От моего дома до придорожной закусочной «У Пита» пятнадцать кило-метров. Пятнадцать километров – это чуть больше часа езды на велосипеде по шоссе, по которому автомобили проезжают не чаще одного раза за пятнадцать минут. Уже больше месяца дважды в день пять раз в неделю я проезжаю этим маршрутом. Подобное передвижение помогает мне ни о чём не думать. Я не позволяю тем мыслям, которые затолкала глубоко внутрь себя, просочиться наружу. Я стараюсь обращать внимание только на окружающую действительность: на тепло солнечных лучей, на ленту дороги, которая с незначительными изгибами тянется до самого горизонта, на знакомые с детства ландшафты Среднего Запада, раскинувшиеся по обе стороны от шоссе – такой хорошо знакомый мне мир. Каждое утро на работу и каждый вечер с работы в будний день я яростно кручу педали, иногда даже до боли в мышцах ног, как если бы меня преследовали и от моей скорости на грани возможностей зависела бы жизнь. Таким образом я стараюсь убежать от воспоминаний. Боль физическая для меня предпочтительнее боли душевной, поэтому я и выбрала велосипед, хотя могла бы добираться до закусочной на старом семейном грузовичке.

Я Роза Гамильтон, и мне восемнадцать лет. Всего несколько месяцев назад моя жизнь могла бы сложиться иначе, и мне не пришлось бы работать в подобном месте и терпеть грубые шуточки от водителей большегрузов, которые и составляли основную массу клиентов этого заведения. Сложись всё иначе, я была бы самым счастливым человеком на земле, потому что у меня было бы всё, о чём я могла когда-либо мечтать.

Мои родители фермеры. Всю свою жизнь я провела с ними и двумя младшими сёстрами на нашей родной ферме, расположенной на окраине городка Пратт на Среднем Западе. Этот городок до того крохотный и непритязательный, что обычно его не указывают на картах, а почти все поезда проскакивают нашу станцию, не останавливаясь. Мне всегда нравилась местность, в которой я жила, и моя фермерская жизнь тоже. Я никогда не мечтала переехать в крупный город, как о том мечтают другие ребята моего возраста. Мне такое не приходило в голову. Жить на природе в окружении большого количества домашних животных и предаваться размеренному труду изо дня в день мне было предпочтительней, чем задыхаться в каменных джунглях и суетиться в попытках приноровиться к бешеному темпу жизни крупного города.

Я была первой красавицей школы, круглой отличницей, пела в церковном хоре, а по субботам посещала танцевальный клуб, но при всём при том не мыслила ни о чём, кроме фермерства и родных краёв.

В четырнадцать лет я познакомилась с Джоэлем Грином и влюбилась в него по уши почти с первого взгляда. Он вернулся на ферму своих родителей, которые были, кстати, нашими ближайшими соседями, после службы в каких-то войсках. Он получил не то ранение, не то травму (он никогда не рассказывал мне об этом эпизоде своей жизни подробнее) и вернулся, чтобы помогать своим старикам и продолжить их дело. Джоэл был настоящим красавцем, великолепным (во всей полноте этого слова) и обаятельным человеком. Он был храбр, честен и имел твёрдые принципы, которым следовал. Подобных мужчин редко встретишь в сельскохозяйственной глуши. Ему минул двадцать один год, но он уже столько всего знал и умел. Мы были соседями, мы не могли не сталкиваться друг с другом почти ежедневно, поэтому очень скоро подружились, и, так как я уже была в него влюблена, его симпатия ко мне тоже скоро переросла в более глубокое чувство.

У нас были одинаковые интересы, общие взгляды на жизнь, мы прекрасно дополняли друг дружку как внешне, так и внутренне. Очень скоро мы даже думать стали одинаково, и не редко один из нас вслух продолжал мысли другого. Это было самое настоящее единение душ. Это было прекрасно. Это была любовь, подаренная нам свыше.

Не каждой девушке в четырнадцать лет доводится услышать предложение руки и сердца от избранника намного (как мне тогда казалось) старше её. Мне довелось, и это был очень волнительный момент.

Мы оба тогда валялись на сеновале около курятника, и солнце освещало наши тела, сплетённые руки, лица сквозь щели в досках. Прелое сено пахло ароматно, птицы кудахтали за стеной, сидя на яйцах, а мы болтали о каких-то пустяках. Потом Джоэл вдруг неожиданно сказал:

– Роза, выходи за меня. Я так тебя люблю, что хочу провести с тобой всю жизнь. Стань моей женой, подари мне это счастье – относиться к тебе, как к своей супруге.

Я утонула во взгляде возлюбленного, и по моим глазам он прочёл положительный ответ. Кроме друг друга нам никто не был нужен.

Однако я предупредила Джоэля, что прямо сейчас не могу стать его же-ной. Я была ещё не вполне готова, хоть и любила безмерно. Мне предстояло ещё многому научиться, чтобы стать умелой хозяйкой в собственном доме. Мы решили подождать до моего восемнадцатилетия. День рождения у меня был в конце марта, и мы сошлись на том, что поженимся через месяц после него. Также мой избранник согласился со мной и в том, чтобы ничего не говорить нашим родителям, уведомив их ближе к заветному сроку, тем более что мы не планировали торжественную обстановку, а всего лишь хотели скромно обменяться кольцами в церкви.

Мы сразу занялись планами на будущее. Последующее обучение после школы я посчитала ненужным для себя, тем более что Джоэл предложил мне обосноваться на ранчо его дедушки. Его дед был очень стар. Мы могли бы помогать ему, а потом наследовать его хозяйство. Будучи старшей дочерью, я с малых лет привыкла ухаживать за младшими и потому всегда мечтала о собственной семье и хозяйстве. Так что я уже предвкушала, как стану полноправной хозяйкой на этом ранчо и вокруг меня будет сновать множество ребятишек. Это был предел моих мечтаний – любящий муж, дети и обширное хозяйство со скотиной, а дед Джоэля как раз разводил лошадей не один десяток лет. И в центре всей этой кипучей жизни я – любящая мать и хозяйка.

Джоэл только деду и рассказал о наших планах, и тот с радостью согласился, чтобы мы переехали к нему, как только поженимся, и пообещал никому не раскрывать наш секрет, пока мы сами того не пожелаем. Но до этого момента оставалось ещё почти четыре года, и мне по-прежнему предстояло учиться в школе, переходить из класса в класс, точно обычной школьнице, а не взрослой барышне, каковой я начала себя считать, готовиться к экзаменам и сдавать их на высший балл, как велел мне долг, и петь в хоре не без одобрительного кивка Джоэля. Однако по субботам я стала приходить в танцевальный клуб с возлюбленным под восхищённые, но завистливые взгляды подружек и не изнывала от разлуки с любимым так сильно, как в другие дни. Джоэл настоял на том, что своим постоянным присутствием не должен отвлекать меня от учёбы, и был так уверен и убедителен, что я пошла на эту уступку без излишних сожалений.

Я редко помогала родителям на ферме и в былые времена. Моя обязанность заключалась исключительно в присмотре за младшими. Мама хотела, чтобы я получила достойное образование и добилась чего-нибудь в жизни, и потому следила, чтобы я больше времени уделяла урокам, нежели помощи по хозяйству. Я же всегда отдавала предпочтение «возне с землёй» сначала как игре, затем уже как маленькая помощница. Так что теперь грезила наяву, как перееду к мужу, ещё не окончив школу, и знала, что семья, скорее всего, не примет моего выбора, но я твёрдо решила посвятить жизнь тому, кого люблю.

В юности время кажется вечностью, и ты почти не замечаешь его движения. Эти четыре года и были для меня моей вечностью, счастливой и беспечной, и только необходимость продолжать ходить в школу, хотя отнюдь не знаниями была занята моя головка во время уроков, омрачала мои наисчастливейшие дни. Моя совесть не позволяла бросить школу, как и глупые законы, регулирующие отношения в нашем обществе. Не за себя, но за Джоэля боялась я, хотя мысль о побеге была лучшей фантазией того времени. Он же сопровождал меня всюду, когда не был занят делами на ферме, за исключением тех часов, что я проводила в школе или на репетициях. И, разумеется, ночи всегда разлучали нас. И пока он помогал мне с уроками, я под его руководством обучалась вести хозяйство на ферме, как надобно. Пусть и старшая дочь, но я была лишена того человека, который руководил бы моими действиями и наставлял по жизни. Мама всегда уделяла больше внимания моим сёстрам, того требовал их возраст, и обычно все её советы сводились к тому, чтобы я уселась за учебники. В лице старшего по возрасту и более опытного Джоэля я наконец-то обрела того мудрого наставника, которого всегда желала.

Мы были счастливы, и ничто не могло омрачить нашего счастья. Так мы тогда считали. Травма Джоэля, полученная на военной службе, не разлучила бы нас, она не представляла опасности для его здоровья, поэтому я с нетерпением ждала условленного срока. Время было единственным препятствием для нашего окончательного соединения.

Ближе к моему восемнадцатому дню рождения мы съездили в соседний город в нескольких часах езды (то была моя первая поездка за пределы Пратта) и купили кольца – простые золотые украшения без изысков. Мы оба не хотели обставлять нашу свадьбу торжественно, нам не надо было составлять список гостей, подбирать наряды и заниматься прочей кутерьмой, вызывающей головную боль. Свадьба касалась нас двоих и никого более.

В наших семьях давно знали, что мы испытываем чувства друг к другу, но родители не предполагали, что мы поженимся. Иногда в шутку намекая на столь скорое возможное событие, в ответ я неизменно слышала одно и то же – что мы ещё слишком молоды, чтобы связывать себя узами брака, что первые чувства часто обманчивы и только кажутся сильными и постоянными, что у нас разница в возрасте, что таким молодым людям не следует оставаться на ранчо, не повидав мир. Множество отговорок, лишь бы только мы, дети, безропотно слушались своих родителей. Ведь и мои, и его родители были сторонниками нашего дальнейшего образования и переезда в более крупный город. В своё время они были лишены такой возможности, но желали её для своих детей, не желая принять то, что мы хотим идти собственным путём, а если и повторим те же ошибки, то разберёмся с ними сами. Только дедушка Джоэля поддерживал нас, считая, что молодые не должны покидать насиженные земли своих предков, и во мне он видел идеальную жену для своего единственного внука. Он ценил мой трудолюбивый и покладистый характер, но считал (единственное, что мне в нём не нравилось), что я не склонна к самостоятельному принятию решений, что мне нужна твёрдая рука, которая направляла бы меня по жизни, и этой рукой он видел своего внука, который всегда был уверен в том, чего хочет, ставил перед собой цель и добивался её.

Страшное горе, ужасное событие свершилось в день моего восемнадцатилетия, когда уже казалось, что все мои мечты станут явью.

На мой праздник собралось много гостей, в доме было очень шумно и весело. Торжество в честь меня. Важнейшее событие, когда я последний раз, можно так выразиться, остаюсь ребёнком, одной ногой уже находясь во взрослой жизни, которая наступит сразу по получении диплома об окончании школы. Этот день обернулся настоящей безудержной вечеринкой. Джоэл всё время находился поблизости, и мы предвкушали наше скорейшее заключение уз, мечтая, как уже завтра сделаем объявление о том, что собираемся пожениться. Всеобщему удивлению не будет конца, ведь мы так долго скрывали ото всех свои намерения.

Во второй половине дня мой возлюбленный вдруг почувствовал себя плохо, настолько плохо, что решил вернуться домой и отдохнуть в тишине под воздействием лекарств. Я хотела поехать с ним, я словно предчувствовала нечто дурное, но он не позволил.

– Это твой день. Все эти люди пришли ради тебя, – сказал он, потому что я никак не желала отпускать его. – Было бы невежливо с твоей стороны предоставить их самим себе. Со мной ничего не случится, не беспокойся. Это всего лишь обострившееся недомогание. Это всё из-за шума и толпы. Одна таблетка, и я приду в норму.

И он уехал на стареньком пикапе, а я осталась одна в этой проклятой жизни.

То были его последние слова, сказанные мне. Мы даже не попрощались как следует. Никто из нас не способен предвидеть будущее…

Я вернулась к гостям и празднику, но смутное беспокойство не оставляло меня. Я не могла понять, что именно меня тревожит. Постоянно думала о Джоэле. Решила, как только гости разойдутся, поехать к нему. Хотя мы были соседями, расстояние между нашими фермами было значительным для пешего человека.

Однако ещё до того как праздник закончился, на нашу ферму прибыли двое полицейских. Они искали родителей Джоэля. Один из них хорошо меня знал (его дочь тоже пела в церковном хоре) и подозвал к себе.

– Я знаю, ты дружила с их сыном, – сказал он тихонько. – Я считаю, тебя это тоже касается. Ты имеешь право знать, что произошло. Можешь остаться. Сочувствую тебе, девочка.

Я поняла, случилось нечто ужасное. Почти мгновенно на меня напала страшная дурнота. Когда чета Гринов подошла, я услышала голос второго полицейского, но он раздавался как будто издалека:

– В пикап вашего сына час назад врезался большегруз. Сочувствую вашему горю, но вам необходимо проехать с нами. Это может сделать один из вас.

Эти холодные безжизненные слова причинили мне нестерпимую боль.

Я напросилась и поехала с ними в своём нарядном платье и с завитыми волосами. Я почти не помню дальнейших событий. Вернее, я намеренно запретила себе вспоминать о тех кошмарных часах. Закрыла доступы к этим воспоминаниям. Это был сон, страшный сон. Этого не происходило на самом деле. Это не принадлежит мне. Всё это мне только привиделось. Не я стояла в морге, глядя на тело моего ненаглядного, превратившегося в кровавое однорукое месиво с пробитой головой. Это не я слышала, как мать Джоэля так кричала и захлёбывалась слезами, что ей потребовался доктор. Это не я оставалась безучастно-спокойной, не из моих глаз не пролилось ни слезинки. Мой разум отказывался верить в то, во что уже поверили глаза.

Я не знаю, как оказалась дома и кто подвёз меня, но хорошо помню, что всю ночь проплакала. Слёзы наконец-то появились и лились нескончаемым потоком. Я старалась сдерживать рыдания, чтобы никого не разбудить. Под утро я забылась тяжёлым сном и последующие три дня не ходила в школу. Я могла только тупо сидеть и смотреть в окно.

Мне ничего не хотелось. Жить не хотелось. Точно душа покинула тело, которое продолжало функционировать.

Мама заходила ко мне, родители заходили ко мне, сёстры заходили, наш священник, но от их соболезнований и речей мне становилось только хуже. Мне было невыносимо говорить с кем-либо о Джоэле. Никто не знал, что он был моей второй половинкой, что я была готова разделить с ним жизнь. Мы не успели рассказать о нас всей правды. Так даже лучше, иначе сочувствия, слетающие с чужих языков, были бы мне ещё более неприятны, ведь никто из этих людей не понимал. Пусть лучше думают, что Джоэл был мне хорошим другом и парнем, в которого я была влюблена. Никто не подозревал, что моя первая любовь может быть для меня единственной и на всю жизнь. Если бы люди знали, они пытались бы убедить меня в том, что это не так.

Только старый дедушка Джоэля, зная истину, понимал всю глубину моего горя. Его степень боли от потери внука была соизмерима моей от потери возлюбленного. Я побывала у него лишь однажды и поняла, что долго он не протянет. Смерть драгоценного внука значительно подкосила его здоровье. А вот моё молодое тело будет жить ещё долгие годы, душа же будет изнывать, страдая в одиночестве.

В детстве у меня было очень много домашних питомцев, которых я сильно любила, и пока я взрослела, они старились и умирали. Каждого я провожала в последний путь и в своём сердце находила место для каждого из них. Я вспоминала всех. Так, когда мне было двенадцать, умер кролик. Рэм была его кличка. Он прожил двенадцать лет, мой ровесник. Очень долгая жизнь для кролика. Его купила ещё моя бабушка, которая скончалась, когда мне было пять. Так получилось, что этого кролика не забили в срок, и потом он стал принадлежать мне. Я сильно горевала после его смерти и поняла, что как бы долго животное не жило, его срок всё равно очень короток по сравнению с человеческим. Девочкой я думала, что нет ничего хуже гибели домашнего любимца, потому что, взрослея, ты лишь приближаешь его кончину.

Когда погиб Джоэл, моя скорбь была в тысячи раз сильнее, и я поняла, что ещё хуже, когда твой возлюбленный, вся твоя жизнь, умирает и оставляет тебя в одиночестве не известно на какой срок, и каждый день становится пыткой, которая не закончится до самой смерти. Нет ничего хуже этого. И я не знала, как жить дальше, как справиться с той болью, что поселилась в моём сердце.

Невыносимей гибели любимого пребывание в одиночестве в течение неопределённого срока и без надежды на встречу с ним.

Три месяца я как-то жила, училась, готовилась к выпускным экзаменам и сдавала их, приглядывала за младшими, но всё ежеминутно напоминало мне о том, что Джоэля больше нет. Видеть ферму по соседству мне было невыносимо. Где бы я ни находилась, всё мне напоминало о нашем счастливом прошлом и о радужных планах на будущее. Я погрузилась в то, что у меня этого будущего больше не будет: счастливая жена, большое хозяйство, дети – всё кануло в Лету. Всё. Не будет никакого счастливого дома, полного голосов наших детей.

Я не знала, как жить. Просто не знала.

Боль душевная не утихала ни на миг, сердечные страдания не ослабевали.

Я окончила школу, получила диплом с отличием, не испытывая удовлетворения, гордости или радости. На выпускной бал я не пошла. Плевать на всё.

Любое напоминание о Джоэле, будь то место наших встреч или предмет, который он вертел в руках, и меня сразу бросало в слёзы. Я не желала развлекаться в компании одноклассников или знакомых, забросила хор и танцевальный клуб. Мне казалось величайшим кощунством веселиться, когда моего возлюбленного забрала смерть. Я стала считать себя вдовой, пусть свадьбы и не было, но мы были так близки к ней, хотя никто не знал. Тайна давила на меня тяжким грузом, но я не собиралась делиться ею. Боль принадлежала только мне.

Родители с трудом смирились с моим решением не получать дальнейшего образования, хотя я со своими баллами могла претендовать на лучший университет страны. Они дали мне выбор: в течение года я могу помогать им на ферме либо устраиваюсь на временную работу. Они надеялись, что это приведёт меня в норму, и на будущий год я всё-таки передумаю и стану учиться дальше. Я выбрала второе. Сельское хозяйство более не привлекало меня, а новое занятие могло бы отвлечь от тяжёлых размышлений. Я всё же пообещала, что на следующий год попробую поступить куда-нибудь, но на самом деле это были только слова, чтобы успокоить близких. Моё будущее было мне теперь безразлично. Жизнь моя была кончена, и для себя я уже всё решила. Мне было абсолютно всё равно, чем заполнять свои дни, раз рядом не было моего драгоценного Джоэля Грина, поэтому, когда друг отца предложил мне место официантки в придорожной закусочной «У Пита», я согласилась сразу. Я могла бы добираться до работы на машине, но предпочла велосипед, чтобы отдавать все силы кручению педалей. После трудового дня и физической нагрузки было счастьем замертво падать на кровать и погружаться в сон. Я была бы рада работать круглосуточно и без выходных.

Работа не была сложной, но с первого же дня стала вызывать у меня отвращение. Ничего подобного я никогда не хотела для себя, однако посчитала, что закусочная станет моей карой за то, что я продолжаю жить, когда другие мертвы.

И вот пять раз в неделю уже немногим более месяца я изо всех сил крутила педали на протяжении пятнадцати километров ради того только, чтобы освободить разум от той горести, которая постигла меня. Я могла бы уже быть женой и хозяйкой, быть счастливицей в собственном доме, купающейся в любви, но судьба распорядилась иначе. Удача не благоволила мне, и я ничего не могла с этим поделать, как жители некоторых приморских городков ничего не могут поделать с наводнениями и цунами.

Работа помогала отвлечься на несколько часов, но дома я ходила как тень, пугая младших сестёр. За общим столом один только намёк о Джоэле, и я спешила уединиться, чтобы никто не заметил моих слёз.