Глава третья

Эйнсли

Когда Питер пришел домой, я ждала его за столом. Дети, как обычно, расползлись по своим углам: начиная с возраста около восьми лет каждый из них решал, что проводить время с родителями без крайней на то необходимости больше не обязательно.

Внезапно я провалилась в воспоминания, как мы все вчетвером когда-то с нетерпением ждали возвращения Питера с работы. Вспомнила, как Дилан и Райли, наши старшие мальчики, бежали навстречу отцу, не давая ему даже закрыть дверь, спеша рассказать о событиях дня. Его это немного раздражало. Хорошо помню, как он просил дать ему перевести дух, а не набрасываться с порога. Знать бы тогда, сколько у нас еще будет времени перевести дух, когда они подрастут.

С Мейзи, младшим ребенком и единственной девочкой, все было иначе. Питер всегда находил для нее время, хотя она росла самой независимой из наших детей. Возможно, муж на примере первых двоих понял, как быстро кончается детство, или с дочкой было проще, чем с мальчиками, или же Питер просто осознал, что наше время с детьми истекает.

Конечно, до того момента, когда они начнут самостоятельную жизнь, оставалось еще много времени: Дилану исполнилось четырнадцать, Райли – двенадцать, а Мейзи – десять. Но, казалось, еще вчера они были грудничками, а сегодня уже почти стали подростками. Думаю, все дело в том, что мы оба поняли, как стремительно пролетело время, пока мы занимались другими вещами. Как бездумно мы растратили его. А теперь у нас оставалось всего восемь лет – меньше, чем вся жизнь Мейзи, что казалось совсем коротким сроком, – и дети нас покинут. Они поселятся отдельно, у них будет своя жизнь. А нам останется… что?

Наш брак? Тот самый, которым мы столько времени пренебрегали?

Наш дом? Тот самый, ремонт которого мы откладывали, чтобы купить детям новую обувь и оплатить внеклассные занятия?

У нас в запасе не было ничего, что мы построили вместе, и, видимо, в этом и заключался смысл нашего соглашения: нужно было решить, есть ли еще за что бороться.

Мне не хотелось жить вместе с нелюбимым мужчиной, и не хотелось быть матерью, которая разводится с отцом своих детей, едва младшему исполняется восемнадцать, – я таких повидала достаточно. Они были истощены: уставшие и озлобленные, изношенные жизнью без любви. Я не хотела, чтобы мы стали такими, но не знала иного способа спасти брак. Романтические вечера и периодические походы к семейным терапевтам результата не дали. Соглашение – моя последняя попытка. Если и оно не сработает, не знаю, есть ли у нас надежда. Должно сработать.

Питер показался в дверях кухни, усталый и выжатый, как всегда. Он вздохнул, пригладил волосы и кивнул в мою сторону, не встречаясь взглядом.

– Привет, – произнес он, и в голосе у него звучало замешательство. Мне не нужно было спрашивать, в чем дело. Наступил вторник, и это означало, что соглашение официально вступило в силу.

Подчиняясь нашим правилам, Питер не спрашивал меня о том, с кем я встречаюсь и каковы мои планы, но было видно, что неизвестность сводит его с ума. Я улыбнулась, встала со стула и пошла к нему, пока он возился у раковины, собираясь сделать себе кофе на вечер.

– Как на работе?

– Отлично, – буркнул Питер не то рассеянно, не то раздраженно, но я не стала продолжать расспросы.

– Пойду наверх, собираться. Тебе ничего не нужно сейчас?

Я ждала ответа, но его не последовало. Вместо этого муж закрыл кран, отставил в сторону наполовину заполненный кофейник и повернулся ко мне.

– Ты уверена? Мы точно знаем, что́ делаем? А вдруг это ужасная ошибка?

У меня потеплело на душе от тревоги, звучавшей в его голосе.

– Мне не кажется, что это ошибка. А тебе?

Его карие глаза смотрели прямо на меня.

– Не знаю, Эйнсли. Не могу избавиться от мысли о том, что после сегодняшнего вечера… обратной дороги не будет, понимаешь? Пока ты не перешагнула порог, у нас еще есть выбор, но потом… сделанного не воротишь.

Я прищурилась, переваривая сказанное.

– Ясно, – ответила я, кивая. – Но… какие еще есть варианты? Мы оба понимаем, что так продолжаться больше не может. Семейная психотерапия и романтические вечера не сработали, и что нам остается – сдаться? Поджать хвост и смириться с тем, что впереди еще несколько лет совместной жизни в качестве соседей с одинаковой фамилией, а потом вручить Мейзи на восемнадцатилетие торт и подать на развод? Даже если мы решим терпеть ради детей, разве мы заслужили такую жизнь? Восемь лет… чего? Какого-то ущербного существования? – Я поджала губы. – Я этого не хочу, Питер. Мне тоже очень страшно, поверь. Я бы никогда не предложила ничего подобного, если бы видела выход получше. Поэтому, если у тебя есть другой вариант, помимо принятия поражения, слушаю тебя внимательно. – Я засунула руки в карманы и стала ждать, что он скажет.

– Это как-то аморально, – пробормотал он. – Даже не знаю, как объяснить. Такое ощущение, что мы изменяем друг другу.

– Но мы же не изменяем. У нас договоренность. Мы договорились, что будем встречаться с другими, чтобы оживить наш с тобой брак. Измена предполагает ложь, а здесь никакой лжи нет. Согласна, это действительно необычно, но чего ж тут аморального? Аморально – это когда делаешь что-то втихаря, а тут ничего такого нет. По крайней мере, друг от друга мы ничего не скрываем.

– Ты ведь не влюбишься в него, а? – спросил он со смехом, но я знала, что муж не шутит.

Я взяла его руку в свою.

– Любовь тут ни при чем. Да и секс тоже. Суть в том, чтобы общаться с другими людьми. Поразвлечься. Разрешить себе выйти из скорлупы, которой мы обросли, и понять, есть ли в нас еще что-то такое, что нужно открыть для себя. Ведь раньше мы были цельными людьми сами по себе, друг без друга и без детей. Я хочу выяснить, что еще осталось от тех цельных личностей. Вовсе не обязательно делать что-то – физически или иным образом – на этих свиданиях. Можно просто поговорить, потанцевать, приятно поужинать, посмотреть кино. Мне кажется, в первую очередь нам нужно снова обрести себя, а не кого-то еще.

Муж кивнул, но медленно, неуверенно. Невозможно было понять, согласен он или нет.

– Может, ты и права, – протянул он. – Не хотелось бы, чтобы это оказалось ошибкой.

– Нет такой ошибки, которую мы с тобой не сможем исправить, понимаешь? – Я сжала его руку и отпустила. – Мы делаем это вместе. До самого конца.

Он неожиданно наклонился и поцеловал меня в губы. Уже и не помню, когда он целовал меня так в последний раз.

– Я очень тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю. – Улыбнувшись ему напоследок, я вышла из кухни. Пора было собираться на свидание – впервые за пятнадцать с лишним лет.

Я договорилась о встрече с мужчиной по имени Стефан. Уже за сорок, на несколько лет старше Питера и меня, лысый, с густыми темными бровями а-ля Юджин Леви^[1] и милой улыбкой. В профиле у него было указано, что он любит спагетти и вино, гордится своим итальянским происхождением и что у него есть лабрадудль по кличке Лип, в честь Липа Галлагера^[2]. Вдовец, Стефан намеревался вспомнить о радостях жизни – видимо, сегодняшним вечером этой радостью должна была стать я – и получить как можно больше удовольствия в процессе.

За последние несколько дней мы обменялись несколькими сообщениями. Он интересовался, как у меня дела, как прошел день, но я отвечала кратко, намереваясь с самого начала дать понять, что не хочу продолжения. Но как такое объяснишь? Пожалуй, лучше было ориентироваться на двадцатилетних. Этим интересно только одно: переспать с астрономическим числом женщин. Но мне, помимо игр в постели, хотелось и приятной беседы, а зрелые опытные мужчины, как я надеялась, способны обеспечить и то и другое.

Если играть в угадайку, я бы предположила, что Питер выберет кого-то моложе себя, возможно намного, брюнетку. Его всегда тянуло к брюнеткам с волосами до самой задницы. Однако я не собиралась нарушать правила и расспрашивать его о будущей партнерше и о том, чем они будут заниматься.

Под ложечкой засосало, и я отогнала от себя тревожную мысль. Нужно сосредоточиться. Все необходимо сделать как следует. Я вытащила из шкафа свое любимое красное платье, возможность надеть которое предоставлялась так редко, и разложила его на постели. Это было платье миди без рукавов с элегантной драпировкой на груди. Одна из немногих моих шелковых вещей и уж точно единственная, которую я когда-либо отдавала в химчистку.

Усевшись перед туалетным столиком, я принялась мять и тянуть кожу. Когда-то давным-давно мне казалось, что морщины – удел женщин за сорок или за пятьдесят, но первую я обнаружила у себя в двадцать шесть, и с тех пор их становилось только больше. Одно время я даже радовалась, что успела захомутать мужа до того, как возраст начал сказываться на внешности, но теперь задумалась, не совершила ли ошибку. Если у нас с Питером ничего не получится, следующему мужчине я достанусь не в лучшей форме. Уже никто не узнает, каким было мое тело до того, как я выносила и родила троих детей. Никто не узнает, какой мягкой и нежной была у меня кожа в двадцать лет. Какой беззаботной и жизнерадостной я была. Все это досталось Питеру, а он беспечно промотал полученный дар.

Я взяла средство для снятия макияжа и смыла с лица косметику. Без основы, теней и почти незаметного слоя румян лицо сделалось бледным и безжизненным. Пустая оболочка, оставшаяся от женщины, которой я некогда была. Я втерла в кожу увлажняющий лосьон, заново нанесла основу и накрасилась, вернув щекам румянец. Потом добавила чуточку золотой пудры на веки – она выгодно подчеркивает зеленый цвет глаз – и красную губную помаду, огненно-яркую, как мои волосы.

Закончив с лицом, я распустила волосы и с помощью щипцов превратила свои прямые рыжие волосы в буйные волны. Это потребовало времени, но у меня еще оставался час до встречи со Стефаном, и я хотела выглядеть на все сто.

Придав непринужденное совершенство каждому локону, я побрызгала своими любимыми духами на запястья и за ушами, разделась и влезла в неудобное тонкое белье, которое не надевала уже много лет. Затем расстегнула молнию платья, натянула его и, застегнув, оправила. Не глядя в зеркало, прошла в гардеробную и выбрала простые черные туфли на шпильках.