Павел Беккер внимательно обвел глазами комнату, но фуражку и шинель снял. Под нею обнаружился темно-зеленый двубортный мундир, не похожий ни на что виденное Ирочкой ранее. Мундир ему очень шел, хотя был довольно потрепанным и мятым, на горле не хватало одной пуговицы, а с плеч явно было что-то спорото.

Ирочка пригласила его присесть на диван, и он подчинился с выражением полнейшего изумления на лице.

Ирочка унеслась из комнаты, лихорадочно соображая, что же теперь делать. Нет, что делать в ближайшие полчаса, ей было понятно – поить чаем и кормить, отогревать, успокаивать, выслушивать и расспрашивать. А дальше что? Она же не может выгнать его на улицу, где так метет ветер и бродят непонятные опасные мужики с ружьями вместо нормальных людей. Она быстро поставила чайник и сунулась в холодильник.

– Кушать захотела? – спросил над головой голос Сталиванны, и Ирочка подпрыгнула. Меньше всего ей хотелось сейчас разговаривать с соседками, и уж подавно со Сталиной. Но та, оказывается, заглянула в холодильник на сон грядущий за пирогом с мясом и заодно оделила пирогами бедную голодную девочку, как она выразилась. Ирочка прихватила сахарницу, масло, белый батон и кусок колбасы и понесла все это в комнату – угощать коллегу.

– Это что, чай? – едва слышно спросил Павел, уставившись в кружку, которую подсунула ему Ира. Она давно обзавелась кипятильником, а то как не высунешься на кухню, тут как тут соседка какая-нибудь! На газу, оно, конечно, дешевле, зато душевное спокойствие дороже. – Настоящий?

– А что такого? – удивилась она. – Или ты кофе хочешь? У меня нету, но вроде у соседки был, только я плохо варю…

– Нет-нет! Не стоит беспокойства!

– Сахару-то положи, – подвинула девушка сахарницу. Беккер взглянул на нее диким взглядом и сглотнул. – Или ты несладкий пьешь?

Он вбухал в кружку ложек пять, не меньше, и пил чай, обжигаясь и неприлично хлюпая, но явно не в силах остановиться. Ира вздохнула и пожалела, что у нее нет никакого алкоголя. У Сталиванны точно есть, да и у Анны Феодосьевны тоже, но не пойдешь же к ним на ночь глядя просить сто грамм водочки или стаканчик наливки!

– Я… я что умер, что ли? – выговорил Павел, когда его немного отпустило. – Хлеб… белый, масло, колбаса… Сахар, чай… А это что?

– Пирог с мясом, соседка угостила. Ты ешь, а то что-то ты зеленый совсем, – заботливо сказала Ирочка и сделала себе бутербродик. Ей тоже хотелось перекусить.

– Погоди, – сказала она, подумав, высунулась в коридор и присмотрелась. Судя по полоске света под дверью бабы Маши, та еще не спала, и Ира поскреблась к ней.

– Что случилось, Ирочка?? – удивилась старушка, уже переодевшаяся в ночную рубашку до пола.

– Баба Маша, мне очень стыдно, – сказала та, глядя в пол, – да я вот с занятий приехала, готовить сил уже нету, может, у вас найдется что-нибудь? Я вам продукты куплю!

– Девонька, что ты спрашиваешь, – вздохнула та, – поди в холодильнике кастрюльку возьми. Борщ там, сегодня варила, разогрей, завтра он уж не такой будет. И правда, принеси мне завтра свеколки и картошки килограмм, а то самой мне тяжело уже…

– Спасибо, баба Маша! – воскликнула Ира. Стыдно ей на самом деле не было, не для себя побиралась. И принести могла хоть два килограмма картошки, хоть пять, что ей, трудно?

– Сметана на второй полке! – крикнула вслед старушка.

…Руки Павла дрожали, когда он нес ко рту первую ложку горячего борща. Ирочка заботливо положила ему побольше сметаны, и теперь довольно следила за тем, как спасенный ест. Ел он довольно деликатно, хотя ему, наверное, хотелось поднести ко рту и махом выпить всю глубокую тарелку с дымящимся борщом и куском настоящего мяса. Она отвела взгляд, потихоньку поедая свой бутербродик. Неприлично так смотреть, как ест голодный человек, а Павел был именно что голодным, причем уже давно. Это было видно по худым ввалившимся щекам, подернутым щетиной, по теням под глазами, по нарочитой медлительности, с которой он заставлял себя есть.

– Большое спасибо, – наконец сказал он, отодвигая тарелку. Ирочка немедленно снова налила ему чаю и придвинула пирог.

– Пожалуйста, – улыбнулась она, – угощайся.

– Мне хватит, я и так уже объел тебя… на месяц вперед.

– Да ничего страшного, ты же гость, а гостей принято угощать!

– Было принято, – сказал он глухо и поглядел на свои пальцы с обломанными ногтями. Под ними залегла черная кайма.

Ирочка улыбнулась.

– Я тут книжки твои посмотрел… ты не против?

– Нет, конечно. Только там ничего интересного. Ну, то есть я хочу сказать, интересно, но очень сложно. Я латынь зубрю-зубрю, а все из головы выскакивает.

– А ты… – он поколебался, – на каком курсе?

– На первом. А ты?

– Я третий закончил, хотел доучиться… – он замолчал.

– Слушай… а вот те дядьки, которые за тобой гнались, они кто? – осторожно спросила она.

– Большевики, – ответил он коротко.

– А почему они за тобой гнались тогда? – удивилась Ирочка.

– А я студент, белоподкладочник. Классово чуждый, – с озлоблением сказал он. – Когда делали революцию, разве о том думали, что всех поделят на классово близких и классово чуждых? В нашей семье всегда стояли за народ, отец сочувствовал народовольцам и был за конституционную монархию, а теперь вот…

– Какой кошмар! – искренне сказала Ирочка, не понявшая половины слов.

– Ты суфражистка, да? – спросил Павел.

– То есть? – опешила Ирочка.

– Ну… ты в брюках, – пояснил он и отвел взгляд. – Они же ратуют за равные права женщин и мужчин, как-то так…

– Феминистка, может? – спросила она и положила ему еще пирога.

– Да я в этих течениях ничего не понимаю, – с досадой ответил он и с наслаждением отпил еще чаю. – Как светло у вас!

– Да какое светло, напряжения нет, наверно, опять кто-то обогреватель включил, – сердито сказала Ирочка и, развернувшись, стукнула по клавише ноутбука, благо теснота комнаты позволяла такие маневры. – А, жив, и на том спасибо…

Судя по глазам Павла, такой техники он не видел никогда. Впрочем, когда до него сквозь сытую одурь дошло, что в люстре горит не свеча, что это не керосиновый фонарь… Словом, он живо очнулся и посмотрел вокруг повнимательнее. И явно подавил желание выпрыгнуть в окно.

– Где… где мы? – спросил он. – Вообще я ничего не понимаю, все так странно. Я ведь думал, мне конец. А тут ты выходишь и ведешь за собой, как в рай. Может, я правда умер? Хотя я никогда в ничего такое не верил. Я атеист.

– Скажешь тоже, – фыркнула Ирочка. – Я просто девушка, просто студентка, самая обычная. Хочу стать врачом. Вышла на улицу – а она как чужая, все какое-то не такое… Тут ты бежишь. Ну что было с тобой делать, не бросать же!

Они смущенно посмотрели друг на друга. Объяснения вышли путаными, да ничего, по сути, и не объясняли, но пока этого было достаточно.

– Надо тебе устроить постель, – сказала Ирочка деловым голосом и озабоченно подумала, что постель правда надо, только вот где. Лишнее одеяло и подушка найдутся, не вопрос…

Павел посмотрел на шкаф, словно прикидывая, не уйти ли, но промолчал.

– Нечего тебе там делать, вдруг у дверей эти караулят, с ружьями, – строго сказала Ирочка. – Сейчас организуем тебе помыться…

Она засуетилась и заразила суетой Павла. Осторожно прокралась на кухню, подожгла колонку, потом с предосторожностями провела Павла в ванную, сунув ему чистое полотенце и свой махровый халат с покемонами и объяснив, как пользоваться колонкой. Сама же нервно грызла ногти, боясь, что кого-то из соседок нелегкая вынесет в это время, придется объяснять присутствие мужчины, словом, воображала сплошные неприятности. Но все обошлось. Павел, чистый, с мокрыми волосами, причесанными на пробор, побритый (Ирочка сунула ему одноразовую бритву из пакетика) был еще красивее, но было видно, что он буквально валится с ног. Он упал, где она ему постелила, и уснул, едва коснувшись подушки. Она еще немного посмотрела на него и тоже улеглась. Но ей-то как раз не спалось. Бурная жизнь авантюристки, как оказалось, была не по ней.

Правда, сказался стресс, и, раздумывая, как это ее угораздило ввязаться в такую авантюру, Ирочка уснула.

Проснулась она, когда ее осторожно потрясли за плечо. Она открыла глаза и чуть было не завизжала, увидев незнакомого мужчину, но тот зажал ей рот ладонью. Тут Ирочка вспомнила вчерашние события, поняла, что это был не сон, и выдохнула с облегчением. Ну, что значит облегчением… Этого парня надо было, во-первых, накормить, во-вторых, куда-то девать. Например, выпроводить через шкаф обратно в холодный и голодный заснеженный город…

Этого сделать она не могла. Но утром, торопливо собираясь, изложила ему обстановку, напирая на необходимость соблюдать конспирацию от соседок и сидеть тихо. Павел заверил, что два куска хлеба с маслом и колбасой и чай – это то, чего он жаждал, и Ирочка убежала на занятия. Они не лезли ей в голову, поэтому она была абсолютно счастлива, когда три пары закончились, и ловко улизнула от старосты, намеренной провести после занятий собрание группы. Она все обдумала и по дороге домой купила не только обещанные баб Маше картошку и свеклу, но и длинную палку колбасы, пельменей и две буханки хлеба.

– Я тут почитал твои книги, – смущенно сказал Павел, – все равно делать нечего. И знаешь, многого не понял. Что такое коронарное шунтирование, эхокардиограмма, генная инженерия?

Ирочка глубоко вздохнула.

– Долго объяснять, давай сначала поужинаем…

Ужинали пельменями и колбасой. Павел забывал жевать, слушая, как Ирочка зачитывает ему найденные гуглом ответы на его вопросы. Кажется, в отличие от нее он понимал, и от этого понимания у него горели глаза и пересыхали губы… Но уже вечером, после полного опасностей похода в уборную, он сказал:

– Знаешь, Ирина, я думаю, мне нужно уходить… Не могу я все время проводить у тебя на диване. Я мужчина, хотя и пацифист. Да и неловко это – сидеть у тебя на шее.

– А как же ты? – испуганно спросил она, на полуслове обрывая чтение.

Он пожал плечами.

– Я сюда приехал к родне из Москвы, рассчитывал, что в провинции потише, теперь уеду обратно. Новой власти тоже нужны врачи, я так думаю.

– А что твои родные?

– Расстреляли… брата отца, а куда пропала семья, не знаю, в их доме теперь другие живут. Что мне тут делать? Не пропаду!

– Только ты не сегодня уходи, подожди немного, отдохни, поешь вдоволь, – засуетилась Ирочка. – И знаешь, давай на память сфотографируемся!

– Но завтра уж – край, – серьезно сказал он. – А как мы сфотографируемся? Это же надо идти в ателье, а мне без надобности показываться на улице не стоит…

– Не надо никуда идти! – ответила девушка. – Погоди… я свою мыльницу найду… Где тут таймер, чтоб его… Ага! Сиди вот так, я сейчас пристрою эту фиговину…

Чтобы взять нужный ракурс, фотоаппарат пришлось поставить на табуретку, а ту взгромоздить на стол.

– А теперь улыбайся, – велела Ирочка и села рядом с Павлом, как на старинных фотографиях у Анны Феодосьевны: спина прямая, на плечах шаль… впечатление портили только чересчур короткие волосы. – Улыбайся и не моргай!

Фотоаппарат исправно отснял несколько кадров, Ирочка просмотрела их, выбрала пару самых удачных и скинула на флешку.

– Завтра напечатаю и тебе отдам, – сказала она. – В институте. Своего принтера нет, дороговато выходит.

Павел только вздохнул: техника потрясла его до глубины души, а уж возможность переговариваться на расстоянии, видя лицо собеседника…

– До чего велик человеческий разум! – сказал он как-то. – Неужто это и есть светлое будущее, о котором говорят красные?

– Н-не уверена, – обтекаемо ответила Ира. – Но что-то светлое в этом есть точно.

Завтра она на лекции составила список покупок и после занятий методично обошла магазины. В итоге она выложила на стол несколько пачек чая и сахара, два килограмма соли, кусок сала, три пузырька йода, бинты, несколько пачек таблеток, колбасу, складной нож, десять пачек сигарет, муку, пять кусков мыла, бутылку керосина и еще кучу всякой всячины. Ирочка потратила почти все, что у нее было, но рассчитывала на помощь соседок. Не отлучат же ее от борща и пирогов!

Павел при виде разложенного на столе богатства просто онемел. А потом Ирочка сунула ему в руку снимок, и он впился в него глазами.

– Поразительно, – пробормотал он, – потрясающе.

И бережно спрятал во внутренний карман.

Они пообедали вместе в последний раз. Наступило неловкое молчание. – Пошли, – сказала Ирочка почему-то шепотом. – Если мы отсюда выйдем пораньше, может, и там будет пораньше? Не ночь, а вечер?

Павел встал, выпрямился, одернул мундир, взял Ирочку за плечи и неумело поцеловал в щеку.

– Спасибо, – сказал он. – Я тебя не забуду.

– И я, – шепнула она, отводя глаза.

7 октября

Я туда сходила!!! Я даже не знаю, как это описать. Ну правда все другое, и я будто не я, а смотрю со стороны… Но я там была точно!

Никогда бы не поверила, что на такое способна: я трусиха, я знаю. Но если б я не пошла, они бы убили Павла.

Раньше я бы никогда не поверила, что такое бывает. Может, он меня разыграл? А мужики эти, с ружьями? А телега с трупом? Я такие видела в морге, это самый настоящий труп. Я не знаю, что теперь делать. Павел меня смущает. Он такой красивый и серьезный, даже говорит как-то очень не так. Благородно. Может, это судьба, что мы с ним встретились? Нет, так бывает только в кино. Он сказал, что хочет вернуться и пробраться к своим. Но его точно хотели убить, вдруг они караулят где-то там? Я же знаю, сколько времени прошло за дверью. Они и меня могли убить, боже мой, вот только сейчас до меня дошло. Аж зубы застучали. Никогда больше туда не пойду.

Я обвела шкаф меловой чертой. Понимаю, что глупо, но я не знаю, что делать. Мне страшно. Надеюсь, никто из соседей ко мне не заглянет, иначе не избежать расспросов.

– О боже! Идемте ко мне пить чай, будут птифуры и "Наполеон", тут неподалеку есть дивная кондитерская… Вы ведь любите сладкое?

– Еще как! – воскликнула Ира и быстро доела овсянку. – Вы только говорите, если надо помочь, мне нетрудно!

– Конечно, конечно…

За чаем со вкуснейшими пирожными Анна Феодосьевна снова предалась воспоминаниям и достала семейный альбом. Сытая и довольная Ирочка не без удовольствия внимала ее историям.

– Вот он, мой Павлуша, – журчала старушка, вынимая из альбома старую пожелтелую фотографию. – Тут он еще студент, снялся с какой-то медсестричкой, имени ее он мне не называл, говорил только, она ему жизнь спасла. Страшное время было, Ирочка, страшное! Как подумаешь…

Ира молча смотрела на ветхий снимок. С фотографии на нее смотрел старательно улыбающийся Павел. И она сама, взъерошенная, в неуклюже намотанной шали. Хорошо, лицо расплылось за давностью лет, на кафедре был очень старый принтер, не узнаешь, даже если захочешь…

10 октября

Сегодня ночью мне снился Павел. Мы с ним гуляли по улице, а потом выстрелы, мы бежим, вдруг Павел падает, и снег… такой красный. Всюду кровь! Я стою над ним на коленях и слышу сзади топот. Как страшно понимать, что сейчас они подбегут и убьют меня тоже! Я вскочила – было пять часов утра.

Надо не думать об этом.

Так странно, что Павел – это покойный профессор Беккер. Удивительное совпадение, ведь со мной в одной квартире живет его жена, то есть вдова! А говорят, так только в кино бывает.

23 октября

Давно ничего не пишу. Потому что не о чем. Учеба, лекции, уборка. Шкаф ничего не делает. Я вешаю туда одежду и ничего. Может быть, попробовать открыть еще раз дверь? Это просто как кино, только совсем реальное. Со мной ни разу ничего не случилось. Надо попробовать. Вдруг я встречу Павла еще раз?