– Да, я такая, странная. Не бери в голову. И дай телефон, я на время гляну. Еще полвосьмого, успею и прибраться и до сельпо сгонять. Ты стой тут, я быстро порядок наведу, а то скажешь потом, лешачиха даже приютить нормально не могла.

– А почему не ведьма? – вдруг расхрабрившись, спросил Тимофей.

– Не знаю. Лешачиха страшнее. Все, жди. Вот крыльцо, чтоб уверился, а теперь стой, я чуть пыль смахну.

Дверь хлопнула, в доме зазвенело, зашуршало. Заскрипел ворот, полилась вода. Какое-то время продолжалось шелестение, после завозил водой квач, которым девчушка пол перед визитом гостя намывала. Тимофей вслушивался, он почему-то думал, что хозяйка, как положено трудолюбивой хранительнице очага, будет что-то напевать себе под нос, но нет. В доме царило молчание, только по чавканью мокрой тряпки да звону посуды можно было догадаться о хлопотах Мины. Потом все стихло. Дверь снова скрипнула. Ветерок пронесся мимо него, обдав прохладой глубокого августовского вечера.

– Тут три ступеньки, они кривые, все руки не дойдут… Поднимайся осторожно, цепляйся за перила, и сразу садись. Вот сюда, да. А я мигом в сельпо. Надо ж тебя накормить как следует. Ничего, что я из твоих беру? – вдруг спросила она. Тимофей даже смутился.

– Но ведь ты же его… меня… конечно.

Он сглотнул слюну. Неожиданно поняв, что из глаз потекли слезы.

– Ты чего это, чего? – заволновалась хозяйка. – Ты по этому что ли? По подонку? Так знай, я вспомнила, он приезжал раньше сюда, один. Видать, место разведывал. За неделю, нет, чуть больше. Я думала, заблудился. Днем приехал, покрутился, потом убрался восвояси. А как увидела второй раз, не сразу до дотумкала.

– Ты сказала…

– Ну да, он же пьяный был. Подумала одно… да не придирайся. Я тебя от смерти спасла, а ты… хнычешь по отродью. А ну прекрати.

Он замолчал. Осторожное прикосновение, Мина коснулась его вихров пальцами и тут же пропала.

– Я быстро, – донеслось издали до Тимофея. – Сиди и жди.

И молчание. Погодя немного, он окликнул Мину, но та не отвечала. Почему-то подумалось, уж не играет ли она с ним в прятки какие. Мальчуган поднялся с жесткого, продавленного стула, сделал первый шаг по неведомому дому. Старый пол заскрипел неуютно, странно, подумалось ему, как же Мина, хозяйничая тут, умудрялась не шуметь. Он нагнулся, пол оказался щербат, стесан за долгие десятилетия верной службы, толстые доски изрядно обточились. И да, были мокрыми. Он распрямился, прошелся, касаясь стены, наткнулся на тумбочку, затем на шкаф, комод, после нашел дверь, но заходить внутрь не стал, вернулся. Вот здесь окна, одно из них разбито, мальчик чуть не порезался, другое забрано фанеркой. Дом явно брошенный, но и понятно, где еще могла остаться Мина. Странно, что она так и не навела порядок. Может только этим летом и перебралась из города? Или из поселка, вроде того, в котором он жил, тут ведь таких много в окрестностях. У отца была работа в соседнем, он потому и машину взял в кредит, что надо разъезжать по делам.

Отец. Тимофей нашарил стул. Сел, куснул губы. Неужто убила, вот так спокойно, будто тушку курицы разделала, и оттащила в бездонную яму? И только потом занялась им, тем, кого спасла… Верилось в подобное и не верилось. Нет, отца он боялся, но не мог понять и Мину. Или она живет не здесь, а сюда его специально затащила… зачем? Глупости все это. Она спасла, и точка. Чего он плакал, отец, в самом деле, хотел убить. Избавиться, как и обещал не раз и не два от него. Столько раз грозил, избивая, что добьет, что прикончит, что… Тимофей поразительным образом перестал ему верить. А теперь вот как вышло. Специально приезжал, потом специально сообщил соседям, что уезжает, что заберет парня, что нашел няню и так далее. Искать не станут, даже если бы отец вернулся и зажил прежней жизнью, как жил после бегства мамы – совершенно непонятного. Да, она ветреная, как говорили соседи, да взбалмошная, но она же мама. Забывала вернуться, иногда уходила вечерами, возвращаясь утром. Ругалась и с ним и с отцом. Но ведь заботилась о нем: помогала в школе с уроками, дарила подарки, водила на дополнительные занятия, если он приносил трояки, а такое случалось в третьем, последнем классе. И все же ушла.

Резкий шорох заставил его подскочить на стуле. Отпрыгнуть от окна и оглянуться, пытаясь понять, что произошло. Шорох повторился. Крысы? Заброшенный дом, занятый девочкой, почему бы ему ни быть пристанищем для этих подлых грызунов. От них весь поселок страдал, только кошки и в большом количестве помогали, больше ничего – ни яды, ни крысоловки. А тут… он похолодел. Потом решительно топнул ногой, услышав, как на комоде зазвенела посуда. И снова скрежет, на этот раз по стеклу. Он выдохнул. Ветка. Всего лишь ветка.

Мина вернулась небыстро, Тимофей успел себе еще всякого надумать, когда до исстрадавшегося слуха донеслись шорохи со двора и скрип запираемой калитки. На сердце отлегло.

Девчушка вихрем ворвалась в дом, посмотрела на стоявшего посреди комнаты.

– Не бойся, я вернулась. Магазин закрылся раньше обычного, но я в аптеке купила гематоген, он полезный, я его еще в детстве ела. Вот, – она пихнула лакомое снадобье ему в руку. – Сегодня больше ничего не смогла достать, извини. Ешь и яблоки возьми, мытые. Коричная и грушовка.

– Спасибо, – прошептал Тимофей, сжимая в одной руке яблоко в другой распечатанную плитку гематогена, – спасибо!

– Ну вот, – Мина верно, головой покачала. – я ему подарки сделала, а он плачет. Чего сейчас-то стряслось?

– Прости меня. Я… с непривычки. Просто страшно тут одному было тебя дожидаться, я… надумал всякое. А потом… прости.

– Рева-корова. Кого спасла. Жуть, – пальцы снова коснулись его волос. И тут же исчезли. – Давай, садись за стол, вот сюда, будем ужинать. Чай попьешь? Как знаешь. Я тебе сейчас кровать сделаю.

– У тебя окно разбито… – зачем-то произнес он.

– Знаю. Все никак не соберусь заколотить. Стекло дорогое, а я… да неважно. Без мужика никак, а он в слезы, – прибавила Мина. И чуть тише: – Ешь уже, вижу, какой голодный.

– Спасибо…

Он давился слезами, гематогеном, потом съел два яблока, понял, что сегодня в него больше ничего не влезет, желудок запротестовал с отвычки. Мина постелила ему матрац на полу, уверив, что кровать так себе, а крыс тут давно нет, да и вообще зверей никаких. «Меня не животина не любит, – прибавила она. И помолчав, договорила: – Я ж на них тоже охочусь». И наказала ему спокойно спать.

Удивительно, но провалился он сразу, едва голова коснулась небольшой подушки, которую ему положила хозяйка. Голова просто отказалась переваривать случившееся за сегодня, а потому он спал без снов, без мыслей, проснулся только, когда мозг чуть-чуть освободился от гнета усталости – наверное, ближе к концу ночи. Только тогда он осознал, очнувшись внезапно, где находится, почему и как сюда попал. Немного успокоившись, поднялся.

Где туалет, он понятия не имел, потому решил, стараясь не беспокоить Мину, выйти на крыльцо. Когда по собственным ощущениям, добрался до нужной двери, за спиной послышался знакомый уже голос:

– Бежать вздумал?

Он вздрогнул всем телом.

– Не хотела пугать, но ты куда-то собрался, – Тимофей, запинаясь, объяснил. – А, я балда, не сообразила сразу. Идем, покажу. Да не смотрю я, все, обратно сам дорогу найдешь.

Он вернулся, не так быстро, как хотелось бы. Снова лег и снова отключился, проснувшись только, когда солнце поднялось к зениту. Лучи его легли на лицо, Тимофей почувствовал это и верно, потому проснулся. Видеть их он не мог, но ощущал приятное тепло. Улыбнулся, встал и принялся искать Мину. Долго не находил, пока вдруг не услышал скрип открывающейся двери.

– Ожил, страдалец, очень рада. Я в магазин сходила, вот накупила всего, – ему послышался стук сумки по столу, что-то внутри стеклянно звякнуло, а еще железисто бухнуло. – На твои деньги пошикуем немного, думаю, возражать не будешь. Сейчас все сготовлю, я быстро. А ты пока посиди или…

– Я лучше по дому похожу, если мешать не буду. Мне хоть понять, где нахожусь.

– Тоже дело, – будто ветерок пронесся мимо него. – Не будешь потом спотыкаться и… и вообще. Я печку затоплю, света ведь нет. И вообще ничего нет. Потому и выживальщица, – добавила она неожиданно гордо. И потом, чуть погодя: – Я еще фанерку сперла, окно заколотить, чтоб не дуло. Ты знаешь что… ты потом матрац к стенке поставь, чтоб не мешал. Вот смотри, что взяла: банку тушенки, карбонада, джем, макароны, супы разные в пакетиках, потом еще зеленушки, картошки, она дешевая сейчас, смотри…

Мина все выкладывала ему на руки, Тимофей не понимал, для чего она это делает. Вроде бы похвастаться, сколько принесла, но ведь только что просила убраться в комнате. Интересно, подумалось, ему вдруг, а она спала рядом с ним или где-то еще? Вот тут диван есть, он нашел его еще утром, когда туалет искал. Может, на нем?

– Заслонку у печки открой, я быстро все сготовлю, – торопила сама себя Мина, раскладывая покупки по сервантам. – Холодильника нет, а и не работал бы, вот приходится брать, как в поход. Но ничего, переживем. Нет, чуть левее и выше, дотягиваешься? Да, и на себя. Хорошо, я сейчас огня разведу. Будет пища.

Она хлопотала, потом спохватившись, отправила его прибирать в комнате. Установив матрац в вертикальное положение и убедившись, что не свалится, Тимофей обошел небольшой закут, где его разместила Мина, не найдя ничего из мебели, кроме кресла и узкого, ровно колонка, шкафчика, где хранились какие-то тряпки. Все пыльное, видно, хозяйка редко ими пользовалась. Он вышел, по стенке перешел в большую залу, к печке, обогнул ее, найдя еще одну кровать, с продавленными пружинами, резанувшими по пальцам. Нет, на диване спит, тут пыли… нет, это паутина.

На вопрос Тимофея о пауках, Мина согласно ответила, мол, только с ними она и дружит, полезные звери, мух и комаров гоняют. Как же без них. В ответ гость рассказал про соседского кота Ваську, гонявшего у них со двора крыс и мышей, мордатый такой, злой, но очень старательный. Еще когда видел, побаивался погладить, да кот особо к людям не шел, верно, так дичком и вырос. Васька иногда приходил к ним домой, или мама приводила, справиться с напастью. Тот сам понимал, для чего звали, – работал на совесть. А потом уходил по своим кошачьим делам.

За время беседы о питомцах, он обогнул весь дом – небольшой, нескладный, одна большая комната, где печка, закут, где он спал, видимо, кладовка, сени, с которыми кладовка соприкасается стеной и крыльцо с тремя косыми ступеньками. Когда Тимофей выбрался, чтоб обойти дом снаружи, Мина позвала его завтракать. Или обедать, все едино, но суп она успела приготовить, так что обедать. Он поспешил вернуться, позабыв о порожек и едва не влетев в залу кубарем. Прохладные руки подхватили его:

– Горюшко мое, ты ж чуть нос себе не расквасил. Привыкай поскорее, а то придется… хорошо сообразила туалетной бумаги купить и йод.

Ел он быстро, почти не жуя, проглатывал горячий суп и затем так же жадно набросился на макароны по-флотски. Чай пил уже с трудом, от яблок отказался, поблагодарив. Долго сидел, молча слушая, как Мина рассказывает, что творится в городе. Ничего особенного, оказывается, сходила за покупками с рассветом, к открытию универсама. Говорила, в городе редко бывает, только по крайней надобности и либо утром, либо под закрытие магазинов, а что ей еще там делать? Только на людей глядеть. Рассказала, как две женщины не могли последнюю коляску поделить, как кассирша пыталась ее обсчитать, как старушка силилась с верхней полки йогурты достать – казалось, для самой Мины такое долгое пребывание вне стен дома уже приключение. Тимофей молча слушал, представляя себя на ее месте, вспоминая, как с мамой ходил в сельпо за покупками, или в большой магазин, именуемый «стекляшкой», где ассортимент товара всегда больше. Как потом обязательно останавливался покататься с горки, если зимой, или полазить на «черепахе», если летом. Но это еще до школы.

– Огрызки давай сюда, я все уберу. Жаль, земля тут никакущая, так бы зелень не в магазине брала, а сама все выращивала. Да только деревья и растут. И крыжовник с малиной. Вот их много. И потом, пойдешь во двор, осторожнее, лучше меня позови, я по тропкам хожу, а вокруг борщевика в этом году разрослось. Знаешь, ведь, что это за дрянь?

– А то, – он кивнул. Лет в семь полез в бурьян, прятаться во время игры, его руку так обстрекало – два месяца ожог не сходил. Врач сказал, повезло еще, аллергии нет, иначе еще хуже б пришлось. Тогда мальчуган слова доктора мимо ушей пропустил, а вот теперь при слове «борщевик» невольно вздрогнул.

– Да, тут санаториев нету, – повторила вчерашнюю фразу хозяйка. И помолчав, спросила то, о чем собиралась, верно, все это время: – Ты как дальше будешь? У меня поживешь или к родным пойдешь. Если что, я…

– Спасибо, – Тимофей замолчал на полуслове, хотел сказать, да осекся. Мысли о возвращении не проникали в сознание, бились о надежную заслонку, но мальчуган их не воспринимал, покуда Мина не поставила вопрос ребром. А, в самом деле, куда ему? К кому? Он задумался.

Тетя Роза не вариант, у самой родичей с краями, еще дочка приезжает каждые выходные из города, с двумя внучками, так что соседская избушка напоминает курятник – все клохчут, по двору бегают, гомонят. Да, взять-то может, но только по надобности великой. К нему отношение как к больному щенку, был бы у нее – утопила б, не задумываясь, чего такого выхаживать. А иначе присмотрит, покуда его в детдом не спровадят. Или пока мать не найдут. А где она? – кто ж знает. А что он один? И прежде слабый и робкий, теперь, когда отец затюкивал, пытаясь не то зрение вернуть, не то смелость впаять, и вовсе старался лишний раз из дому не выходить. Да и отцу на радость, не поймешь, дома ли сын, или с проломленной головой в болоте.

Он выдохнул невесело, в голове не укладывалось, что отец замыслил его убить и вот так избавиться от тела. Может даже с тетей Розой сговорился, что она молчит, а он дальше спокойно живет по соседству. А может, байка про няню не сказка, ведь мама-то не просто так ушла, а к хахалю какому-то. Тот, судя по ругани родителей незадолго до маминого ухода, упертый был, далеко жил, даже не в их области, но обеспеченный. Детей только ни в какую не хотел. А мама… она ж ветреная, про то все соседки и ему уши прожужжали. Может, отец и бить его начал именно потому, что не склеил их брак, а то и вовсе развалил. Тетя Роза в пылу искренности «нежданчиком» его назвала. Он не сразу понял, о чем она, спросил отца, тот только ругался. Потом сказал, мол, зря нам тебя аист припер, так бы лучше пожили. Это потом осознал, что родители свадьбу сыграли только из-за того, что ребенка сообразили. А так бы… кто знает? И почему не избавились – тоже неведомо.

Вот странно, пришла новая мысль – ни дедов своих, ни бабок он не знает вовсе. Мать про них не рассказывала, а отцовых видел лишь в самом раннем детстве, когда все вместе у них жили. Потом, кажется, стряслось что, вот семья и переехала на новое место. Будто сбежала. С той поры об отцовых родителях он ни полслова не слышал. Будто наснились те ему, их синий домик у колодца, пионы в палисаде, резное крылечко и цветастая пузатая печка, объединявшая две комнаты.

Может и наснились. Сейчас-то старые стали, сами в помощи нуждаются, а им еще инвалид по зрению. Он вздохнул. Покачал головой.

– Знаешь, я даже не знаю куда идти-то. Если не против, я…

Она хмыкнула и, как подумалось, улыбнулась:

– Что с тобой делать, оставайся. В тесноте, да не в обиде. Значит, не зря я тебе подарок купила, – и сунула ему в руку большую плитку шоколада.

Тимофей ощупал ее, провел пальцами по выпуклым буквам. Латиница. Большая плитка, толстая.

На глаза невольно навернулись слезы.

– Ну ты хуже девчонки, ей-богу. Чуть что и плачешь.

– Я просто… я… – объяснить он не мог. Попросил прощения, поблагодарил и пошел в закут, ткнулся в пыльный матрац, где долго в себя приходил.

Наконец, когда слезы кончились, выбрался.

– Мне подарки редко кто делал. Из жалости только, а ты ведь… Мина.

– Это верно, Мина, – девчушка усмехнулась. – Запомнил правильно. Значит, остаешься.

– Пока не прогонишь.

– Это как себя поведешь. Да шучу я, шучу.

– Я понял, спасибо.

Он повел руками, поймал пальцы, прижал к сердцу. Хотел обнять, да Мина отстранилась.

– Не надо, пожалуйста.

– Не любишь?

– Потом объясню. Рада, что ты остаешься, очень. Мне одной тут… тоже не сахар, – она замолчала на полуслове, протянула ему руки. Он снова сжал их и так стоял, тяжело дыша, желая подобрать много-много нужных слов, но никак не в силах найти.

Сколько времени они провели в молчании – трудно сказать. Мина высвободилась, напомнив о своей роли и его, новообретенной.

– Будешь мне помогать и во всем слушаться. Я сейчас во двор, борщевику задам, а ты, ты доски к печке перенеси. Потом другие во дворе попилим, запас выйдет. Тут еще один дом есть, совсем дырявый, так нам его надолго хватит, и сушняк не нужно искать. А я потом крышу залатаю, там черепица знатная. Заживем.

Тимофей охотно кивнул, соглашаясь. Вечером как раз потребовались его мужские навыки – отогнать машину с дороги, да, она давно заброшена, но мало ли. А «шевроле» лучше не светить.

Он знал азы управления, видел когда-то как отец водит, а потому сообразил снять авто с ручника, после чего Мина посадила гостя за руль, а сама дотолкала «шевроле» до зарослей боярышника.

– Теперь-то уж точно не найдут. А там еще может чего пригодится, – по-деловому разрешила вопрос с машиной она. Тимофей согласился, усталые, они отправились ужинать макаронами по-флотски и крыжовником.

Утром Мина, наконец, показала гостю свои владения. Предварительно выкосив густую траву, провела вокруг дома, представила сад, показавшийся мальчугану большим – четыре груши, семь яблонь, десяток кустов крыжовника, и еще столько же ирги, малинник, к которому его не пустили, и поверженные заросли борщевика, возле которых рос топинамбур. Тимофей получил тонкую палку для оглядывания запущенной местности, но так и не научившись ей владеть в прошедшие три года, поначалу просто бестолково размахивал, пока не получил нагоняй от Мины. Она где-то видела людей с белыми тростями, а потому показала гостю, как лучше.

– Не траву косишь, – заметила она, одобряя осторожные постукивания Тимофея по покосившемуся забору. – Так и в другие дома бывшей деревни наведаемся, покажу, откуда у меня что берется.

– Тут много заброшенных изб?

– Порядком. Большинство сгнило, но остальные еще годные. Вот эта, наша, с краю, лучше всех сохранилась, даже странно, что сюда никогда никто не заходил…. Ну, судя по виду, когда я тут появилась и высматривала жилье получше, – уточнила она.

– А чего отсюда все съехали? – наверное, хозяйка пожала плечами, ибо некоторое время молчала.

– Трудно сказать. Давно было дело. Может, в город подались, благо рядом, может еще что. А может потому, что сам в детстве слышал: про ведьминское проклятье. Девочка к ведьме от родителей ушла, колдовству, что ли, учиться, а может, просто не выдержала житья, те и пошли возвращать беглянку и мстить ведьме. Что с колдуньей стало, не знаю, наверное, утопили, но она напоследок место это прокляла. Родители умерли, девочка исчезла, а… ну что я тебе рассказываю, ты сам сюда пытался пробраться. Небось, лучше меня знаешь, что и как.

– Я слышал, родители девочку утопить пытались, потому их и проклятье болота взяло. Как-то так, – несколько смущенно произнес Тимофей, не зная, почему рассказывает сказки, в которые и в семь лет не верил. – А прочие жители, боясь, как бы их тоже не утопило болото, разбежались. Деревня, что и говорить, – авторитетно добавил он.

– Да что ты… деревня. Сам городской, небось?

– Нет, с Рассказовки. Но в городе бывал не раз. Отец туда возил, – он вздрогнул всем телом и замолчал. Мина так же не произносила ни слова. Потом вздохнула.

– Говорят, я в городе родилась, по крайней мере, в детдоме там жила. Не знаю, не то отказались, не то померли мои родители. Взяли приемные, хорошая семья, бездетная, давно мечтала. Вот только… – какое-то время она молчала, но потом продолжила: – С отцами нам не повезло. Тебя вот бил, меня того хуже. Я почему не хотела, чтоб ты меня трогал, потому как вспомнила о своем отце. Сволочь редкостная, – смачно произнесла Мина и добавила уже нецензурно: – Просто…

Тимофей поморщился. Девчушка поняла все без слов.