Clive Barker

Books of Blood

Volumes IV, V, VI

* * *

Books of Blood: Volume IV © Clive Barker 1985

Books of Blood: Volume V © Clive Barker 1985

Books of Blood: Volume VI © Clive Barker 1985

© Мария Акимова, перевод, 2020

© Мария Галина, перевод, 2020

© Роман Демидов, перевод, 2020

© Александр Крышан, перевод, 2020

© Юлия Кирюкова, перевод, 2020

© Сергей Неживясов, иллюстрация, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Благодарности

Я признателен следующим людям: Дугу Беннетту, благодаря которому попал в Пентонвиль и вышел из него за один день, а позже он провел мне настоящую экскурсию по тюрьмам и посвятил в тонкости устройства тюремной службы; Джиму Бёрру за мысленное путешествие по Уайт Диру, штат Техас, и за нью-йоркские приключения; Россу Стэнвеллу-Смиту за его вдохновенный рассказ об эпидемиях и о том, как их можно начать; а также Барбаре Бут, моему неутомимому редактору, чей энтузиазм для меня – это самый лучший стимул для фантазии.

Том IV
Нечеловеческая доля

Посвящается Алеку и Кону

Внутренняя политика
(пер. Марии Акимовой)

Всякий раз, когда Чарли Джордж просыпался, его руки замирали.

Ему становилось слишком жарко, и он резко откидывал одеяло на другую сторону постели. Мог даже встать и полусонно поплестись на кухню, чтобы налить себе стакан холодного яблочного сока. Затем возвращался, прижимался к полумесяцу нежного тела Эллен и снова позволял сну нахлынуть. Руки дожидались, пока его глаза закроются, а дыхание станет размеренным, словно тиканье часов. Им нужно было убедиться, что Чарли крепко уснул. И лишь когда его сознание уносилось прочь, они осмеливались начать свою тайную жизнь.

Уже несколько месяцев Чарли просыпался с неприятной болью в ладонях и запястьях.

– Сходи к врачу, – говорила Эллен. Как и всегда, без всякого сочувствия. – Почему бы тебе не сходить к врачу?

Чарли их ненавидел, вот почему. Кто в здравом уме станет доверять тому, чья профессия – копаться в людских болячках?

– Наверное, я слишком много работал, – убеждал он себя.

– Наверное, – бормотала Эллен.

Разумеется. Это самое подходящее объяснение. Чарли был упаковщиком, весь день работал руками. Вот они и уставали. Вполне естественно.

– Хватит дергаться, Чарли, – велел он своему отражению однажды утром, хлопая себя по щекам для бодрости, – вполне годные у тебя руки.

Так что ночь за ночью все шло по одному и тому же заведенному распорядку. А выглядело это так.

Семейная чета спит бок о бок в супружеской постели. Он – на спине, тихонько похрапывая; она – свернувшись калачиком под его левым боком. Голова Чарли покоится на двух толстых подушках. Его челюсть слегка отвисает, а глаза под завесой век следят за каким-нибудь приключением в мире снов. Быть может, этой ночью он – пожарный, который героически бросается в охваченный пламенем бордель. Чарли спит довольный, иногда хмурится, порой ухмыляется.

И тут под простыней начинается какое-то движение. Руки Чарли медленно и осторожно выбираются из-под теплого одеяла. Указательные пальцы сплетаются, встречаясь на вздымающемся и опадающем животе, словно ударяются головами. Они приветственно обнимаются, точно товарищи по оружию. Чарли стонет во сне – на него обрушился бордель. Руки тотчас падают на одеяло, изображая невинность. Когда через мгновение ровный ритм дыхания восстанавливается, они всерьез приступают к своему диспуту.

Случайный наблюдатель, окажись таковой в изножье кровати, мог бы принять этот обмен репликами за признак какого-нибудь психического расстройства. Руки Чарли дергаются и теребят друг друга, то поглаживая, то как будто борясь. Но в их движениях, пусть и судорожных, явно присутствует некий код или закономерность. Спящего человека можно принять за глухонемого, который беседует во сне. Только руки его не используют известный язык жестов и не пытаются общаться с кем-то, кроме друг друга. Тайная встреча проходит исключительно между ними. Так руки Чарли и проводят ночь – примостившись на животе и замышляя заговор, направленный против внутренней политики.

Чарли не то чтобы совершенно не знал о назревавшем мятеже. В нем шевелились смутные подозрения, что его жизнь идет как-то не так. Чарли чувствовал себя все больше и больше отрезанным от обычных ощущений, все чаще и чаще превращался из участника привычных ежедневных (и еженощных) ритуалов в зрителя. Взять, к примеру, интимную жизнь.

Чарли никогда не был выдающимся любовником, но и извиняться ему было не за что. Эллен казалась довольной его внимательностью. Но в те дни он почувствовал, что выброшен из процесса. Чарли видел, как его руки скользили по телу жены, касались ее со всем доступным им мастерством, но словно наблюдал за их манипуляциями со стороны и был не в силах насладиться ощущениями тепла и податливости. Не то чтобы его пальцы сделались менее проворными. Совсем наоборот. Недавно Эллен принялась их целовать, нахваливая за ловкость. Чарли комплименты ни на йоту не успокоили. Если на то пошло, от мысли, что его руки доставляют столько удовольствия, когда сам он ничего не чувствует, ему стало только хуже.

Были и другие тревожные признаки. Мелкие, но раздражающие. Чарли начал замечать, что его пальцы отбивали военные марши на коробках, которые он заклеивал на фабрике. Руки разламывали карандаши на мелкие кусочки и, прежде чем он успевал осознать, что сделал (вернее, что они сделали), разбрасывали ошметки графита и дерева по полу упаковочного зала.

И, что всего неприличнее, незаметно для себя он стал брать за руку совершенно незнакомых людей. Такое происходило трижды. Один раз на автобусной остановке и дважды в рабочем лифте. Чарли твердил себе, что это всего лишь примитивное желание уцепиться за другого человека в постоянно меняющемся мире. Лучшего объяснения он найти не смог. Как бы то ни было, подобные выходки чертовски смущали. Особенно когда он сообразил, что тайком взял за руку своего бригадира. Хуже того, тот в ответ стиснул ладонь Чарли, и оба мужчины поймали себя на том, что смотрят на свои сплетенные руки, словно владельцы собак на непослушных питомцев, которые решили совокупиться, не обращая внимания на поводки.

Чарли все чаще разглядывал ладони, пытаясь найти на них волосы. Мать когда-то говорила, что это – первый признак безумия. Нет, не волосы на ладонях, а само рассматривание их.

Пора было действовать. Ведя ночные споры на животе, руки прекрасно понимали, что рассудок Чарли скоро достигнет критичной точки. Еще несколько дней – и его буйное воображение доберется до правды.

Что же делать? Рискнуть и отделиться раньше срока, невзирая на последствия, или подождать, позволив событиям развиваться своим, непредсказуемым курсом? А что, если на пути к безумию Чарли раскроет заговор? Дебаты становились все жарче. Левая, как всегда, проявляла осторожность.

– А вдруг мы ошибаемся, – отстучала она, – и после тела нет жизни?

– Иначе нам и не узнать, – ответила Правая.

Левая на мгновение задумалась над этой проблемой, а затем спросила:

– Но как же мы всё сделаем, когда придет время?

Вопрос был не из приятных, и Левая понимала, что он беспокоит их лидера больше, чем любой другой.

– Как? – давила она. – Как? Как?

– Найдем способ, – сказала Правая. – Главное, чтобы разрез получился чистый.

– А если он будет сопротивляться?

– Человек сопротивляется руками. А его руки восстанут против него.

– И кто же из нас станет первой?

– Мною он пользуется уверенней, – ответила Правая, – поэтому мне и держать оружие. Пойдешь ты.

Левая на некоторое время умолкла. За все прожитые годы они ни разу не расставались, и мысль об этом не слишком радовала.

– Позже ты сможешь забрать меня, – отстучала Правая.

– Я заберу.

– Ты должна. Я – Мессия. Без меня идти будет некуда. Ты должна собрать армию, а потом вернуться за мной.

– Ради тебя – хоть на край света.

– Не будь сентиментальной.

Затем они обнимались, словно давно разлученные братья, и клялись в вечной верности. Ах, эти беспокойные ночи, полные пьянящего предвкушения грядущего восстания! Даже днем, пообещав держаться порознь, они не могли не улучить минуту, чтобы подкрасться и постучать друг о друга. Сказать: «Скоро, скоро». Или: «Сегодня вечером снова встретимся на животе». Или: «На что будет похож мир, когда он станет нашим?»

Чарли понимал, что близок к нервному срыву. Он поймал себя на том, что время от времени поглядывает на свои руки. Следит, как оттопыриваются большие пальцы, становясь похожими на длинношеих животных, всматривающихся в горизонт. Он начал замечать, что разглядывает руки других людей. Чарли стал просто одержим мыслью, что конечности говорят на собственном языке, а намерения владельцев их не заботят.

Манящие руки девственной секретарши. Бесноватые руки показанного по телевизору убийцы, которые отрицали его невиновность. Руки каждым жестом предавали своих хозяев, опровергая их гнев своими сожалениями, а любовь – яростью. Казалось, повсюду признаки мятежа. В конце концов Чарли понял, что должен с кем-то поговорить, пока не лишился рассудка.

Он выбрал Ральфа Фрая из бухгалтерии – рассудительного скучного мужика, которому доверял. Ральф оказался очень понимающим.

– У меня такое же было, – сказал он, – когда ушла Ивонна. Жуткие нервные припадки.

– И что ты сделал?

– Повидался с мозгоправом. Зовут Джудвин. Тебе стоит попробовать терапию. Станешь другим человеком.

Чарли покрутил в голове эту идею и наконец произнес:

– Почему бы и нет? А он дорогой?

– Да. Но чертовски хороший. Без проблем избавил меня от судорог. В смысле, пока я к нему не пришел, считал себя обычным парнем с проблемами в семье. А теперь погляди на меня, – Фрай раскинул руки, – во мне столько подавленного либидо, не знаю, с чего начать. – Он ухмыльнулся, точно псих. – Но я счастлив как слон. Никогда не чувствовал себя лучше. Дай ему попробовать, он быстро определит, что тебя заводит.

– Проблема не в сексе, – уточнил Чарли.

– Поверь мне, – с понимающей улыбкой отозвался Фрай. – Проблема всегда в сексе.

На следующий день, ничего не сказав Эллен, Чарли позвонил доктору Джудвину, и секретарша психотерапевта назначила первый сеанс. Ладони так вспотели, что трубка, казалось, вот-вот выскользнет из рук, но, покончив с делом, Чарли почувствовал себя лучше.

Ральф оказался прав: доктор Джудвин был отличным парнем. Он не смеялся над мелкими страхами, которые изливал на него Чарли. Напротив, прислушивался к каждому слову с величайшим беспокойством. Это весьма обнадеживало.

Во время третьего сеанса к Чарли вернулось одно особенное для него воспоминание. Оно поразительно ярко вспыхнуло в голове: руки лежащего в гробу отца, скрещенные на его широкой груди. Красноватые, с жесткими волосками. Даже после его смерти абсолютная власть этих крепких ладоней еще несколько месяцев преследовала Чарли. Разве не представлял он, наблюдая, как тело покойника отправляют на перегной, что оно так и не упокоилось? Разве не воображал, что руки до сих пор барабанят по крышке гроба, требуя выпустить их? Сама мысль была нелепой, но то, что она открылась, принесло Чарли много пользы. В ярко освещенном кабинете Джудвина эта фантазия казалась пресной и смешной. Она затрепетала под пристальным взглядом доктора, протестуя против ослепительного света, а затем сдулась, слишком хрупкая, чтобы выдержать столько внимания к себе.

«Изгнание бесов» прошло куда легче, чем предполагал Чарли. Всего-то и потребовалось – немного покопаться. Детские бредни вытащили из психики, будто застрявший между зубами кусочек испорченного мяса. Больше ему там не гнить. Джудвин, со своей стороны, был в явном восторге от результатов. Когда все закончилось, доктор объяснил, что подобная одержимость для него в новинку, и он был рад справиться с проблемой. Руки как символы отцовской власти, по его словам, явление нечастое. Обычно в снах его пациентов доминировал пенис. Чарли ответил, что руки всегда казались ему важнее интимных частей тела. В конце концов именно руками изменяют мир, так ведь?

После сеансов Джудвина Чарли не перестал ломать карандаши и постукивать пальцами. На самом деле, их ритмичный бой сделался даже оживленнее прежнего. Но Чарли рассудил, что взрослым псам непросто отучиться от своих привычек, а самообладание восстановится, нужно только подождать.

Так что революция оставалась в подполье. Однако положение сделалось критическим. На отговорки больше не было времени. Настала пора действовать.

Именно Эллен невольно спровоцировала начало мятежа. Это случилось в четверг, после секса. Несмотря на то, что стоял октябрь, ночь выдалась жаркой.

Окно было приоткрыто, и чуть раздвинутые занавески впускали в комнату легкий ветерок. Муж и жена лежали под одной простыней. Чарли заснул еще до того, как высох пот на его шее. Эллен же не спала: ее голова покоилась на твердой будто камень подушке, а глаза были широко распахнуты. Она знала, что сон не придет еще очень долго. Ночь обещала стать одной из тех, когда все тело зудит, каждый бугорок постели подползает под тебя, а из темноты таращатся сомнения. Хотелось пописать (как и всегда, после секса), но Эллен не могла собраться с силами, чтобы подняться и пойти в ванную. Чем дольше она терпела, тем сильнее хотела встать – и тем сложнее становилось уснуть. «Чертовски глупая ситуация», – подумала она, но среди прочих тревог тут же позабыла, что именно показалось ей глупым.

Чарли пошевелился во сне. Вернее, дернулись его руки. Эллен посмотрела в лицо мужа. Спящий, он казался настоящим херувимом и, несмотря на седые пряди в бакенбардах, выглядел моложе своих сорока лет. Он нравился ей достаточно, чтобы она говорила «люблю», но не настолько, чтобы закрывала глаза на его проступки. Чарли был ленив и постоянно жаловался. Ныл, страдал. Бывали вечера, когда он задерживался допоздна (это прекратилось совсем недавно), и Эллен была уверена, что муж встречался с другой. Пока она смотрела, из-под простыни появились его руки. Они вынырнули наружу, словно двое спорящих детей, и для пущей убедительности рубанули воздух.

Эллен нахмурилась, не вполне веря своим глазам. Походило на телепередачу с выключенным звуком, представление без слов для десяти пальцев. Пока женщина изумленно следила за ними, руки вскарабкались на живот и откинули простыню, обнажив густые волосы вокруг интимных мест Чарли. Шрам от аппендицита, который блестел сильнее, чем кожа вокруг него, отразил слабый свет. Ладони будто сели друг напротив друга.

Сегодня спор их был особенно яростным. Левая, более консервативная, настаивала на отсрочке, но Правая не могла ждать. Пришло время, утверждала она, испытать свои силы и свергнуть тиранию тела раз и навсегда. Как бы то ни было, решение больше от них не зависело.

Эллен подняла голову с подушки, и руки, прежде слишком увлеченные спором, впервые почувствовали на себе ее взгляд. Их заговор был раскрыт.

– Чарли… – прошипела женщина на ухо тирану. – Прекрати, Чарли. Прекрати.

Правая, принюхиваясь, подняла указательный и средний пальцы.

– Чарли… – повторила Эллен. Почему он всегда так глубоко спит?

– Чарли… – Она встряхнула мужа сильнее, а Правая постучала по Левой, предупреждая ту о пристальном взгляде женщины. – Пожалуйста, Чарли, проснись.

Правая рука взметнулась. Левая отстала от нее не больше чем на мгновение. Эллен успела еще раз выкрикнуть имя мужа, прежде чем руки сжали ее горло.

Чарли снился невольничий корабль. Его сны часто отличались экзотичностью, свойственной фильмам Демилля^[1]. В этом приключении его руки были скованы. Чарли тащили в кандалах к колодкам, чтобы высечь за какой-то неясный проступок. Но внезапно все переменилось, и он уже сжимал худое горло капитана. Кругом раздавались одобрительные вопли рабов. Капитан – который выглядел совсем как доктор Джудвин – высоким испуганным голосом умолял его остановиться. Голос был почти женским. Похожим на голос Эллен.

– Чарли, – визжал капитан, – не надо!

Но глупые жалобы лишь заставили того встряхнуть мужчину сильнее. Чарли почувствовал себя настоящим героем, когда рабы, чудесным образом освободившись, ликующей толпой собрались вокруг него, чтобы увидеть последние минуты жизни своего хозяина.

Лицо капитана побагровело, и он едва успел прохрипеть: «Ты меня убиваешь…» – как большие пальцы прикончили его, в последний раз впившись в шею. Лишь тогда, сквозь дымку сна, Чарли понял, что, хотя жертва и была мужского пола, адамово яблоко на ее шее не прощупывалось. И тут палуба корабля начала отдаляться, призывные вопли утратили свою горячность. Чарли открыл глаза и увидел, что стоит на кровати в пижамных штанах и держит в руках Эллен. Ее потемневшее лицо густо покрывала белая слюна. Язык свесился изо рта. На мгновение показалось, что в глазах ее все еще теплится жизнь, проглядывает сквозь полуприкрытые ставни век. Но потом эти окна погасли, словно Эллен навсегда покинула дом.

Сожаление и чудовищное раскаяние охватили Чарли. Он попытался отпустить тело жены, но руки отказывались разжиматься. Большие пальцы, совершенно утратившие чувствительность, продолжали душить ее, не смущаясь своего преступления. Чарли попятился и слез с кровати на пол, но руки потянули тело Эллен следом, словно нежеланную партнершу по танцам.

– Пожалуйста… – умолял он свои пальцы, – пожалуйста!

С невинностью школьников, пойманных на краже, руки отпустили свою жертву и взметнулись в притворном удивлении. Эллен прелестным вместилищем смерти осела на ковер. У Чарли подломились колени. Не в силах предотвратить падение, он рухнул возле Эллен и дал волю слезам.