Ларример, которому я накануне передал тетушкины указания относительно комнат, был само сочувствие. Он то и дело подсовывал мне какие-то лакомства (видимо, нарочно попросил Мэри приготовить нечто необыкновенное), но я был погружен в себя и на заботу не реагировал.

Честно говоря, я намерен был запереться в оранжерее на все оставшееся мне время (я имею в виду на время, оставшееся до приезда родственников, но смысл сильно не меняется), но и этого мне не дали сделать: почти сразу же после завтрака заявился Сирил. Я решил, что его послали произвести рекогносцировку, закрепиться на местности и удерживать позиции до подхода основных сил противника… М-да, похоже, общение с полковником Стивенсоном сказывается на мне не лучшим образом!

– Привет, – сказал кузен, почему-то глядящий на меня по-птичьи, правым глазом. У меня, что ли, решил эту манеру скопировать? Очень зря, ему это совершенно не шло!

– Здравствуй, – отозвался я.

– А отчего так мрачно? – удивился Сирил и зачем-то прикрыл левую сторону лица ладонью, когда Ларример подал ему чашку чая.

– Догадайся!

– А, ну да, разумеется! Нашего отшельника ожидает нашествие целой орды, – хмыкнул он. – Ничего-о-о, Виктор, вот теперь ты узнаешь, каково мне приходится… Побудка по сигналу, утренняя гимнастика, потом марш-марш завтракать… брр! Хорошо еще, я вовремя заявил, что унаследовал от мамы боязнь лошадей, а то полковник и меня бы заставил ездить верхом! Казарма какая-то, а не приличный дом…

– Я не люблю рано вставать, – пробормотал я, не отрывая взгляда от газеты.

– А это не имеет никакого значения, – заверил кузен злорадно. – Разок услышишь, как полковник в шесть утра поет «Правь, Британия, морями!», сон как рукой снимет!

– Он что, правда это поет? – Я даже опустил газету.

– Ну да. Иногда под настроение может еще национальный гимн спеть. Или там «Ячменное зерно». А вот кавалерийские песни – только себе под нос, потому что там слова очень неприличные и мама ругается… – Сирил перевел дыхание. – В этом доме акустика хорошая, все живо проснутся!

– О господи, – сказал я и вдруг вспомнил поездку на курорт, воющую собачку соседки и замечательное изобретение под названием «беруши». Надо обзавестись, пожалуй! – Ладно, скажи лучше, когда ожидать основного нашествия?

– Дня через два или три, – ответил он. – Мама никак не может решить, что с собой взять. Вот полковник – сразу видно армейскую жилку – в один момент собрался, а теперь над ней подтрунивает.

– Ясно… – тоскливо вздохнул я.

– А я у тебя это время поживу, – добавил кузен.

– Чтобы я не сбежал? – озвучил я догадку, первой пришедшую мне в голову.

– Не-э-эт… – Сирил вздохнул и повернулся ко мне анфас.

– Боже, – сказал я и выронил газету. Под левым глазом у кузена красовался роскошный фиолетовый фингал, а самого глаза было почти не видно. – Где тебя угораздило так приложиться?!

У Сирила имелось скверное обыкновение спросонок, не продрав глаз толком, отправляться в умывальную, и порой он вот так уже налетал на косяк или на открытую дверь. Правда, обычно лбом, а один раз он расквасил нос.

– Это не я приложился, это меня приложили, – мрачно пошутил он. – Сам понимаешь, в таком виде мне дома показываться нельзя. Знаешь, что будет, если мама увидит меня с таким украшением?

– Знаю, выжженная пустыня на месте Блумтауна, – машинально ответил я. – А кто это тебя так приласкал? Кто-то из твоих так называемых приятелей?

– Нет, куда им, руки коротки, – отмахнулся Сирил, который вообще-то был не дурак подраться и боксировал достаточно прилично. – Это совсем другая история…

– Очень любопытно! Дорогой кузен, а не изложишь ли ты мне подробности этой истории? Чтобы, так сказать, знать, к чему готовиться? И, – добавил я мстительно, – такой синяк за три дня все равно не сойдет. Сделается разноцветным, и все.

Сирил тяжело вздохнул, явно прикидывая, стоит мне довериться или нет. Потом все-таки решился.

– Помнишь того типа, который явился во время чаепития? – спросил он. – На которого Ми… миссис Вашингтон собак спустила.

– Помню, конечно, и что? – кивнул я, посмеиваясь про себя: Сирилу повезло, что миссис Вашингтон зовут Мирабеллой, а не, скажем, Сарой или Клариссой. Тогда ему было бы сложнее оговариваться.

– Что он приходит не в первый раз, мама говорила. К миссис Вашингтон тоже кто-то наведывался, я только не знаю, тот же это человек или другой.

– Сирил, я помню: он настойчиво убеждает продать поместье, – поморщился я. – Только почему он обращается с этим к тетушке Мейбл?

– Да потому что все знают, что поместье точно принадлежит не полковнику, он же к нам переселился, – хмуро ответил кузен. – И как-то принято считать хозяйкой именно маму. А она не разубеждает, зачем? Кому-то что-то объяснять, тем более посторонним людям… Это же наши семейные дела! Ну и потом она действительно не хочет расставаться с поместьем, зачем еще тебя припутывать? Думала, скажет «нет», и все, а этот тип ходит и ходит…

– Хм, ну допустим, – согласился я. – А как из всего этого проистекает наличие фонаря у тебя под глазом?

– Ну ты помнишь, он сказал: «Вы еще пожалеете»?

– Да.

– До этого еще другое было. Я сейчас дословно не воспроизведу, но что-то было в духе: «Как бы вам не расстаться с самым дорогим». Я еще посмеялся: это такой бульварщиной отдает! Сказал, мол, мама, следи внимательнее за своими розами, а полковнику посоветовал ночевать на конюшне, чтобы лошадь не увели…

– Он тебя не взгрел? – поинтересовался я.

– Нет, я успел удрать, – хмыкнул Сирил. – Но теперь на конюшне в самом деле ночует грум! Вот повезло бедняге…

– Ты не отвлекайся, – остановил я увлекшегося кузена. – Говори по делу.

– Ну… – вздохнул он. – Если по делу, то мама решила, что розы она может вырастить новые, а вот я у нее один-единственный!

– Ах вот оно что! – сообразил я. – Тетушка Мейбл решила убрать тебя подальше от опасности? Ну и прислала бы тебя одного, зачем переезжать всем семейством?!

– Так если я приеду в город один, я же дома жить не буду, – усмехнулся Сирил. – Ты меня не знаешь, что ли? Вот, чтобы за мной присматривать, они с полковником тоже едут к тебе…

– Я всегда говорил, что от тебя сплошные неприятности, – вздохнул я. – Хорошо, с этим разобрались, но тайну синяка под глазом ты мне так и не открыл!

– Дело было так, – завел кузен. – Вчера вечером я, как обычно, поехал в клуб. Мама была против, полковник ее поддержал, но у нас там составлялась хорошая партия, так что я попросту выскочил в окошко. Машину-то я теперь нарочно оставляю так, чтобы можно было сразу прыгнуть за руль и умчаться… В общем, я прекрасно провел вечер, потом вышел и пошел к машине. – Тут Сирил примолк, и я понял, что путь его был тяжел и извилист. Одним словом, он опять набрался. – Ну и тут меня хватают сзади в четыре руки и тащат в подворотню! Я даже дернулся не успел, а меня уже прижали к стенке!

– И?

– Что – и? Ну и загробным таким голосом говорят… а амбалы, я тебе скажу, о-го-го какие! Говорят, в общем, на первый раз мы тебя просто попугаем, а еще поймаем – покалечим. Передай, сказали, матери своей, чтобы не упиралась, продавала поместье, не то тебе точно крышка…

– Хм, – произнес я. – Оригинальный метод вести дела. А ты?

– А что я? Я испугался! – гордо сказал Сирил. – И сказал, что они кретины, потому что владеет поместьем вовсе не мама, а мой кузен по праву майората. Я, правда, не уверен, что они такие слова знают… В общем, тогда они мне под ребра дали. Врешь, говорят! А я им – да узнайте у поверенного! Тогда вроде засомневались… Ладно, сказали, проверим, но, если набрехал, берегись!

– А синяк-то откуда? – безнадежно спросил я. Кузен сдал меня крайне элегантно, ничего не скажешь. С другой стороны, разве я смог бы бросить тетушку Мейбл в такой ситуации?

– Ну, когда они меня отпустили, я хотел одному в нос засветить… – смущенно сказал Сирил.

– Ты же испугался!

– Так я от страха! И вроде бы даже попал, – засомневался он. М-да, надираться до невменяемого состояния кузен умеет. – Ну а он сдачи мне дал. Кулачище – с кузнечный молот! Я пока очухался – их уже и след простыл. Пришлось в клубе ночевать, не мог же я так домой ехать… И вообще у меня до сих пор в голове звенит! Может, у меня сотрясение мозга?

– Сотрясение чего? – привычно отозвался я, а Сирил надулся. – Ладно… Опознать этих громил сумеешь?

– Да я тебе их нарисовать могу, – фыркнул кузен.

– Действуй, – велел я, и мы переместились в кабинет.

В отличие от меня, Сирил неплохо рисует. Правда, всерьез он к этому не относится, предпочитая делать злые шаржи и карикатуры на знакомых, но рука у него поставлена что надо. (Тут я припомнил свой «шедевр», вот уже который месяц кочующий по галереям с табличкой «Обнаженная», работа неизвестного художника», и содрогнулся.) Возможно, где-то кузен преувеличил, да и видел он этих парней в темноте, едва рассеянной тусклым фонарем… Но, наверно, сходство все-таки имелось.

– Вот, примерно так, – сказал он. – Роста оба, кстати, немаленького, не ниже меня точно. Только такие… широкие. Руки грубые, похоже, ребята из простого люда… А, еще у одного изо рта скверно пахло! Зубы, наверно, гнилые…

– Приметы – просто прелесть, – фыркнул я. – Ладно. Ты к синяку серебряную монету прикладывал? Или сырое мясо?

– Где бы я взял сырое мясо посреди ночи?! – изумился кузен. – И тем более серебряную монету…

– Понятно. Теперь уже поздно… Потом загляну в аптеку, узнаю, может, у них есть какие-нибудь примочки. А теперь иди и дай мне подумать.

Подумать мне, разумеется, не дали. Только я сосредоточился, как Ларример доложил о визитере. Ну что им всем неймется?!

На сей раз это оказался прилично одетый джентльмен, представившийся как мистер Бабкок, поверенный, и заявивший, что у него есть ко мне дело, не терпящее отлагательств.

– Излагайте, – коротко сказал я.

Этот тип мне сразу не понравился, хотя я предпочитаю не судить по первому впечатлению. Но было, было в нем что-то неприятное. То ли манера причмокивать через каждые два слова, то ли интонации… Да и внешность у него оказалась не самая располагающая: тощий, сутулый, плюгавый какой-то, редкие сальные волосы тщательно начесаны на лысину, а руки постоянно пребывают в движении. И еще – он не смотрел мне в глаза. Ну хорошо, если придираться к формулировкам – он ни разу открыто не взглянул мне в лицо, а таких людей я крайне не люблю.

– Мистер Кин, – начал мистер Бабкок, – персона, которую я имею честь представлять, крайне заинтересована в приобретении земли, находящейся в вашем владении, а также всех жилых и хозяйственных построек на ней… Известно, что вы не проявляете тяги к жизни в сельской местности, а угодья простаивают, тогда как могли бы приносить недурную прибыль…

– Вот как? – приподнял я брови. – И на каких условиях мне предлагается эта сделка?

– О, не извольте сомневаться, мистер Кин, – зачастил он, – на самых, самых выгодных…

Бабкок озвучил сумму. Я прикинул в уме: ну, если учесть, что особняк только что отремонтирован, сад приведен в порядок… Вроде бы вполне приличная сумма. С другой стороны, я никогда особо не интересовался крупными сделками с недвижимостью, не следил за динамикой цен на землю и не мог как следует оценить, не пытается ли эта неизвестная персона обвести меня вокруг пальца!

– Никаких долговых расписок, – сказал Бабкок, внимательно следивший за переменами выражения моего лица, – оплата будет проведена в той форме, которую вы сочтете наиболее приемлемой, будь то…

– Можете не тратить слов, – поморщился я. – Поместье не продается.

– Мистер Кин, если предложенная цена вас не устраивает, то вы можете ознакомиться… – Он, будто прочитав мои мысли, принялся выкладывать из портфеля какие-то бумаги. – Вот, вот и вот… Здесь можно проследить, как менялась стоимость акра земли за последние пять лет. Не сомневайтесь, это вполне официальные документы!

– Я верю, – сказал я. – Но поместье все равно не продается, не трудитесь уговаривать.

– Но почему, мистер Кин? – уставился он на меня. – Зачем оно вам?

– А вам какое дело? – прищурился я. – Вы вправе сделать мне предложение, я вправе отказаться, разве не так?

– Мистер Кин… – процедил Бабкок и дернул морщинистой шеей. Сейчас он очень напоминал старого стервятника. – Знаете, бывают предложения, от которых не принято отказываться…

– Вот как? – приятно удивился я. – Вы открыли Америку, мистер Бабкок, с чем вас и поздравляю. А теперь извольте покинуть мой дом. Ваше общество становится навязчивым, и я не ошибусь, если скажу, что оно мне неприятно. Всего наилучшего.

– Ну что ж… – негромко сказал он, запихивая бумаги в необъятный портфель и поднимаясь. – Я думаю, вскоре вы перемените свое решение, мистер Кин!

– И не надейтесь, – сказал я вслед. Ну до чего же неприятный тип!

После всех этих перипетий ко сну я в тот день отправился не в самом хорошем расположении духа. Кажется, в Блумтауне действительно творится что-то неладное, вот только что? Ответа на этот вопрос у меня пока не было – да что там, я и вопрос-то пока сформулировать не мог! Однако тягостное предчувствие каких-то неприятностей заставляло сердце тоскливо сжиматься…

Должно быть, именно из-за тревожных мыслей снилась мне какая-то чушь: то тетушка с Сирилом пели дуэтом «Правь, Британия, морями», а полковник ими дирижировал, то мы с Ларримером и Мэри выполняли команду «На первый-второй рассчитайсь!»

Проснулся я посреди ночи – сквозь щель в неплотно задернутых шторах пробивался только тусклый свет уличного газового фонаря. Я сел на постели, пытаясь понять, что меня разбудило. Не понял, сунул ноги в тапочки, поплотнее запахнул халат, открыл дверь в коридор… и едва не вскрикнул, нос к носу столкнувшись с Ларримером. Дворецкого, облаченного в ночную рубаху и теплый колпак с кисточкой, я сразу не признал (что и немудрено при свете керосиновой лампы).

– Ох, Ларример, это вы! – воскликнул я, наконец убедившись, что вижу не призрака и не грабителя.

– Да, сэр! – подтвердил он, повыше поднимая лампу, но голосу его недоставало обычного хладнокровия.

– Что такое? – сонно спросил Сирил, выглядывая из своей спальни, расположенной прямо напротив моей. – Что за шум?

– Кажется, в дом пробрались воры! – с достоинством пояснил дворецкий.

Кузен открыл рот, подумал… и закрыл. Только рукава пижамы зачем-то засучил. Вид у него был всклокоченный и заспанный, да и синяк под глазом не добавлял очарования.

– А что случилось с электричеством? Пробки выбило? – поинтересовался я. – И что вообще произошло?

– Не знаю, сэр! – Ларример склонил голову, однако ночной колпак лишил этот жест привычной величественности. – Меня разбудили какие-то крики под окнами, а потом как будто звон стекла…

– Хм. Видимо, хулиганы какие-то, – произнес я и предложил: – Давайте обойдем весь дом и проверим, все ли в порядке.

Я живо прихватил револьвер, Сирил вооружился тяжелой кочергой, а у Ларримера имелась увесистая лампа. Правда, если он ее разобьет, мы останемся в темноте, да и пожар случиться может… Определенно, в нашей компании не хватало Мэри с чугунной сковородой наперевес! Увы, кухарка, теперь замужняя женщина, мирно почивала рядом с ненаглядным супругом и знать не знала о наших приключениях…

Кроме нас и предполагаемого грабителя, в доме никого быть не могло. Начали мы с гостиной, кухни и прихожей – разбить там окна много проще, да и воришке легче там затаиться. Ларример молча шел впереди, освещая дорогу. К его чести, он не проронил ни слова упрека, хотя не так давно я категорически отказался поставить решетки на окна, несмотря на участившиеся случаи воровства. Теперь же мне пришлось в этом раскаяться, но, как обычно, было уже поздно.

Мы обошли весь дом, комнату за комнатой: Ларример впереди, я в центре, а Сирил замыкающим. Кажется, кузен решил поберечься, пока не пройдут последствия предыдущей драки. Редкое для него благоразумие! Главное, чтобы он не засадил мне кочергой по голове, если вдруг решит ринуться в атаку…

– Кажется, все в порядке. – Ларример не скрывал облегчения. – Должно быть, просто пьяная драка, сэр!

– Еще оранжерея, – напомнил я больше для проформы. Кто же станет метить в окна мансарды, если куда проще разбить стекла на первом этаже, в крайнем случае, на втором?

– Как скажете, сэр! – согласился Ларример, и мы поднялись по лестнице до самого верха.

Я распахнул дверь… и потрясенно замер на пороге. Огромные окна оранжереи зияли многочисленными черными дырами, а мои питомцы были усеяны осколками. Из дыр тянуло прохладным ночным воздухом, а в ближайшем ко мне Echinopsis торчал длинный кусок стекла, словно кинжал в груди. Бедный Коннор буквально истекал кровью – зеленоватым соком…

– О боже! – выдохнул за моей спиной Сирил.

Признаюсь, имя божье – это не то, что рвалось с моего языка в тот момент.

Я бросился к своим крошкам и дрожащими руками стал собирать стекла. В неверном свете лампы нельзя было толком разглядеть, получили ли остальные мои питомцы серьезные ранения или дело обошлось царапинами. Но и царапины для некоторых капризных растений – дело весьма и весьма серьезное!

– Сэр, вы поранитесь! – подал голос заботливый Ларример.

– К черту! – отозвался я, с трудом проглотив более емкие ругательства. И тут же вскрикнул, почувствовав острую боль в пальце.

Как ни крути, а Ларример прав – спасательные работы придется отложить до утра. При электрическом свете еще можно было бы заняться ими немедленно, но в таком тусклом освещении… нет, бессмысленно. Одно хорошо: на улице лето, так что хотя бы от риска замерзнуть мои крошки избавлены.

Но каковы негодяи! Напасть на беззащитные растения!

Я почувствовал, как от бешенства перехватывает горло, а руки сами собой сжимаются в кулаки. Сомнений, кто и почему мог такое сотворить, у меня не было. Впрочем, доказательств тоже.

Сирил прошелся по оранжерее, хрустя стеклом (он то ли успел обуться, то ли так и спал в туфлях).

– Сэр, давайте спустимся вниз, – предложил Ларример негромко. – Я принесу вам коньяка.

– Лучше лауданума, – через силу усмехнулся я, заставляя себя разжать кулаки. Что ж, теперь у меня есть целых две причины, чтобы поймать негодяев. И, памятуя о скором приезде тетушки с полковником, нужно поторапливаться!

Сирил выпил коньяка и отправился спать. Кто-то другой мог бы испытывать чувство вины за то, что так легко выдал меня каким-то подозрительным типам и это привело к столь впечатляющим последствиям, однако моему кузену столь абстрактные понятия, как совесть, всегда давались с изрядным трудом.

Я же, даже смешав коньяк с валериановыми каплями (как утверждал мой отец, беспроигрышное сочетание – по крайней мере отец прибегал к нему всякий раз, когда ему доводилось проигрывать дело в суде), не успокоился и еле мог усидеть на месте. Хотелось броситься в оранжерею, вызвать полицию, лично отыскать негодяев… Много чего хотелось, однако я сдерживался. Только метался по кабинету и размышлял. Не оставалось сомнений, что нападение это являлось актом устрашения и призвано было продемонстрировать мне, что я так же уязвим, как и остальные. У каждого имеются свои слабости и привязанности, которые при определенной беспринципности можно использовать для достижения своих целей. Вот только одной беспринципности тут мало. Требовался мотив, и мотив веский. У того, кто стоял за всеми этими угрозами и нападениями, должны быть весьма серьезные причины так поступать. Что такого ценного могло отыскаться на моей земле? Золотоносная жила? Глупо, все подобные месторождения давно разведаны и, более того, истощены. А какой-нибудь каолин явно не являлся столь серьезной ценностью, чтобы ради него пойти на преступление. Впрочем, представления о ценностях у всех разные. Я знавал людей (если их так можно назвать), готовых убить ближнего за пенни…

Я так ничего и не надумал, только твердо решил заглянуть к Таусенду – посоветоваться и подать официальную жалобу. Помнится мне, порча чужого имущества – деяние достаточно серьезное, чтобы за него взялась полиция!