ли там было дубасить женщин прилюдно. Кто ж без местного образования разберет, что принято у шейхов. Поэтому Канцлер вышел сполоснуть руки. Перевел телефон в авиарежим. Уехал на такси в гостиницу. Проживание еще не было оплачено, кстати. А у Вероники не было денег. Канцлер провел в отеле минут десять. Забрал деньги из сейфа. Прихватил загранпаспорт Вероники, ее банковскую карточку и даже аспирантское удостоверение. И два чемодана этой обжоры. Их Канцлер утилизировал по дороге в аэропорт. Там Промилле аннулировал обратный билет любительницы угрожать физической расправой. А свой билет обменял и улетел наутро. Ночью Канцлер развлекался с проституткой в транзитной гостинице. Веселая такая хохлушка оказалась и безотказная.

Про себя я отмечаю очередное некорректное словечко из тех, что в ходу у моего клиента. Мне всегда режет слух подобное пренебрежительное обозначение национальности человека.

Промилле продолжает рассказывать:

– Нарисовалась Вероника через месяц, аккурат под Сретение. На день святого Валентина. Канцлер и думать о ней забыл. Видимо, у бедной аспирантки закончились деньги. Иначе непонятно, зачем было опять соваться к Промилле. Тащиться из самого Медведкова на юго-восток. Увы, лучшего всеобщего эквивалента состоятельности, чем деньги, цивилизация не изобрела.

Вечерело, Канцлер ел черешню и смотрел фильм. Вроде бы «Адвоката дьявола». Зазвонил домофон, Вероника стала умолять Канцлера о разговоре. Тот был в хорошем расположении духа и продолжил смотреть кино. Назавтра она снова приехала.

Я чувствую, что сейчас услышу нечто отвратительное. Это редкий случай, когда я радуюсь, что из-за режима самоизоляции мы с Промилле никогда не находимся в одном помещении. Обычно мне нравится общаться с клиентами лично.