Глава 3

Обычно Лэсси спала как убитая: ей не мешал ни храп соседа за тонкой стенкой – привыкла дома к отцовскому, ни грохот трамваев под окном – они выползали из депо еще до рассвета, но под перестук колес и звяканье отлично спалось, совсем как в поезде. В общем-то, Лэсси и будильник не всегда замечала, поэтому, чтобы не опаздывать, купила громадное механическое чудовище с жутким грохочущим звонком. Ну а чтобы проснуться наверняка, ставила будильник на верхнюю полку, накрыв жестяной кастрюлей, – от этого дребезга весь дом мог подскочить, но, к счастью, соседи вставали еще раньше, Лэсси с ними почти и не пересекалась. Только по выходным встречалась на лестнице или в столовой, да и то с половиной еще не познакомилась.

Но на этот раз ее разбудил точно не звон. Рано – за окном и не думает светать, даже трамваи еще мирно спят и, наверно, перебирают колесами и тихонько лязгают во сне…

Лэсси помотала головой, прогоняя остатки сна, и прислушалась внимательнее. Звук доносился с пола.

– Дайсон? – спросила она, будто пес мог ответить. – Ну-ка, тихо! Что нам хозяйка сказала?

Он утих, но через несколько минут снова заскулил.

– Ты что? – Лэсси перепугалась, села на кровати, попыталась нашарить тапочки, но на них, похоже, улегся Дайсон.

Ночника у нее не было, а в темноте куда ни наступи – под ногу попадалось теплое и мохнатое. Лэсси кое-как, буквально ощупью переползла через пса и добралась до выключателя.

Дайсон распластался на своем коврике, положив голову меж передних лап, а заднюю вытянул, насколько получилось. Лэсси наклонилась и потрогала его нос – горячий и сухой, а она помнила, что у собак это признак болезни. Ну, еще во сне у них такой нос, сказал лейтенант Кирц, но Дайсон не спал, смотрел на Лэсси исподлобья, моргал от света и уже не скулил – тихонько постанывал.

– Что случилось? – спросила она. – Болит что-нибудь? Ну, не от сыра же, правда? Тогда бы ты на улицу попросился, а ты… Ох, наверно, я все-таки слишком быстро ехала, а у тебя же лапа!..

«Это не ты быстро ехала, это я плюнул на советы дока и не разрабатывал ногу, – мог бы сказать Дайсон, но вместо этого лишь протяжно выдохнул. – Теперь страдаю. Не смертельно больно, конечно, но спать невозможно!»

– Я бы тебе дала таблетку, но не знаю, можно ли собакам такие, – растерянно сказала Лэсси.

«Позвони Кирцу, он скажет! А, тьфу ты, здесь телефон только у хозяйки, наверно. Она точно не оценит ночного вторжения».

– И не спросила в питомнике, что тебе давать, если вдруг… – закончила девушка и села на пол рядом с Дайсоном. – Вот я бестолочь!

Он ткнул ее носом в колено, мол, ерунда. Это он бестолочь, и Кирц тоже… И даже не выскажешь ему, потому как треклятое пари лишило дара речи надолго! Ничего, потом оптом выскажет…

– Только ты не шуми, – шепотом сказала Лэсси, гладя большую голову, – а то еще проснется кто-нибудь… Хочешь, пойдем на улицу? Хотя нет, тогда мы точно весь дом перебудим, лестница скрипит. Может, воды тебе принести? Как это я забыла… Погоди, сейчас!

Она сняла с будильника кастрюлю, на цыпочках прокралась за дверь и скоро вернулась.

– Вот, попей, вдруг получше станет?

Дайсон привстал, стараясь не тревожить больную лапу, полакал немного – исключительно из вежливости. Вода отдавала дезинфекцией и ржавчиной.

– Не нравится? – спросила Лэсси, когда он отвернулся. – В душе набрала, чтобы на кухню не спускаться… хотя какая разница, все равно из-под крана. Другой нет.

Он снова улегся и вздохнул. И рад был бы не стонать, но в собачьем облике сдерживаться сложнее. В человеческом-то Дайсон съел бы пару таблеток, запил глотком чего-нибудь крепкого для лучшей усвояемости, да и заснул спокойно, а теперь так не выйдет. Устроили коллеги веселую жизнь!

– Утром первым делом к врачу, – сказала Лэсси и отодвинула кастрюлю. – То есть, как его… собачьему доктору. А то, понимаешь, всучили мне тебя, а что делать, если ты среди ночи умирать начнешь, не сказали! И куда звонить, я не знаю, разве что Кирцу, но пока ему дозвонишься, пока он доктора разбудит… И эти двое обещали оставить номера и забыли! Нарочно, уверена… Вот, кстати, сейчас запишу, что надо завтра спросить все-все номера. Уж я попрошу сье Ланн пустить к телефону, не съест же она меня? Она же не ты…

Девушка порылась в карманах формы – та висела на вешалке на вбитом в стену гвозде, поскольку места для шкафа в этой клетушке не нашлось, – выудила растрепанную записную книжку и принялась черкать в ней огрызком карандаша.

– Теперь точно не забуду…

«Ты книжку не забудь!» – фыркнул Дайсон, и Лэсси, будто поняв его, хлопнула себя по лбу, собрала выпадающие листочки, стянула записную книжку резинкой и сунула обратно в карман. Заодно отряхнула форму, вздохнула… Думала, наверно, что придется отдавать в чистку, – шерсти на ней многовато. Обычно Дайсон не сильно линял, но от нервотрепки подшерсток из него лез с удвоенной силой, и вот… на темной материи рыжевато-сивые волоски были прекрасно заметны, щеткой не обойдешься.

– Вроде гладкий, а шерсти – как с овцы, – снова угадала его мысли Лэсси. – Хотя… мех у тебя такой, что на снегу спать можешь, наверно? Только вряд ли захочешь, ты же городской.

Дайсон мог бы сказать ей, что всякое случалось, а на обледеневшей мостовой лежать ничуть не приятнее, чем где-нибудь в лесу в сугробе, но только стукнул хвостом по полу.

– Спать уже смысла нет, – пробормотала Лэсси, взглянув на будильник. – Вставать скоро. Лучше даже пораньше обычного… сейчас переведу… вот! Чтоб до кормежки успеть, а то вдруг лекарства надо давать на голодный желудок?

Она вдруг выключила свет, уселась рядом с Дайсоном на коврик и сказала:

– Я с тобой посижу, чтобы ты не скулил. Я заметила – ты молчишь, когда я говорю, значит, отвлекаешься. Вряд ли что понимаешь, но это без разницы, правда ведь?

Дайсон снова стукнул хвостом по полу и пристроил тяжелую башку на коленях у девушки.

– Ну вот, я так и знала, тебе хочется любви и ласки, – хихикнула она, – только подвинься, а то неудобно. Двигай, двигай задницу! Правду Кирц говорит, что ты обленился и разжирел!

Дайсон сдержанно заворчал, но Лэсси истолковала это по-своему:

– Лапу задела? Извини, я нечаянно… Ну вот. Я придумала: раз ты тоже Дайсон, как шеф, я буду на тебе отрабатывать доклад. А то я его как вижу – сердце в пятки, заикаться начинаю. Почему – не возьму в толк… То есть понятно, я ему не нравлюсь, но ведет он себя вежливо, ни разу не дал понять, что я… ну… пятое колесо в телеге. Наверно, дни считает, не дождется, когда я сама уйду…

Лэсси обняла пса за шею и шепнула ему в ухо:

– Не дождется! Ой…

Дайсон не удержался и дернул головой, но вроде бы нос девушке не разбил.

– Ты поаккуратнее ворочайся! – чуточку гнусаво проговорила она и пощупала его собственный нос. – Ага, уже холодный и мокрый, хорошо… Ну, раз так, значит, ты готов слушать доклад! Значит, ты как бы шеф Дайсон, молчишь и сурово смотришь на меня… В темноте не видно, но смотришь же, правда? У вас даже взгляд похож, этак исподлобья… А я сейчас расскажу, что мне на ум пришло. Наверно, глупости, но вдруг даже в них есть какое-то рациональное зерно?

Дайсону очень хотелось гавкнуть в знак согласия, но он сдержался: люди кругом спят.

* * *

За окном задребезжал трамвай, а в такт перестуку колес – оконные стекла. Будто проснувшись, будильник внес свой вклад в эту какофонию: затрещал, запрыгал по полке… и рухнул на кровать, на которой и утих, погребенный в складках одеяла.

Лэсси попыталась натянуть подушку на голову, чтобы подремать еще минутку, но не вышло: подушка выскальзывала из пальцев и вообще была какой-то… мохнатой?

Холодный нос ткнулся ей в физиономию, горячий язык прошелся по щекам, и она окончательно проснулась.

– Говорил же Кирц, что я пойду спать на коврик, – сиплым со сна голосом выговорила Лэсси и отчаянно зевнула. – Но ты благородный пес, не занял мою кровать. Хотя, наверно, это из-за лапы – забраться не сумел… В любом случае спасибо: с тобой не замерзнешь!

Это уж точно: под боком у Дайсона даже на коврике (вернее, двух, считая хозяйский) было тепло, только очень уж жестко.

– Я бегом умываться, пока все спят, – сказала Лэсси, вскочив и схватив полотенце, – а потом пойдем в управление. Пойдем, да! Велосипед катить придется – куда тебе бегать… Добегался уже, хотя я тоже хороша…

С этими словами она выскочила за дверь, а Дайсон встал и осторожно потянулся. Задняя лапа по-прежнему ныла, но уже не так зверски, как ночью.

«Знали бы парни, как я провел эту ночь! – весело подумал он. – Раскинувшись на шикарном ложе, в обнимку с красивой шатенкой, которая нежно гладила меня по бедру и то и дело трогала за нос… И декламировала свой доклад, будь он неладен. Думай теперь, что с этим делать…»

– О, ты уже на ногах! – это вернулась Лэсси. – Отлично!

Дайсон возблагодарил всех известных и неизвестных богов за то, что душ тут один на этаж, поэтому разгуливать в чем мать родила девушка не может. Но вот под длинным халатом на ней было одно лишь нижнее белье, и Дайсон деликатно отвернулся, дожидаясь, пока Лэсси оденется в форму. Сделал вид, будто его интересует колбаса под кроватью, и явно в этом преуспел…

– А ну не лезь! – Лэсси стукнула его по спине скрученным полотенцем. С тем же успехом она могла огреть Дайсона палкой, он бы не почувствовал. – Это мой неприкосновенный запас. Тебе не дам, не смотри такими глазами – собакам копченое нельзя, это я усвоила. А попробуешь стибрить… Хм… Лучше уберу подальше, а то вдруг ты не удержишься?

С этими словами она выудила сумку, добыла с самого дна сверток с колбасой и положила на верхнюю полку рядом с будильником.

– Только она теперь на всю комнату пахнуть будет, – пробормотала Лэсси. – Тьфу ты! И белье пропахло…

Дайсон представил, как раздевает девушку, нижнее белье которой благоухает не духами или каким-нибудь лосьоном, а копченой колбасой, и невольно фыркнул. А что, это, по меньшей мере, пикантно!

– Смейся, смейся… – ворчала Лэсси, заворачивая злосчастную колбасу в несколько слоев газетной бумаги. Не помогало. Тогда она накрыла сверток многофункциональной кастрюлей, выплеснув из нее воду в окошко. – Вроде так получше. Ну что, идем?