– Что происходит с Розой? Почему она избегает нас? Почему всё время плачет? – часто спрашивала самая младшая, двенадцатилетняя Лили.

– Её близкий друг погиб, – тихо отвечала мама, считая, что я не слышу, но я всё слышала. – Когда подрастёшь, ты поймёшь всю глубину её печали.

Родители считали, что я всего лишь потеряла лучшего друга и первую любовь, но никто из них никогда бы не понял меня по-настоящему. Старшие дети часто обделены вниманием, вся забота направлена на младших. Я ещё не успела вырасти, как стала чужой в собственной семье. Как бы я ни действовала, чего бы ни говорила, родители всё равно толковали бы мои чувства неверно.

Немногим более месяца я проработала, когда к нам домой пришёл мой босс, папин друг, и у них состоялся разговор, который я случайно услышала. Питер говорил отцу, что я абсолютно равнодушна на рабочем месте, безжизненна, как автомат, что я не проявляю любопытства, не заинтересована в клиентах, хотя всегда послушно исполняю то, что от меня требуется. Я ни разу не жаловалась, несмотря на грязь и окружение, которое, как ему кажется, мне не подходит, и он посоветовал отцу, чтобы я сменила место. Питер считал, что работа в закусочной не для меня, что пусть я равнодушна сейчас, но в будущем могу пожалеть, что тратила время и молодость напрасно на работу, которая не приносила мне удовлетворения. По его мнению, я зациклилась на прошлом, и мне необходима какая-то встряска, которая оторвёт меня от ступора.

А через неделю у меня состоялся разговор с родителями за обеденным столом, когда младшие уже ушли спать.

– Роза, ты задумываешься о будущем, дорогая? – начала мама, ласково на меня посмотрев.

Я неопределённо пожала плечами.

– Питер считает, тебе неинтересно работать в его закусочной, – встрял отец.

– Работа занимает мои мысли и даёт заработок, – честно ответила я.

– Мы с твоей мамой подумали и обсудили, что тебе было бы полезно сменить обстановку. Мы понимаем, что вокруг слишком много тяжёлых воспоминаний для тебя.

– Мне всё равно, – я смотрела на стол, не на них.

– Как насчёт того, чтобы переехать в Нью-Амстердам?

– Это очень крупный город. Не думаю, что мне будет там хорошо.

– Там живёт твой дядя Аксель. Ты помнишь его?

Я кивнула. Аксель Дюшенталь приходился сводным младшим братом моему отцу. Такое необычное имя досталось ему от матери-француженки, которая умерла, когда он был совсем маленьким. Мой дедушка, став дважды вдовцом, стал воспитывать в одиночестве обоих сыновей. Что-то не так было с двумя его жёнами, да и он сам вёл в молодости достаточно бурную жизнь, что впоследствии и принудило его обосноваться в крохотном и затерянном на карте Пратте (где мои родители и познакомились ещё детьми), где он стал жить тихо-мирно. Я слышала, что сразу после окончания школы Аксель оставил Пратт и перебрался на побережье. Он был копией своей матери, ничего ему не досталось от наших предков – фермеров, первопроходцев и покорителей Среднего Запада. Он был младше отца на восемь или десять лет. Сейчас ему должно было быть где-то около тридцати. Он приезжал к нам один-единственный раз на похороны моего дедушки, своего отца, когда мне было семь лет, но в моей памяти о его визите ничего не отложилось кроме того, что он очень хорошо ко мне отнёсся, мы весело играли, потому что нам обоим было не по душе, что все вокруг ходят такие серьёзные, и ещё он подарил мне шикарную игрушку, которую мама впоследствии передала Лили. И в нашей семье это был не единственный раз, когда мои детские чувства были задеты тем, что ни одна вещь по-настоящему не могла принадлежать только мне.

– Он уже несколько лет работает в Нью-Амстердаме, – продолжил отец. – Я звонил ему три дня назад. Он согласен, чтобы ты приехала и пожила у него. Я объяснил ему ситуацию, и он обещал помочь тебе с работой.

– На самом деле я против этого, – возразила мать. – Я всегда считала (и до сих пор так думаю) Акселя легкомысленным, несерьёзным и ведущим не вполне достойный образ жизни. Я сомневаюсь, стоит ли доверять ему нашу Розу.

– Ты слишком к нему строга, Мей. Мой брат хороший человек, просто иногда в нём проявляется французская кровь.

Они продолжили спорить, и я не вполне поняла по их полунамёкам и незавершённым фразам, о чём идёт речь. Похоже, Аксель что-то натворил в свой прошлый приезд, и с тех пор мама его невзлюбила. Пока родители шумели, я призадумалась. Мне было здесь так невыносимо. Тошно, что на ферме, что в Пратте. Вдруг в Нью-Амстердаме мне станет лучше?

– Мне хотелось бы уехать, – заявила я, прекратив родительский спор. – Как скоро это было бы возможно?

В ответ я услышала, что могу купить билет на поезд, когда пожелаю. Но дядю следовало предупредить заранее, чтобы он знал, когда меня встречать, и мог отложить свои дела. Почему-то мне захотелось как можно скорее покинуть родную местность, поэтому я назначила отъезд на конец недели, чтобы успеть закончить разные мелочи и собраться. Однако, обдумав всё, я решила почти ничего с собой не брать, а из одежды захватить лишь самое необходимое. Если что понадобится, в большом городе я точно смогу приобрести любую вещь. Раз я решила начать новую жизнь, мне ничего не нужно из прежней.

Я заперла все воспоминания о Джоэле, все свои чувства к нему на замок и отправила их в самую глубину тайников своей души. Только так боль от потери любимого не причиняла мне постоянных невыносимых страданий, только так, совсем отказавшись от прошлого, могла я жить и вновь проявлять интерес к окружающему миру. Я знала, что по отношению к памяти Джоэля поступаю не совсем порядочно, но, только вообразив себе, что его никогда не существовало, я могла отрешиться от боли. Молодость брала своё, и организм противился всеми способами тому, чтобы быть обращённым в живой труп. Ведь, как я уже говорила, большую часть души я потеряла с гибелью возлюбленного.

Новая жизнь будет сродни актёрской роли. Я начну чувствовать себя другим человеком. Всё, мечты о семейной жизни остались в прошлом. Теперь я самая обычная девушка, окончившая школу и решившая перебраться в большой город на заработок, которая думает и ведёт себя в точности, как и сотни других подобных девушек.

Все мои вещи уместились в чемодан и небольшую сумку, и была ещё коробка с пластинками, которые я всё-таки не решилась оставить, хотя не один десяток раз изменяла решение «брать – не брать». От родителей я получила немного денег на первое время и еду в дорогу, потом что в пути мне предстояло провести целые сутки, и только на следующее утро поезд прибывал на Центральный вокзал Нью-Амстердама.

Провожали меня всей семьёй. Поезд остановился всего на несколько ми-нут на нашей захолустной станции, и нам и оставалось, что только махать друг другу через стекло. В этот момент, когда я осознала, что не увижу родных в течение неопределённо долгого времени, мне было приятно смотреть на эти милые лица и чувствовать их любовь. Родители так редко по-настоящему предъявляли мне её. Я была очень счастлива, что нахожусь в поезде, который умчит меня к новому светлому будущему. Как говорили мудрецы прошлого, начало – уже середина пути.

В дядиной квартире имелся телефон, так что мы договорились, что родители первое время будут звонить мне в конце каждой недели.

Я не сразу догадалась открыть окно, чтобы услышать последние мамины напутствия:

– Звони, если соскучишься. Если не понравится у дяди, в любой момент можешь вернуться. Никто не станет удерживать тебя в Нью-Амстердаме насильно. Мы не выгоняем тебя. Помни, ты всегда можешь вернуться домой.

Я вежливо улыбалась и кивала, но про себя решила, что под родительский кров не вернусь ни за что. Пока я жила в их доме, мне приходилось соблюдать определённые правила, но я больше не хотела жить по чужой указке. Я была решительно настроена на самостоятельное ведение хозяйства ещё четыре года назад, когда Джоэл сделал мне предложение. Не сложилось… Однако свободу я всё-таки обрела, и вновь возвращаться в подчинённое положение мне не хотелось. Я выросла. Мой путь разошёлся с теми, с кем я обитала все эти годы под одной крышей. Отныне моя жизнь принадлежала только мне.

В моё купе никто не подсел, и я порадовалась, что смогу устроиться с удобствами. Когда поезд тронулся, младшие бежали за вагоном, пока перрон не кончился. Мы махали и улыбались друг другу, слали воздушные поцелуи. Порой сёстры меня ужасно раздражали, особенно когда приходилось сидеть или заниматься с ними в ущерб собственным интересам, но сейчас мне было даже их чуточку жалко. Кто знает, доведётся ли им когда-нибудь побывать в крупном городе, и осмелятся ли они вообще оставить Средний Запад? К сожалению, ни Петуния, ни Лили не были мне особо близки, и я не думала, что стану сильно тосковать из-за того, что покидаю и их тоже.

То была первая ночь за долгое-долгое время, которую я провела спокойно, не поддавшись грусти, не пролив ни слезинки. Призрак умершего возлюбленного на этот раз не заявился незваным в мой сон.

А утром за окном была уже совершенно другая местность. Ландшафты Среднего Запада остались далеко позади, и всё, абсолютно всё было совершенно иным. Никаких необъятных полей, но большие особняки в предместьях, на мой взгляд, выглядевших уже почти городами, множество самых разнообразных зданий и машин, и построек и устройств современной цивилизации. Неутихающая жизнь – не то, что у нас. Я неотрывно смотрела в окно, поражаясь тому, с какой лёгкостью люди живут вдали от природы в своих искусственных каменных джунглях. В окрестностях Пратта почти все знали друг друга, мы были в курсе всех дел на соседних фермах и ранчо, а здесь люди наверняка не могут перечислить и всех соседей в своём высоченном доме. Одно только путешествие на поезде показало мне мир иной жизни. Что же станет со мной в самом городе? О крупных мегаполисах я читала только в книгах, а теперь вот в самом скором времени мне предстоит по собственной воле войти в запутанный лабиринт протяжённых улиц с головокружительной высоты зданиями, ощерившимися многочисленными окнами.

Когда поезд остановился, прибыв на Центральный вокзал, я взяла свои немногочисленные пожитки и ступила на перрон. Мимо меня сплошным потоком продвигалась живая масса – носильщики предлагали свои услуги, пассажиры спешили на свои поезда вместе с провожающими, а только что прибывшие устремлялись к ведомым им одним концам своего маршрута.

– Освободите дорогу, мисс, – услышала я позади голос и едва успела посторониться.

За мной следом спустился мужчина с большим багажом и, нисколько не растерявшись, живо призвал носильщика в форме. Повезло. Он-то знал, куда ему идти, я же – нет. Покрутив головой, я всё же пошла за своим соседом по вагону, да и люди, продолжая выходить из нашего поезда, направлялись в ту же сторону. Я была на правильном пути, раз не пришлось ломать голову над тем, в какую сторону двигаться.

Я не знала, как именно выглядит дядя, за исключением того пространного описания, что дал мне отец, и мы не условились заранее, где именно должны встретиться. Мне лишь сказали, что он непременно будет меня ждать. Но что, если я выйду из здания вокзала, так и не встретив его? Что мне делать тогда?

А потом вдруг я увидела мужчину с яркой табличкой в руках с моим именем. Он оказался высоким, моложе, чем я его себе представляла, и был достаточно красив, чтобы на него заглядывались женщины. Я никогда не видела настоящих французов, но в его манере держаться сразу почуяла нечто французское. Сама его натура была офранцужена, если можно так выразиться. Впоследствии я убедилась, что тут дело в его убийственном шарме и том очаровании, что он производил на окружающих. Он был одет в лёгкий летний костюм, который очень ему шёл, несмотря на то, что в городе было жарко в начале третьей недели августа.

Не успела я подойти, как он первым заговорил, глубоким, очень приятным голосом с небольшим акцентом, который поначалу резал мне слух. (Впоследствии я поняла, что это я обладательница характерного западного говора.)

– Племянница Роза! Сто лет не виделись! – он раскинул объятия, а потом крепко расцеловал, случайно коснувшись моих губ. Мой нос утонул в шлейфе его стойкого парфюма. – Ты так изменилась! Выросла и, дорогая моя, превратилась в настоящую красавицу. Можешь обращаться ко мне просто по имени. Не такая уж значительная разница в возрасте между нами, да и я ещё не настолько старый, чтобы важничать. Напротив, мне хочется, чтобы мы как можно скорее поладили и стали друзьями.

– Как…, – начала я, но он не дал договорить.

– Как я узнал тебя? Очень просто. Твой растерянный вид сразу бросается в глаза, так что я заметил тебя издалека. А ещё ты очень похожа на свою мать. Она в молодости тоже была такой – глаз не оторвёшь. Впервые в Нью-Амстердаме?

Я кивнула. Мне стало приятно, что он так отозвался о маме.

– Так я и думал. Ничего, скоро ты привыкнешь к большому городу и его небоскрёбам. По-первости это немного пугает, но быстро пройдёт. Верь мне. Когда-то и я ступил на ту же дорогу, что и ты сейчас.

Я снова кивнула. Не признаваться же мне вслух, что он абсолютно прав, и я не чувствую себя достаточно легко и свободно здесь и сейчас.

Дядя перехватил мой чемодан с лёгкостью, с осторожностью забрал коробку с пластинками, и я с сумкой последовала за ним к выходу. Он с ловкостью лавировал между прохожими, а мне с трудом удавалось не отставать и при этом стараться не столкнуться с растекающейся в разные стороны толпой. Никогда не видела такого скопления людей в одном месте. Всё же я зазевалась и сильно толкнула пожилого господина. Пришлось извиняться за свою случайную оплошность, но он только одарил меня сердитым взглядом и исчез прежде, чем я в достаточной мере высказала свои сожаления. Дядя обернулся, заметив мою задержку, и покачал головой. Когда я снова приноровилась к его шагу, он произнёс:

– Роза, ты ведь не в деревне. Достаточно краткого извинения, и всё. Этот человек… вы ведь незнакомы. К чему интересоваться его здоровьем, когда вы никогда в жизни больше не встретитесь? Я понимаю, что фермеры хорошо знают всех, кто живёт в округе, но в больших городах не принято быть многословным со случайными людьми.

Я покраснела, но родственник не заметил моего стыда, шагая чуть впереди и глядя вперёд.

Как же глупо получилось! Только приехала, как уже продемонстрировала свою неосведомлённость. Мне не хотелось позориться перед братом отца, тем более что дядя Аксель обладал какой-то неуловимой притягательностью, так что для тебя сразу становилось важно его мнение. Даже со спины он казался значимой личностью, потому-то мне и не хотелось, чтобы он подумал обо мне хуже, чем я была на самом деле. По первому впечатлению, как известно, складывается мнение о человеке. Будучи первой красавицей школы, я привыкла к вниманию противоположного пола, а настоящую любовь я узнала раньше всех своих одноклассниц, так что не могла позволить, чтобы кто-либо пренебрегал мной и считал глупой девчонкой, пусть он даже и старше меня на десяток лет. И пусть этот мужчина считался моим родственником, по большей части он оставался для меня посторонним человеком.

Когда мы вышли за пределы вокзала, дядюшка снова обратился ко мне. В его тоне не сквозило ни насмешки, ни издёвки, точно оплошности с моей стороны и не было, и я заметно оживилась, ободрённая его деликатностью.

– Не возражаешь, если мы пройдёмся пешком? До моего дома всего два квартала.

– Хорошо. Так даже лучше, – я постаралась, чтобы мой голос звучал радостно, хотя за пределами вокзала толчеи нисколько не уменьшилось, и это обстоятельство было не в мою пользу. – Я привыкла к долгой ходьбе, люблю также длительные прогулки на велосипеде. Пешком я смогу всё вокруг рассмотреть без спешки.

– Ну, Нью-Амстердам тебе пешком не обойти, – улыбнулся мой родич. – Однако квартира, в которой тебе предстоит обосноваться, находится не слишком далеко от того места, где я работаю, а это очень удобно.

– А где ты работаешь? Я не знаю.

С конца марта я впервые проявляла столько любопытства, да и город заставлял обращать на себя внимание, что я только успевала головой вертеть по сторонам и просто чудом не натыкаться на прохожих. Пратт уже казался далёким сном или полупрозрачной фантазией, словно располагался в какой-то иной реальности.

– В кабаре «Дивная пташка». Отец тебе не сказал?

– Нет.

– Значит, и твоя мать не знает, – усмехнулся дядя, чего я не поняла. – Я работаю конферансье. Знаешь, кто это?

– Как в цирке, наверное. Объявляет номера, ну всё такое.

– Почти угадала. Помимо объявления номеров и представления публике артистов я ещё принимаю участие в некоторых сценках и обязательно выступаю в первом номере, которое задаёт тему нашего вечера. Я могу пристроить и тебя. Ты уже где-нибудь работала?

– Официанткой в закусочной. Ужасная работёнка!

– Верно. И мне бы не хотелось, чтобы моя племянница работала официанткой. Поёшь или танцуешь?

– Я э… пела в церковном хоре и шесть лет ходила в танцевальный клуб по субботам.

– Ладно. Позже посмотрим, что из тебя может выйти.

Остаток пути мы прошагали молча. Я продолжала разглядывать всё, что казалось мне диковинкой, а этим являлось большинство в окружающей меня действительности, ощущая себя словно и не собой вовсе, как если бы мой разум вдруг взял и переместился в иную обстановку. Фермерская жизнь и звуки скотного двора, ранчо, глухой Пратт, Средний Запад остались далеко позади. Я поняла и приняла это, как и то, что возврата к прошлому не будет. Да я и не хотела его, этого прошлого. Научившиеся летать более не способны думать о земле либо тосковать по ней. Бесконечные потоки людей, такси и дорогие авто последней модели, яркая реклама всюду, высотки, шум и суета большого города, не утихающего ни на один час – всё было мне в новинку, тем более что я-то привыкла к спокойствию и размеренной жизни тихого городка. И я вдруг сравнила уединённость нашей жизни на ферме с жизнью дикарей на каком-нибудь острове, которые наслышаны о цивилизации где-то далеко-далеко, но и капли представления о ней не имеют.

Дальние расстояния, необъятные поля и пастбища не представляли для меня проблемы, поэтому те два квартала, что мы прошли, показались мне слишком короткими. Мой гибкий ум впитывал окружающие диковинки, так что, конечно, время пролетело незаметно, точно мы просто переместились из одной точки в другую. Но и этого «мгновения» мне хватило для того, чтобы понять – воздух в Нью-Амстердаме менее свежий, уличный шум более громкий, а люди вокруг представляют живую, непрерывно движущуюся массу.

Очень много людей. Очень много машин. И как-то тесно и скученно, так как и кусочка свободного пространства не пропадает даром. Слишком много рекламы, подсветки, проводов, и моему неискушённому взгляду это казалось излишним, портящим пейзажи «каменных джунглей».

Мой дядя жил в элитном многоэтажном доме. Он пояснил, что в нём два входа: через парадное крыльцо, выходящее на оживлённое авеню, и через чёрный ход, расположенный чуть в стороне от главной улицы в узком переулке, заставленном мусорными контейнерами, которым мы и воспользовались, чтобы не столкнуться со швейцаром, который, по словам родича, порой бывал как чрезмерно любезен, так и чрезмерно любопытен. Верно, он просто не хотел, что бы его соседи меня видели и могли чем-то смутить.

Мы поднялись на нужный этаж в лифте, который, по моему мнению, едва ли уступал в чём-то лифту отеля «Ритц», который я, конечно, никогда не видела, но представляла себе именно таким, а потом мой притягательный дядюшка пропустил меня вперёд в свою «хибару». Именно таким словом он нарёк свою чудную квартирку, и, оставив мой багаж на полу передней, повёл меня по дому, показывая, где что находится.