– А что, с залоговыми аукционами у них удачно получилось. Видимо, решили еще один замут прокрутить,– добавил свою часть Олег, – Так и надо делать. Вот обслуживаешь ты предприятие, принимаешь его валютную выручку, комиссии там разные собираешь, проценты. А основная прибыль мимо тебя проходит. Ты же по объемам выручки можешь примерно посчитать какая прибыль у нефтяников или металлургов или химиков. Приходишь в министерство, договариваешься, что это предприятие ты уже изучил, значит, нужно его передать тебе. Тебе предлагают варианты. Самый легкий из них такой: государство откроет счет в твоем банке и закинет туда бюджетных денег на нужную сумму. Эту же сумму государство возьмет в кредит у твоего банка. А в залог оставит акции полюбившегося тебе предприятия. Затем не вернет кредит, а акции ты оставишь себе. Очень изящно.

– Да, изящно, – согласился Иван, – Странно только то, что никто не шумит. Никто не исправляет ошибку. Наверное, чтобы вернуть все обратно, государству нужны деньги. Без денег нет смысла тягаться с олигархами. Нет денег, и нет воли. Нет воли, нет власти. Худо-бедно общественный договор сохраняется – уже хорошо. Ельцин соблюдает баланс интересов. Правильно то, что инициатива отдана в частные руки. Президент – регулировщик движения. Его цель – благо народа. Благо – это прежде всего свобода: политическая, экономическая, социальная, любая. Свобода – значит каждый сам решит, как ему жить и возьмет на свои плечи ответственность за себя, за свою семью, за свой двор, город, страну. Не должен Ельцин учить меня жизни. Он дал мне свободы, а я должен себя реализовать, я должен приносить плоды. Поэтому я и отвечаю за себя, а к ним не лезу. Хотят нефтянку себе – пусть берут. Это их дело. Мне она и даром не нужна. Как и металлургия, как энергетика, как машиностроение. Это все не мое. Мне банки нравятся. Я себе акций ПСБ купил, сколько смог, больше не надо. С большим пакетом я таких делов натворю… Всему своё время. Каждый сверчок – знай свой шесток.

Кто-то же должен управлять заводами? Почему не они, не олигархи? Досталось тому, кто больше всего хотел. Почти как по жребию. Но жребий – не так уж плохо. Мы в институте по социологии проходили такой пассаж, что первобытные племена держали на довольствии шаманов, которые по жребию указывали вождям места охоты. Однако, каждый вождь знал, что лучшее место для охоты – водопой. Но вожди знали и то, что как только племя начнет охотиться каждый день у водопоя, то оно за месяц перебьёт всех животных в своем лесу и вымрет от голода. Поэтому задача шамана была в сдерживании экспансии. Этим регулировалась численность племени на уровне ресурсных возможностей природы. Соблюдался баланс возможностей.

Так и сейчас, аукционами этими, соблюдается некий баланс. Заводы нужно запускать, развивать. Там люди, дети, инфраструктура. У государства на всё денег нет. Желающие заняться заводами тоже в очереди не стоят. Куда комфортнее в Москве глотку драть в Думе. А в Красноярск лететь никому не охота, жопу морозить. Если уж распределили так, значит, так тому и быть. Пора скорее за дело браться. Сейчас столько возможностей. Каждому желающему место найдется. Выбирай занятие по душе, и трудись!

– Я тебя не пойму, Иван. Ты жалеешь, что залоговые аукционы провели, или рад? – потерял нить разговора Олег.

– Жалею. И рад. Жалею потому, что этот механизм раздачи слонов не справедлив. Им этого не простят. Полученное таким путем придется вернуть. Хорошо бы, чтоб они это поняли сами, и как можно скорее отстранились от владения своими предприятиями. Управление бы оставили, доходы за свой труд оставили, а владение собственностью вернули бы государству. Этим можно снять напряжение. Любое искривление правды будет давить на ситуацию до тех пор, пока не выпрямится. А выпрямиться может по-разному. Хорошо, если государство обратно отнимет по суду, или там законом каким. А если народ поднимет их на вилы? Так уже было 80 лет назад. Они такой судьбы не заслуживают.

А рад потому, что фигуры расставлены, шахматная партия началась. Можно было бы и через назначение расставить директоров на промышленность. Но у назначенцев от партии нет мотивации. Это уже проходили. Они работать не будут. Только собственники нужны. Время такое. А откуда их взять. Первое что приходит на ум – назначить. Не директоров, а собственников. Как в советское время. Эти люди так жили. Других вариантов нет. Реформаторы подкинули схему. Но это просто форма. Содержание здесь – партийное назначение. Легитимный собственник тот, кто купит по справедливой цене. А народ сейчас обнищал. В России денег нет. Деньги есть на западе. Но не отдавать же нашу промышленность немцам или американцам. Такой ход вообще не поймут. Вариант с иностранцами отпадает еще и потому, что он нарушает общественный договор. Появляется третья сторона, с которой никто не договаривался. И не будет. Здесь заработает иммунитет. Начнется отторжение и неприятие. Так и до столкновений не далеко. Поэтому – олигархи. Теперь мяч на их стороне. Если будут ходить правильно, то выиграют партию. Если правильно, тогда всем достанется. Всем будет хорошо.

– Ну, ты замудрил. Ни о чем они думать не будут, ни о каком народе. Накосят бабла и в Куршавеле пропьют. Ты как с Луны свалился, – выразил своё понимание Олег.

– Нет, нет, масштаб задачи не тот. Чтобы тебя в Куршавель пустили, тоже надо постараться. Туда людоедов не пускают. Только людей, учитывающих интересы окружающих. Они свою хартию вольностей в 1215 году подписали. И теперь, сквозь ёё текст, своих партнеров оценивают. А то, как же по-другому, ты в Давос приедешь и спросишь:

– Куда тут можно топор поставить? Дома заработались: бошки рубили соотечественникам до утра, чуть на самолет к вам не опоздали. Нам бы душ принять и выпить чего-нибудь. Через тридцать минут будем готовы выступить на тему «Мотивация холопьев на производстве». Кстати, где у вас тут неграми торгуют? А то я футбольный клуб купил. В первый же месяц всем русским игрокам ноги по самый хрен поотрубал – черепахи кривоногие, бегать не умеют.

Тебя с такими методами сразу назад отправят и больше не пустят никогда. А русскому человеку без запада никак нельзя. Там у него мечта живет – смысл и вера. На западе у нас истина в-себе бытия, наша правда. Мы по нему «часы сверяем». И эту особенность никому из нас не вытравить. Мудрейшие люди были те ребята из Новгорода, которые в 862 году приняли эту черту в свою наличную жизнь, не постеснялись. То ли уже доведены были «до ручки». То ли действительно, уловили здесь крепость конструкции «Власть немножечко чужая»:

– Ну, Вася, побойся Бога, хоть перед иностранцами веди себя прилично!

И Вася соглашался:

– А где мне еще держать себя в руках? Не перед Федькой же. Можно, конечно, и нигде не сдерживаться. Только тогда всю жизнь как скотина и проживешь. А тут – повод – иностранцы! Кроме того, я смотрю, и другие сдерживаются. И порядок в городе выходит, лепота! Ладно, принимаем немцев.

Посмотреть бы на них, на тех новгородцев да скобарей. Христианства еще не знали, но в политике уже придерживалась парадигмы «восток-запад». Сейчас примерно такие же процессы на Руси. Младореформаторы варягов призывают демократию у нас закреплять…

– Ладо, хорош, Иван. Расперделся тут про политику. Будь ты проще. Ты про себя думай. Жениться вот, к примеру, не собираешься? – перебил дискуссию Олег.

– Окей. Чего надо? – еще больше упростил Иван.

– Нада шоколада.

– Конфеты и коньяк у меня в шкафу. Вам ли не знать?

– Ты по какой цене акции покупаешь? И какие? – завернул ближе к делу Дмитрий, – У нас тоже есть акции у родителей, у родственников там у разных. Ты у нас купишь? Почем? Что для этого надо?

– Так, коллеги, все просто. Я вывешиваю прайс каждое утро в предбаннике перед охраной. Чтобы если кому цена не понравится, то он бы не ломился внутрь, а сразу домой уходил. С теми, кто по телефону позвонил, я договариваюсь на следующий день. Цену фиксирую в момент разговора, фамилию записываю. На следующий день у них покупаю по той цене, по которой договорился, даже если с утра ценник поменял на новый. Ограничений на объёмы нет. У вас – куплю. Но в какие-либо договоры и неформальные ассоциации вступать не буду; у меня полномочий нет. Что-то еще?

– Нет. Все лаконично. Пока, – попрощался Дмитрий, – Мы вот этот коньяк у тебя возьмем? Обожаю греческий.

– Бери.

Парни забрали коньяк и ушли по своим делам. В тот день вечером, уходя с работы, Иван столкнулся в коридоре с Генриеттой Витольдовной:

– Ванюша, добрый вечер! К тебе сегодня ребята из экспериментального отдела заходили, что хотели?

– Сказали, что их родственники хотят продать акции нашему банку. Интересовались ценой, – ответил Иван.

Генриетта Витольдовна подошла к зеркалу и элегантно стала поправлять прическу:

– Гори гори, моя звезда, – растягивала она строки романса, при этом загадочно смотрела на Ивана через отражение в зеркале и не двигалась с места.

Иван понял, что она ждет продолжения ответа на предыдущий вопрос:

– Генриетта Витольдовна, я не ребенок, я все понял. Но не буду же я им мораль читать: «Что такое хорошо, а что такое плохо». Вникать в то, что они задумали, у меня нет желания. А акции я купить у них обязан. У меня нет исключений для инсайдеров и прочих связанных с банком лиц. Принесут – куплю. В отчет включу. Отчеты наверх уходят. Там отфильтруют, если захотят.

– Да, да, жди, отфильтруют. Кто там твои отчеты читает? Ну, да ладно, – Генриетта Витольдовна прибывала в упоительном настроении. Она собиралась в театр с мужем. И уже немного настраивалась на поэтический лад. Ее грудь подошла вплотную к Ивану, рука положила кисть ему на плечо и губы страстно замяукали, – Ты присмотри за ними, не упускай ситуацию, а вдруг, это начало большой глупости. А я страсть как люблю драмы, – поменяла тональность и сообщила, – Мы сегодня с мужем идем в Большой, на оперу «Риголетто». Сердце красавиц, склонно к измене, и к перемене… Все милый мой, пока, – и Витольдовна медленно поплыла в сторону своего кабинета.

Иван смотрел ей в след и думал о ее муже. Они были знакомы с Иваном: муж часто заходил в банк к жене по семейным делам. Витольдовна всегда от чистого сердца радовалась его приходу. Это было заметно всем. Глубину ситуации придавало то, что муж Генриетты Витольдовны был обычным человеком. Не карьеристом из министерства и не служащим Газпрома, а работал он водителем ГАЗели в одном из многочисленных бюджетных учреждений города Москвы. Он был общительный парень. Всегда звал Ивана в курилку, рассказывал истории, смеялся в зенитовские усы, и очень брутально рассуждал о политике. Он нравился Ивану. Еще Иван любил оперу. Еще больше оперетту. И сейчас Иван рассуждал о том, как его начальница и ее муж пойдут приобщаться к Верди. Особенно муж.

Всю неделю Олег и Дима занимались подготовкой к покупке акций у работников предприятий из перечня Ивана. Они решили сначала попробовать осуществить схему от начала до конца на собственные деньги. Немного. Просто попробовать, как пойдет. Они сняли со своих личных счетов небольшие суммы и поехали на «Станкостроительный завод». Там на проходной Олег встал с плакатом «Куплю акции». Как в аэропорту, когда встречающие пишут на табличке фамилию прибывшего с нужного рейса. Народ стал подходить, интересоваться. Первая проблема вырисовывалась сразу: не было понятно, сколькими акциями владеет конкретное лицо. Люди называли количество устно, говорили, что могут показать бумажку. Видимо, выписку из реестра акционеров. Но это все не достоверные данные. Устно рабочий завода может и перепутать и приврать и еще незнамо что. Выписки могут оказаться старыми; когда акции уже проданы, а выписка осталась на руках, забыли выкинуть. Необходимо было решить проблему с реальным наличием акций у продавцов.

Эта проблема решалась двумя путями. Первый – попросить копию реестра у Ивана. Второй – попросить копию реестра на предприятии; они его когда-то вели, а могли еще продолжать вести по инерции. Олег серьезно задумался:

– Иван скорее всего откажет. Либо, его нужно будет включать в долю, торговаться. И за что скажите ему платить? Он и от нас получит за то, что мы тут рыщем по заводам, и повышенный бонус за перевыполнение плана. Со всех сторон в почете! Нет, так дело не пойдет, это выше моих сил. Надо на предприятие идти. Встречаться с той теткой, которая вела реестр.

Олег стал выспрашивать у рабочих, кто вел реестр акционеров на их заводе. Быстро удалось установить Татьяну Егоровну из секретариата администрации. Теперь надо было придумать, как с ней построить беседу: взятка, лесть, шантаж, уговор, обман. Не зная человека трудно выбрать. Придется действовать по обстановке. Нужно идти в администрацию. Нет, лучше напросится по телефону. Сказать, что из банка, по вопросу реестра. Потом уже придти. Да и по телефону, по голосу, уже кое-то про нее понятно будет.

Татьяна Егоровна оказалась активной теткой, на встречу согласилась спокойно, выслушала Олега не перебивая. Но реестр предоставить отказалась. Сообщила, что без письменного приказа директора, копию реестра никому не отдаст. Однако, согласилась сверяться количеством акций, если Олег будет спрашивать конкретно: сколько у такой-то фамилии штук; она будет подтверждать, либо опровергать. И это тоже не будет бесплатно.

Выбора не было, Олег согласился. Для начала занес в администрацию подарочный пакет с конфетами и «Бейлисом». Сверяться договорились прямо из проходной по внутреннему телефону. Олег будет набирать Татьяну Егоровну, а она будет заглядывать в реестр и сообщать нужные данные. Все вроде бы неплохо складывалось, но какой-то внутренний дискомфорт поддавливал на диафрагму. Олег понимал почему.

Это давил вопрос о собственности. Точнее вопрос о доступности информации о частной собственности, о личном имуществе, о беззащитности права перед преступной инициативой. Как легко можно узнать об имуществе другого человека, как легко можно лишить его этого имущества, и притом, что никто не почувствует своей вины. Чиновник сообщит информацию о наличии имущества, получит за это небольшую благодарность – никакого ужасного преступления тут нет; подумаешь, сообщила, кому принадлежат права на квартиру или на акции. Нотариус не заметит, что человек был не в себе; он же не врач, чтобы диагнозы ставить. Другой чиновник совершит проводку и перебросит права на нового владельца по новым документам; а что, он же просто выполнял свою работу, и то, что документы подозрительные, это не его война, в конце концов, он не эксперт криминалист и не почерковед. Все по чуть-чуть заработали – это тоже допустимо в нашем обществе; каждый сам норовит отблагодарить за решение своего вопроса. И никому не стыдно. Да и стыдится тут нечего, ведь о том, что произошла трагедия, и кто-то лишился собственности незаконно, эти чиновники не в курсе. Они не участники цепочки. Тот первый чиновник, который подсветил тему, он не знает, что происходит дальше. Он не знает, что законного владельца стали обрабатывать: пытались обманом уговорить продать или обменять на заниженный актив, спаивали вином, одалживали в кредит, обыгрывали в карты, подстраивали несчастный случай – и это потому, что когда к первому чиновнику обратились со странной просьбой, он не сообщил в милицию и не отказал, а решил заработать легкие деньги. Второй, нотариус, тоже не в курсе дела. Человек подписал бумаги в его присутствии, на вопросы ответил. А может, он действительно должен и сейчас пытается выбраться из трудной ситуации добровольно, продав последнюю квартиру. А то, что он потный весь и круги под глазами, так это болеет он, грипп сейчас, насморк. Тем более, что за сделку доплатят сверхурочные и за неудобство работы с больным клиентом. Третий также не в курсах, что там было до него. Ему принесли документы, все по доверенности, все правильно. Сверху конвертик. Ну как тут не помочь таким отзывчивым людям.

Но такое отношение – это последствие того, что не было в нашей стране частной собственности. Не решался этот вопрос силой, не выстрадан в поколениях.

– Что? Квартира твоя? А ты ее покупал? Нет? Дали на заводе? То есть ты сам не выбирал, не мучился, что далеко от метро, что мусорный бак напротив подъезда, что школа через трамвайные пути, нет? Ну, а что тогда переживаешь так? Бери теперь другую, в Замкадье. И спасибо скажи, что хоть такую предлагаем. А то вообще ничего не дадим!

– Угу, ладно. И правда, я накосячил. Моя вина. Во всем. Особенно, в том, что родился в такой счастливой стране, таким несчастным опездолом.

А выстрадать было нужно. Страдание порождает общественный договор. Договор – это когда две стороны признают право собственности за тем, кто сейчас им владеет. Они уже нападали друг на друга, оспаривали это право, дрались и боролись. Перебили друг друга и устали. Теперь у них договор, признание прав других. Не только своих. Признание – это когда я согласен с тем, что имеешь ты; а ты согласен с тем, что имею я.

Олег хорошо помнил с институтских времен политэкономию. Помнил, как Энгельс объяснял происхождение собственности и семьи. Помнил, как Маркс объяснил природу капитала. Помнил Ленина, призывающего воплотить в жизнь новую идею общественной собственности. И сейчас он пытался вспомнить все, что знал про собственность и почему право на нее нужно охранять. Нужно было снять дискомфорт, освободить грудную клетку. Сомнения были лишними. С сомнениями пропадал кураж. Это могло помешать покупкам – люди могли не поверить ему. Дома, после ужина, Олег смог расслабиться и запустил логическую нить в патриархальную древность.

С тех пор, как люди перестали быть собирателями и переключились на оседлый образ жизни, появилась собственность. Стада, земли, дома. Люди приобретали собственность и лишались ее. Войны, голод, болезни. Право собственности всегда было относительным. Относительно того, какой сейчас век на дворе, можно было спрогнозировать, соблюдаются ли права собственности. Как правило, нет. Никогда они не соблюдались. Всегда любой тиран мог разобраться со своим вассалом и с его имуществом. Железного права «это моё!» не существовало никогда. Это могло быть «твое» только в том случае, когда «твое» никому больше не нужно кроме тебя. Если кто-то захотел «твоего», то он его забирал. Сохранить собственность у себя ты мог только, если оказывал сопротивление, большее по силе.