Глава 2

Айсун проснулась от приступа тошноты. Громко простонала. Перед глазами все плыло. Ей казалось, что она находится в лодке, дрейфующей по волнам.

Перевернулась и упала с кровати на четвереньки. Колени тут же обожгло болью, а к горлу подошел кислый комок. Девушка плотно сжала губы и поднялась. Опираясь на стены и покачиваясь, она пошла в ванную.

Вновь упала на колени, на этот раз перед унитазом. Удар об плитку был намного болезненней. Таким, что вспоминалось детство, когда она бегала под ярким солнцем и оббивала коленки.

Держалась за унитаз одной рукой, другой сгребла волосы в кулак, чтобы не испачкать их.

Едва не засмеялась от иронии. Ей вспомнилось, как она маленькой девочкой разбила колени, упав с велосипеда. Теперь же она оббивает колени от того, что ей плохо после очередной алкогольной вечеринки.

У Айсун было такое раньше. Будто тоска по чему-то далёкому, давно прошедшему или не случившемуся. Пыталась заглушить мысли шумом, алкоголем и вечеринками. Не желала оставаться наедине с самой собой.

Поднялась и навалилась на раковину. Держалась за неё, глубоко дыша. Включила воду и несколько секунд смотрела на то, как она утекает в канализацию. Подставила руки под холодную воду и умылась. Прополоскала рот, но от этого тошнота лишь вернулась.

Скривила губы в усмешке, глядя на свое отображение.

Косметика размазалась, под глазами были черные потеки туши. Лицу опухло, волосы растрепались. Губы казались какими-то болезненными. Она была бледна, белки глаз же налились кровью, капилляры лопнули.

Айсун обняла себя за плечи, сутулясь. Казалась себе какой-то жалкой, уродливой.

Это было ещё одной причиной, почему она не желала оставаться наедине с собой. Не спрятаться от себя. Не укрыться. Может видеть за маской макияжа и филлеров себя совсем маленькой. Себя ребенком.

Всеми силами старалась заглушить мысли, что та маленькая девочка, которой она была, будет разочарована ней.

«Ну, один в один проститутка после рабочей смены!», – иронично подумала Айсун.

Вернулась в комнату и плюхнулась на широкую кровать, растянулась. Но тошнота начала возвращаться и она неловко поерзала. Оперлась спиной на подушки, чтобы находиться в положении полусидя. Несколько раз тяжело сглотнула, пытаясь проглотить неприятный комок в горле.

Её сумочка была возле кровати и Айсун достала с неё телефон. Несколько раз нажала на кнопку блокировки, но экран оставался черным. Страдальчески вздохнула и закрыла глаза, пытаясь найти в своей памяти то, как она в пьяном или наркотическом угаре, его топила, роняла или ещё что-то. Но вспомнила лишь скучную истину – разрядился.

Подсоединила провод и не зная, чем себя занять, наблюдала за тем, как на экране появился знак загрузки. Перед глазами все поплыло. Погрузилась во вспоминания и не могла сосредоточить взгляд на чем-то одном.

Скривилась в презрении к себе, вспоминая, как уборщица её вытаскивала из клуба в грязный переулок. Вспомнила, как едва не сидела в луже собственной рвоты. От этого во рту вновь стало горько-кисло, а в горле образовался ком.

Напряглась всем телом и закрыла глаза ладонью, чертыхнулась. Вспомнила, как и почему она вообще оказалась в туалете.

«Ничего-ничего, – успокаивала себя Айсун, – Диме точно никто не поверит. А Вова не трепло».

Она не считала себя невинной девой. Событие в клубе с двумя своими одногруппниками смущало лишь одним – общественное порицание. Само происшествие её не волновало.

Но вот, если парни примутся болтать, придётся как-то категорично и яростно отрицать.

Ей было не привыкать. Как-то она уже развлекалась с одним парнем из её университета. Тот попал в него исключительно из-за интеллекта и способностей. Был из обычной семьи, но для них, рожденных с золотой ложкой во рту – он был едва ли не бездомным.

Одна сумочка Айсун стояла дороже, чем весь его гардероб.

Но лицо у него было довольно милым. Он, гордясь собой, начал рассказывать о том, что, как и когда он делал вместе с Айсун. Она обсмеяла его во всеуслышание. Одарила презрительно-холодным взглядом, скривилась в усмешке и напомнила о его положении.

До сих пор помнит, как парень стушевался от её холодных слов: «посмотри на себя и на меня». Ей не за чем портить свою репутацию тем, что она развлекается с кем-то не своего круга.

Телефон загрузился. Высветилось время – было уже за полдень.

Айсун фыркнула, решив, что это означает, что ей не суждено сегодня пойти на пары. Нахмурилась от резкого и постоянного звука приходящих оповещений. На значке её инстаграма все росла и росла цифра оповещений.

Постучала ногтей по чехлу телефона, беспокоясь, что что-то могло произойти.

С десяток пропущенных звонков от отца.

«Может подумал, что со мной что-то случилось? Я же ни вчера, ни сегодня не отвечала на звонки», – потешила себя мыслью Айсун.

Её отец не был нежным, любящим человеком. Они общались редко и лишь по делу. В детстве девушкой занимались няньки, какие-то работники. Даже кухарка уделяла ей больше времени, чем отец.

Ей казалось, что это нормально.

Матери, пока та была жива, естественно, не было дела до девочки.

Вечеринки, алкоголь и наркотики её больше увлекали. Бывшая, симпатичная моделька – дети оказались не для неё.

Но Айсун была уверена, что все нормально. Все отлично.

Лучше у неё будет подаренная на восемнадцатилетие машинка и гардероб брендовой одежды, чем отец с дырой в кармане и постоянно расспрашивающий как её дела.

У неё была свобода. В пятнадцать начались вечеринки, как она думала, настоящая жизнь. Она с друзьями, такой же золотой молодёжью, катались без прав на родительских машинах и пили их же алкоголь.

Первый поцелую и действия ниже пояса.

Отец отвел её к психологу, когда она разбила одну из машин. И тот упорно ей втирал, что она пытается привлечь внимание дорогого батюшки. Айсун обозвала его тупым идиотом и гордо ушла.

Она наслаждалась свободой. Внимание, в её понимании, равнялось ограничениями.

В дверь настойчиво заколотили. Несколько секунд Айсун хотела это проигнорировать, но все же поднялась, оставив телефон на кровати.

Натянула на плечи халат и запахнула его. Скрыла за ним разбитые колени, короткое, потрепанное и грязное платье. Неспешно пошла к двери, кутаясь в халат, будто страдала от холода.

Только она приоткрыла дверь, как в неё, подобно урагану, ворвался её отец. Отпихнул её плечом, заходя в помещение. Его лицо была в каплях пота, а кулаки нервно сжимались. Его глаза лихорадочно блестели, бегали по квартиры.

Айсун нервно, испуганно сглотнула. Ощутила, как вниз по спине бежит дрожь. Она не помнит, чтобы когда-то видела своего отца в таком состоянии. Будто желая оттянуть неизвестность, она медленно потянулась к двери, с громким щелчком её закрыла. Глядела несколько секунд на поверхность двери, широко распахнутыми, невидящими глазами.

Ещё сильнее укуталась в халат, будто он мог уберечь её, и повернулась к отцу. Переминалась с ноги на ногу, как маленькая девочка, глядя на мужчину. Тот продолжал наворачивать круги, каблуки его туфель громко отбивали ритм нервозности и злости по деревянному полу.

– Па, – сделав едва заметный шаг вперед, неуверенно, едва слышно, наивно глядя из-под ресниц, обратилась Айсун.

Асхат резко повернулся к ней лицом. Девушка испуганно замерла, как олень в свете фар. Ей казалось, что глаза отца излучают ненависть, раньше ей неведанную. Когда он целенаправленно и уверенно пошагал к ней, она задумалась – ударит, растерзает, убьет.

Задержала дыхание, будто это укроет её. Сделает невидимой.

Но Асхат вцепился в ворот её халата влажными, дрожащим ладонями и крепко сжал. Дернул на себя, от чего девушка неловко пошатнулась. В шее заболело из-за резкого рывка. Казалось, ещё бы немного и там что-то сломалось бы.

– Это такая у тебя благодарность? – зашипел Асхат в лицо Айсун. – Хочешь разрушать свою жизнь – пожалуйста! Но мою не смей трогать!

Я дал тебе все, неблагодарная девчонка. А ты… ты… ты вся в свою мать! Не зря говорят, что кровь не вода!

Отпустил халат Айсун и отошел, будто испытывал отвращение. Вновь заходил по комнате, громко топая. Размахивал руками, жестикулируя и продолжал говорить. Не смотрел на свою дочь.

Айсун стояла, непонимающе глядя на отца. В голове было мутно, не могла сосредоточится на его словах. И слишком боялась сказать хоть что-то.

– Выросла такая же шлюха, как и она! Ты хоть понимаешь, что наделала? Как мне смотреть в глаза моим коллегам, подчинённым? А партнерам? Да кто теперь захочет иметь со мной дело? Ты сделала меня посмешищем! Лучше бы тебя вообще не было. Мерзкая, малолетняя шлюха. Единственное, что ты умеешь делать – это доставлять проблемы!

Он вновь развернулся к ней лицом. Зашагал, встал слишком близко. Он казался таким высоким. Гигантом.

Айсун сжалась, опустила взгляд в пол и не решалась его поднять.

– Я больше не желаю иметь с тобой хоть что-то общее.

Прошел мимо по широкой дуге, будто испытывал отвращение от мысли, чтобы прикоснуться к ней. Дверь захлопнулась и этот звук казался невыносимо громким.

Айсун стояла без движения. В голове ни мысли. А под ногами вращается мир. Ей показалось, что весь мир погрузился в тишину. Слишком невыносимую после криков отца и звука за хлопнувшейся двери.

Пошагала в глубь квартиры. Тяжело села на кровать, ощущая, как от этого прогнулся матрас.

Взяла в руку телефон, покрутила его, постучала пальцем по задней панели. Словно не знала, что с ним делать.

Разблокировала. Пропущенные звонки от отца теперь заставляли сердце биться быстрее в тревоге. Больше не было приятного трепета от мысли, что, возможно, он звонил из-за волнения о ней. Обидней всего было то, что она не понимала, в чем и где была её ошибка. Что бы она раньше не делала, она не была удостоена такой ярости.

Зашла в общий чат их группы. Там было больше трехсот сообщений. Пролистала на самый вверх, замечая смайлики, стикеры и отрывки слов. Замерла, казалось, даже её сердце замерло, когда в списке мелькающих сообщений заметила собственно фотографию.

Резко вдохнула, задрожав всем телом. Над фотографией, точнее коллажем, был яростно смеющийся смайлик. Первая – её фотография из инстаграма. Привычная, в множестве фильтров и обработке. Такая, которая вызывает восхищение. На второй она была сфотографирована сверху.

Айсун ахнула, ощущая, как мир рушится. Было понятно, так отчетливо понятно, что происходит на фотографии.

Закрыла рот рукой, почувствовав, как поднимается тошнота. Принялась листать вверх, к началу переписки, ещё быстрее.

Она началась в пять утра. А причиной такого ажиотажа послужило одно единственное сообщение от Вовы. Вовы – милашки, доброй душе, Вовы. Он, без какого бы то ни было контекста, прислал видео.

Айсун, чувствуя, как сердце тревожно бьётся, нажала на него.

Несколько долгих секунд показывало знак загрузки, после же, смутные звуки далекой музыки, хрипловато-пьяные и неясные голоса Вовы и Димы. Их смех и оскорбления, которые вчера она не слышала.

Чавканье, влажные звуки, она на коленях. Её мутные глаза, которые она иногда поднимала и смотрела в камеру. Вчера она даже не понимала, что её снимают.

Она закрыла видео, ощущая, что ещё мгновение и её вырвет. Несколько секунд невидяще смотрела, а после, в каком-то мазохизме, принялась листать, читать сообщения.

Они все сливалась в одно. Смех, голосовые, обсуждения, будто она этого не увидит. Несколько насмешливых карикатур и коллажей.

Замерла с пальцем на экране, увидев, что Яна что-то написала в общем чате. Закрыла на несколько секунд глаза и глубоко вдохнула, желая успокоиться. В груди зарождалась надежда на то, что Яна будет яростно, как настоящая подруга, за неё заступаться.

«Бляяя, – прислала Яна со смеющимся смайликом, – не знала, что она такая шлюха. Мерзость».

Айсун задохнулась вдохом. Ей показалось, что что-то треснула. Что это было последней каплей. Перед глазами поплыло от навернувшихся слез, она громко всхлипнула и в ярости бросила телефон в стену.

***

Айсун удалила все свои профили в соцсетях. Раньше под фотографиями были комментарии полные восхищения. Теперь же вновь и вновь указывали ссылку на то злополучное видео.

В личные сообщения писали насколько она отвратительная, мерзкая. Или же, наоборот, делали предложения. И формулировка была такой, будто ей сделали одолжение.

Казалось, что каждый в этом мире посчитал необходимым ей что-то сказать.

Айсун заперлась в своей квартире, надеялась укрыться в раковине. Лишь бы дальше от мира. Надеялась, что сможет заснуть и не проснуться. Заснуть, а когда проснется, все будет, как раньше.

Она не считала дней.

Не могла понять, сколько времени прошло, полностью оторвавшись от общества.

Больше не заходила в общий чат. Лишь единожды зашла в чат университета. И даже там уже знали о её позоре. Вновь и вновь бросали видео.

Когда прошла неделя или же две, Айсун решила позвонить Яне. Та не писала, не звонила. И девушка тешила себя надеждой, что то сообщение было истолковано неверно. Что у неё все ещё есть подруга, которая ей как сестра.

Её пальцы отчего-то дрожали. Экран телефона был разбит ещё с того дня, когда она впервые узнала о своем падении.

Гудки были длинными и они, будто гипноз, заставляли вспоминать вновь и вновь все больше с той ночи. От этого все тело дрожало. Из глубин памяти всплыл момент, когда она цеплялась за Диму и Вову, те вели её в туалет.

Она бросила взгляд на Яну. А та смотрела в ответ. Просто смотрела и ничего не делала.

– Да? – ответила Яна.

На фоне была музыка, шум, смех, чьи-то голоса. А голос подруги казался таким родным, что на секунду Айсун захотелось разреветься, броситься в объятия Яны. Хотелось, чтобы та гладила по голове и говорила, что все будет хорошо и она будет рядом.

– Яна, – выдохнула Айсун, её голос был хрипловатым, будто она болела.

– О, привет, давно тебя не слышала, – небрежно сказала Яна, словно ничего не случилось, – тебе что-то нужно?

– Можешь приехать? – не думая, спросила Айсун, странно, но она слышала эхо своего голоса. Нахмурилась, услышав слишком громкое, какое-то задушенное хихиканье. Яна на кого-то зашикала. – Ты мне нужна, – практически взмолилась Айсун.

– Ммм, – безразлично протянула Яна, – зачем?